На неделе исполнилось 100 дней, как Елена Кальницкая заняла пост генерального директора Музея-заповедника «Петергоф». Мы говорили про свадьбы во дворцах, паркеты в Ораниенбауме и передачу произведений из одного музея в другой.
– Что из полученного из рук Вадима Знаменова – нынешнего президента “Петергофа” и его многолетнего гендиректора – надо сохранить, что требует изменений?
– Сохранить любовь к музею и его традиции – обязательно открывать каждый год что-то новое, проводить ежегодные праздники. “Петергоф” создавался Вадимом Валентиновичем как первый в России и практически единственный историко-бытовой музей.
“Петергоф” входит в международную ассоциацию королевских резиденций, этот год проходит под девизом – императорские кухни. И сейчас мы показываем разные типы гастрономии.
Мне не очень близок принцип показа – “как жили предки” с муляжами и ряжеными, но это пользуется спросом у публики. С этим надо считаться, эту сильную, серьезную традицию надо сохранить.
Но у традиций есть опасность “устаканивания”. Многие праздники на Большом каскаде на фоне Большого Петергофского дворца зафиксированы на видео, они придуманы режиссером – замечательным профессионалом. Но он работает 30 лет, все, что мог, он уже создал. Праздники должны быть современнее, мобильнее, их должны делать новые молодые режиссеры.
Мне представляется, что Петергоф – один из самых посещаемых музеев страны, все равно нуждается в рекламе. Кроме фонтанов, у нас есть Музей велосипедов, Музей игральных карт, которых не знают. На мой взгляд, требуется новая экспозиция в Музее семьи Бенуа. Я сторонник применения информационных технологий в дворцовых интерьерах, хотя понимаю, что это непривычно для восприятия исторической архитектуры.
Необходимо обновить зону приема посетителей, чтобы, как в серьезных европейских музеях, у нас были интернет-кафе, современные музейные магазины без матрешек, но с репликами петергофских произведений. Чтобы ушел патриархальный музейный быт.
– Для петербуржцев “Петергоф” – это фонтаны, куда они ездят два раза в жизни: первый раз – детьми, второй раз – показать своим детям. Что надо сделать, чтобы они ездили туда чаще?
– Вы правы, и я все эти 100 директорских дней думаю, что сделать в Петергофе. Выставки? Трудно мне представить, чтобы сюда приезжали ради них, особенно зимой. Специальные музейные акции, например концерты, не выглядят выигрышными в нашу информационную эпоху.
Хочу попробовать зимние балы во дворце. Речь не о вип-балах, хотя возможны и они, а о привлечении энтузиастов, которые сошьют платья и костюмы или возьмут их напрокат и приедут танцевать во дворце. Представляете себе ощущения полуребенка возраста Наташи Ростовой, который идет на такой бал. На недавнем Пасхальном балу в “Петергофе” я видела лица таких девочек, на меня это произвело сильное впечатление.
– Вы предоставили им парадные залы?
– Нет, только более поздний Белый зал.
– Зима и лето радикально отличаются в “Петергофе”?
– Летом очередь в Большой дворец стоит шесть часов, а зимой он пустует. Надо привлекать деловой туризм вне обычного сезона. Например, конференция с проживанием в отеле Петергофа и посещением дворца и других музеев. Думаю, как хорошо зимой в парках “показывать” скульптуру без деревянных ящиков. Прозрачные колпаки не подходят, знаю это по опыту Летнего сада, надо думать…
– В Инженерном замке, где вы до этого были директором, существуют ночные экскурсии к месту убийства Павла.
– Они были очень востребованы, но по соображениям музейной безопасности прекратились.
– Подобные аттракционы возможны в Петергофе?
– Это достаточно сложно. Даже вечерний концерт требует привлечения большого количества музейного персонала, то есть своего бюджета. Кроме того, посетители музея и концертов – это разные аудитории. Однажды у меня был печальный опыт в Инженерном замке. Мы решили провести концерт Сергея Стадлера, дали необходимую рекламу. Зал был набит, концерт прошел с огромным успехом, но туда пришли 250 приглашенных. Продали мы всего 4 билета.
– А свадьбы в Петергофе будут?
– От вечеринок в парадных залах, как свадебных (они изредка проводились), так и для туристов, я отказалась, даже за хорошие деньги. Молодым парам предлагаем торжественную регистрацию в дворцовой обстановке. Для застолья существуют рестораны, на территории парка – их несколько.
– Кому вы разрешите собраться в Большом дворце?
– Ну, например, “Газпрому” – это наши партнеры и спонсоры. Но даже для них – не свадьба, а только важное корпоративное мероприятие. И не в Тронном зале.
– Как вы относитесь к восковым персонам?
– Сдержанно. Музей восковых персон был в “Петергофе”, сейчас его нет, и не вижу в нем необходимости. “Петров Первых” бесконечно быть не может. Нужно что-то новое. Например, парк “Александрия” будет развиваться как исторический детский парк, там возможны изображения императорских детей из семейства Николая I. Но надо еще думать и думать.
Подъемный стол Екатерины II в павильоне “Эрмитаж” будут обслуживать два живых человека в костюмах того времени. Это много лучше, но я не в восторге.
– Недавно появились сообщения о проблемах с водой для петергофских фонтанов. Что произошло?
– Общественность постоянно беспокоит состояние водопроводящей системы, которая проходит по территории области, города и самого заповедника. Но сегодня с нашей водой все в порядке. Беспокойство связано с тем, что водовод скоро пересечет кольцевая автодорога. Это постоянная тема, что можно и что нельзя строить в Петербурге.
– А башню “Газпрома” можно?
– Скорее не вижу в этом большого греха, чем вижу. Несомненно, несколько панорамных видов на Смольный собор будут испорчены, но вспоминаю, как я была противником строительства дома на набережной Фонтанки, 3. В итоге плюсов оказалось больше, чем минусов. Да, дом закрыл вид на Инженерный замок со стороны улицы Белинского, но он закрыл и непрезентабельный вид помойки за цирком. Этот дом сделал невозможным полную реконструкцию всей системы каналов Инженерного замка, но и идея была очень спорной при обилии стоячей воды. Восстановленный фрагмент канала это доказывает.
Возвращаясь к башне “Газпрома”… Мировой опыт знает много примеров, когда изначально шокирующее становилось привычным.
– Может быть, перейти на обычный водопровод и закрыть проблему снабжения фонтанов?
– Нет, и еще раз нет. Недавно ездила в места, где начинается петергофская водоподводящая система, там сохранились трубы петровских времен. Это такой же ценный памятник, как и сами фонтаны. Он должен поддерживаться в работоспособном состоянии.
Я видела свежий документ, где обсуждается возможность передачи всей водоподводящей системы заповеднику. Я бы согласилась ее взять, но с бюджетом. Сейчас она обслуживается за счет города. Без денег мы пропадем.
– Кстати, если оставить за скобками, реставрацию Ораниенбаума, может ли “Петергоф” успешно работать в режиме автономного учреждения культуры: ничего не получать из бюджета, но все заработанное тратить на свои нужды?
– Даже при немалых заработках “Петергоф” должен иметь достойное бюджетное финансирование, что, естественно, ограничивает автономность.
– Предваряя разговор про Ораниенбаум. Как вы относитесь к новоделам?
– Сложнейший вопрос. Я много лет занималась музеефикацией Инженерного замка, который давным-давно перестал существовать как дворец. А мы сделали все, чтобы вернуть ему облик дворца. Там, где все подлинное, не может быть ни сверкающей позолоты, ни блестящих паркетов. Там нужна только консервация… Новая позолота невозможна.
– Недавно журналистам показывали отреставрированные залы Инженерного замка. Отдает богатым евростандартом.
– Это не так страшно. Наша задача была восстановить дворец – она почти решена. Роскошная позолота через два-три года померкнет, ощущение “новодела” уйдет.
– Каким вы видите Большой Меншиковский дворец в Ораниенбауме?
– В свое время мы долго спорили с Вадимом Валентиновичем Знаменовым. Он считал, что можно было восстановить Инженерный замок как дворец Павла. Сейчас он полагает, что Меншиковский дворец надо восстанавливать как резиденцию Меншикова. На мой взгляд, это невозможно при отсутствии мемориальных меншиковских вещей. Конечно, есть полная опись дворца на 1727 год, можно собрать экспозицию по аналогам, только зачем?
Я еще не нащупала идею нового музея. На поверхности лежит идея экспозиции, посвященной истории его обитателей. Обилие моих любимых информационных технологий не проходит: аура не пускает туда “тяжелую” компьютерную технику.
Музей быта, музей загородных резиденций, музей военной истории? Много компонентов должно совпасть, чтобы музей, сохранив облик дворца, стал посещаем.
Реставрация Катальной горки и дворца Петра III будет пока отложена. Сейчас все силы брошены на Меншиковский дворец, чтобы в будущем году закончить фасады и открыть первые 10 залов. Понимаю, что работать “захватками” – не лучший вариант, но иначе мы никогда не сделаем музея. Надо, показав историю дворца, пустить туда первую публику. Через год, я надеюсь, мы создадим концепцию всего музейного пространства в Меншиковском дворце. Нужны молодые головы и свежие умы.
– Функции заказчика в Ораниенбауме принадлежат Северо-Западной дирекции по строительству Минкульта. Вы, как пользователь, можете влиять на принятие решений?
– Приведу пример. Когда я пришла на работу в ГМЗ, то застала продолжавшуюся пять месяцев полемику, надо ли сохранять толстую 20-сантиметровую штукатурку на фасаде Меншиковского дворца. Это фрагменты начала ХХ века, теперь уже исторические. Чтобы их спасти, надо было все здание покрыть таким же толстым слоем. Предложили экспериментальную недешевую штукатурку.
Я добивалась того, что надо сбить всю толстую штукатурку, пролечить кирпич и использовать классический тонкий слой.
– То есть вы уничтожите историю?
– Именно об этом говорили очень квалифицированные и опытные специалисты КГИОП. Поэтому полемика шла долго. Все решилось на губернаторском совещании.
– То есть Ораниенбаум по-прежнему под присмотром городской власти?
– Это внимание по-доброму наблюдательное.
– А как складываются отношения с Росохранкультурой. Ведь ГМЗ – особо ценный объект культурного наследия?
– На реставрационные темы я общалась пока только с КГИОП.
– Вы сказали, что бросите все силы на Меншиковский дворец. А Китайский?
– Это две разные истории. Китайский дворец реставрируется на деньги “Газпрома”. Первые 100 млн рублей из обещанных 300 “Газпром” уже выделил. В отличие от бюджетного финансирования, где требуется сначала выдать всю проектно-сметную документацию, на Китайском дворце можно сделать по-другому. Небольшая энергичная группа специалистов будет искать нестандартные ходы на месте.
Ринальди строил дворец, как игрушку, не на века. Как летний загородный павильон, без отопления, без гидроизоляции фундамента.
В середине мая начинаем замену кровли на Китайском дворце. Возвращаемся к проверенной медной кровле, новые материалы себя не оправдали, были протечки.
– Знаменитые паркеты будете вскрывать?
– Частично – да. Под полами может быть водяная подушка, надо думать, как делать гидроизоляцию, как улучшить климат во дворце. Будем просить КГИОП дать согласие и начнем по крупицам перебирать паркет и раскладывать тут же, не вынося из здания.
– В Петербурге существует серьезная проблема межмузейной реституции. Отдавать или не отдавать?
– Считаю, что рано или поздно цивилизованные люди должны цивилизованно договориться. Я готова вернуть “Гатчине” конкретные вещи в конкретные экспозиции. Передавать из фонда в фонд – смысла нет.
Настало время решать вопрос всем миром музеев-заповедников. В свое время я видела, как разделялись между “Павловском” и “Гатчиной” две парные (то есть единое художественное произведение) вазы только потому, что на них стояли штампы соответствующих музеев. Но вещи многократно мигрировали при императорах из дворца во дворец. Почему мы берем за точку отсчета 1941 год? В Ораниенбауме во дворце Петра III находится мундир этого императора из “Гатчины” – ему место у нас.
Здравый смысл постепенно находится. Что-то Эрмитаж уже передал в “Гатчину”, у меня подготовлены документы, чтобы просить коллег о передаче произведений, в свое время приобретенных для дворца “Коттедж”. Почти уверена, что не откажут…
– О чем именно речь?
– О произведениях Каспара Давида Фридриха.
– Вы оптимист.
– Посмотрим. В этом деле нет констант. Есть только знание, разум и желание услышать друг друга.
– Престижность работы в музее падает. Как следствие, туда не приходят молодые специалисты.
– В университете, где преподаю, спрашиваю студентов-искусствоведов, кто собирается работать в музее? С каждым годом рук все меньше… Они с интересом учатся. Но обеспечить им в музее жизнь ученого-исследователя по современным мировым стандартам я не смогу.
– Как другое следствие – на места руководителей начинают претендовать чиновники, бизнесмены и другие граждане, ни дня в музеях не работавшие, но уверенные, что справятся.
– Поэтому я совершенно не ожидала, что меня позовут в “Петергоф”.
