6 декабря в Сети появилась новость о том, что на прошедшем в Вильнюсе оппозиционном форуме «Свободная Россия» выступал преподаватель факультета свободных искусств и наук СПбГУ Даниил Коцюбинский. Причём, выступал лично, с трибуны, и с резкими выпадами в адрес целостности России.
Как быстро выяснилось, факт родился из ниоткуда, а точнее – из невнимательности журналиста (то ли женщины, то ли мужчины – в тексте статьи автор_ка пишет о себе так: «Я (автор Игорь Черников – прим. Baltnews) лично не была допущена на антироссийский сабантуй)»), который, судя по всему, принял за первоисточник пост в ЖЖ ноунейм-автора. На этот пост в тот же день сослалось ещё одно СМИ: сайт Eurasia Daily, также «отправившее» Коцюбинского (который, как он сам потом пояснил, всё это время находился в Петербурге) в Вильнюс и вложившее в его уста те же «крамольные речи». А 8-го декабря, уже после того, как на странице «Росбалта» (СМИ, включенное Минюстом в список иноагентов) было размещено интервью с Коцюбинским, где он опроверг эту дезинформацию и сообщил о своём намерении подать в суд на опубликовавшие её СМИ, на сайте ресурса с характерным названием ФАН данная ложь была вновь продублирована.
Мне, как – в прошлом – студентке факультета свободных искусств и наук, учившейся у Д.А. Коцюбинского, всё это показалось более чем странным, и я решила провести небольшое журналистское расследование.
Для начала я прошла по ссылке на «источник». И обнаружила, что в упомянутой ЖЖ-публикации, которая сообщала о вильнюсском форуме и в которой содержалось видео Вадима Штепы (действительно выступавшего в литовской столице), далее шли текстовые ссылки на выступления Вадима Штепы и Даниила Коцюбинского в далёком 2013 году, и не в Вильнюсе, а в Москве, на круглом столе о политическом будущем России, организованном фондом «Либеральная миссия».
Словом, цитаты относились к 2013 году, а приписали их к 2021-му. Мне это сразу напомнило о деле блогера Юрия Хованского: тот спел песню про теракт в «Норд-Осте» в 2012-м, а «приписали» её к 2018-му, когда УК РФ обогатился новыми статьями, открывшими простор для творческой деятельности оперативников.
Но вспомнился мне и другой сюжет, связанный непосредственно с цитатой, которую извлекли из 2013-го и приписали Д. Коцюбинскому образца 2021 года. О чём я и захотела с моим бывшим преподавателем поговорить.
– Даниил Александрович, в 2017 году, когда к нам на факультет ещё приезжали иностранные студенты по обмену, одна американка делала доклад, в котором размышляла о федерализации России по типу США, где у российских штатов была бы большая степень автономии. По её мнению, это бы решило вопрос с нехваткой демократии в стране и с соблюдением прав человека.
Комментируя тогда её презентацию, вы сказали, что федерализация РФ по типу США, как и вообще либеральная демократия в России, – невозможны, поскольку при таком раскладе упраздняется вертикальный стержень, «отвечающий» за сам феномен под названием «Россия»: сильный самодержавный центр с легитимным, т.е. грозным “царём” во главе. А без самодержавного правления Россия просто развалится, как это произошло с ней в 1917 году, и в 1991 (оба раза держава распадалась и в итоге теряла свой прежний «объём»). И поэтому Путин, пояснили вы тогда, с точки зрения сохранения единой и неделимой России, действует правильно: жёсткой рукой контролирует оппозицию, не позволяя ей выйти их «ручного» формата и стать самостоятельной силой.
Тогда, в 2017 году, аудитории свободного духом факультета это показалось достаточно патриотичным высказыванием, – по этой причине данный эпизод и врезался мне в память.
Но сегодня аналогичную по смыслу цитату (правда, из 2013 года) – о невозможности существования России в классическом федеративном формате, без «вертикально-самодержавного» стержня, патриотические СМИ инкриминируют вам как чуть ли не преступную.
Так вот, мой вопрос: если бы вы выступали на конференции в Вильнюсе в 2021 году, повторили бы эту же фразу?
– Спасибо, Марта, что напомнили те наши замечательные и очень интересные обсуждения на семинарах. Я их тоже часто вспоминаю, и очень жаль, что наступившая затем эпоха отчасти дистанцировала преподавателей и студентов друг от друга, и не только у нас на факультете…
Но отвечу на ваш вопрос: начну с того, что я бы не стал принимать участие в этом мероприятии. Я уже пояснил в недавнем интервью, что, начиная с 2008 года, отошёл от политической активности и участвую лишь в локальных градозащитных и правозащитных инициативах. Поскольку убедился, что по факту политическая оппозиционность, подобно роковым ударам меча-кладенца Ильи Муромца по гробу Святогора, не только не раскалывает «авторитарный саркофаг», но лишь накладывает на этот замкнувший внутри себя гражданскую жизнь футляр новые стальные оковы. В былине Илья Муромец, поняв это, в конце концов прекращает бессмысленное «бодание с гробовым дубом». Я, конечно, далеко не политический богатырь, но также решил более не соучаствовать в абсурдном, с моей точки зрения, деле.
А теперь по поводу приписанных мне фраз. Если допустить, что данная фальсификация произошла не злонамеренно (хотя на сегодня я склоняюсь именно к этой версии, и об этом я также уже рассказал), а, так сказать, по «лёгкости в мыслях необычайной» неких неведомых мне «попаданцев», перепутавших 2021 и 2013 годы, то могу объяснить это лишь тем, что им показалось «крамольным» то, о чём российские лидеры открыто говорят на протяжении уже многих лет. Я имею в виду дискурс о том, при каких условиях может произойти территориально-политическая дезинтеграция России.
Об угрозе распада РФ, а точнее, о том, что российская власть раз за разом успешно предотвращает эту угрозу, президент В.В. Путин регулярно говорит, начиная с 2000 года – и в Посланиях к Федеральному собранию, и в других выступлениях. Дмитрий Медведев, рассуждал о том же самом ещё в 2005 г., в бытность главой президентской администрации. И указал тогда – притом весьма точно – на главную (а по сути единственную) внутреннюю опасность, которая угрожает единой и неделимой российской державе, делая её бессильной перед потенциальными вызовами, идущими «снизу», – раскол элит: «Если мы не сумеем консолидировать элиты, Россия может исчезнуть как единое государство. С географических карт были смыты целые империи, когда их элиты лишились объединяющей идеи и вступили в смертельную схватку. Консолидация российской элиты возможна только на одной платформе — для сохранения эффективной государственности в пределах существующих границ. Все остальные идеологемы вторичны. За последние годы удалось укрепить единство государства, обеспечить должную стабильность для экономического роста. Но если расслабиться и отдаться на волю волн, последствия будут чудовищными. Распад Союза может показаться утренником в детском саду по сравнению с государственным коллапсом в современной России». И далее Медведев пояснил, о каких именно элитах идёт речь, – о тех, которые непосредственно окружают президента РФ и «помогают» ему руководить страной: «Что касается борьбы группировок в администрации, то это один из расхожих политологических штампов. Последние пять лет в аппарате президента существует лишь одна группа. Это команда тех, кто помогает президенту исполнять его конституционные полномочия».
Без ложной скромности замечу, что по сути о том же самом – а именно, об утопичности надежд на успешное «анти-вертикальное» реформирование России и о возможности её коренного переформатирования лишь в условиях «политического развала» (то есть раскола элит), притом в форме смуты и державного распада, – я писал ещё четверть века назад, в 1996 году. Позволю себе по этому случаю грех самоцитирования. Вот несколько фрагментов из моей статьи «Страна, которую нельзя реформировать» («Смена», 04.10.1996):
«…любые реформы и контрреформы, революции и контрреволюции в этой стране, кем бы они ни учинялись и какие бы цели перед собой ни ставили, заканчивались всегда одним и тем же: очередным беспросветным застоем и очередной бессмысленной смутой»; «В целом русский народ как был, так и остался чужд политики, то есть желания думать и заботиться о самом себе. <…> славянофилы утверждали, что русским вообще не нужен законодательный парламент, а нужна лишь “гласность”, то есть возможность беседовать с царём напрямую о наболевшем и неотложном»; «…единственный процесс, который идёт в этой стране стихийно и успешно, это процесс политического развала. В такие периоды российской истории, когда центральная власть оказывается настолько скомпрометированной, что не внушает доверия даже самой себе, различными элитарными группировками – боярами, интеллигентами, сепаратистами – предпринимаются робкие попытки растащить самодержавно-имперский монолит».
Напомню, что этот текст был написан в момент острого политического кризиса, связанного с только что проигранной Кремлём войной в Чечне и углублявшимся в тот период процессом раскола федеральной и региональных элит, а также общей дезинтеграцией РФ. Но даже тогда я завершил текст вполне «самодержавно-карамзинским» по духу пассажем, сопровождённым риторическим вопросом:
«Впрочем, до сих пор наш народ довольно бдительно стоял на страже своей политической невинности и не позволял всякого рода крамольникам на неё прямо или косвенно покушаться. Вопрос в том, хватит ли у нынешнего поколения россиян желания отстоять свою тысячелетнюю добродетель ещё раз…»
Иными словами, я никогда не питал иллюзий ни насчёт либерально-демократических перспектив государства российского, ни относительно возможности сохранить единство и неделимость российской державы в условиях раскола элит, неизбежно порождаемого либерализацией.
– Именно поэтому, после прослушивания ваших курсов в университете, мне показалось, что ваша точка зрения отличается от взглядов многих ваших коллег из других либеральных вузов – например, ЕУ и «вышки» – которые верят в возможность успешной либерализации России по западному образцу, не сопровождаемой неизбежным державным распадом.
– Да, на основе анализа российской истории я пришёл другому выводу – о том, что Россия цивилизационно отличается от Запада. И попытки её политически вестернизировать порождают всё более углубляющийся раскол в «верхах», а затем «взрывают» самодержавно-имперскую российскую государственность изнутри. Так было и в начале XVII века, и в 1917 году, и в 1991-м. Одним словом, эта закономерность от конкретной эпохи не зависит, и «срабатывает» всякий раз, как только российское общество получает возможность реально, а не чисто декларативно либо «челобитно» влиять на верховную власть.
И потому в те моменты, когда могло показаться, что остававшиеся ещё со времён Перестройки запасы политической свободы порождают «наверху» процессы, чреватые расколом, – а такое на протяжении истекших постсоветских десятилетий случалось, и не раз, – я высказывал предположения о возможности начала в обозримом будущем процесса стихийной регионалазиции РФ. Иными словами, я говорил о том, что политическая свобода разрушает вертикаль власти изнутри и что в этом случае автоматически запускаются державно-дезинтеграционные процессы.
Последний раз нечто похожее на «колебания в элитах» произошло в 2011-2012 гг., после того, как Владимир Путин совершил рискованный, с точки зрения сохранения его «грозной самодержавной легитимности», квазиконституционный жест с «рокировкой». Тогда некоторые олигархи вдруг стали открыто финансировать оппозиционные структуры, а отдельные представители высшего руководства принимали участие в массовых протестных митингах на Болотной.
– Я помню, что в выборах президента 2012 года даже принимал участие в качестве кандидата олигарх Михаил Прохоров. И по крайней мере в Краснодаре, откуда я родом и где тогда жила, раздавались возгласы, что олигарх-то, наверное, был бы хорошем президентом: потому что он бизнесмен, разбирается в деньгах, и воровать их не будет из бюджета, потому что у него «своих хватает». Правда, набрал Прохоров в итоге всего 8% голосов избирателей.
– Очень скоро стало ясно, что это никакой не «раскол элит», а просто его грамотная имитация с целью направить протестную энергию, возникшую в части российского общества в результате «рокировки», в безопасное для власти русло.
С тех пор никаких шагов, которые бы выставляли верховную власть в «недостаточно грозном» свете и тем самым подталкивали бы элиты к «шатаниям», а народ – к по-настоящему массовым протестным акциям, Кремль не делал.
И чем более ясной становилась тенденция к обретению нынешней вертикально интегрированной (по сути самодержавной) российской властью полноценной силовой легитимности и абсолютной неуязвимости «снизу», тем меньшие оказывалось оснований рассчитывать на то, что у РФ есть хоть какая-то реальная политическая перспектива, помимо бессрочного персоналисткого правления президента Путина.
Я понимаю, смириться с фактом того, что «самодержавие – палладиум России» (Н.М. Карамзин), было трудно американским студентам, которым в школах и на университетских занятиях закладывали представление о том, что все страны и народы, независимо от их цивилизационных основ, могут и должны стать «успешными либеральными демократиями». Возможно, осознание «российской самодержавной метафизики» огорчало и некоторых наших либеральных студентов. Я и сам, как человек либерально-индивидуалистического склада, отнюдь не испытываю карамзинского или «евразийского» восторга при мысли о том, что живу в стране, «палладиумом» (то есть спасением) которой является самодержавие с одной стороны – и гражданско-политическое рабство (а Карамзин, напомню, писал и об этом) с другой.
Но при чём здесь наши эмоциональные предпочтения, коль скоро речь идёт о беспристрастном научном анализе и прогнозе?
Кроме того, даже с учётом всего сказанного, регионализм как идеология никуда не исчезает. И он вполне может пригодиться, если «наверху» по каким-то причинам произойдёт то, чего там так опасаются, – раскол элит. В этом случае регионалистская идеология могла бы, на мой взгляд, демпфировать те деструктивные угрозы, о которых говорил, и притом не без оснований, Дмитрий Медведев в цитированном фрагменте.
Вот почему, несмотря на то, что и в России, и на Западе, и в мире в целом за истекшие четверть века очень многое изменилось, и появились политические тренды, которых в 1990-е гг. не было вовсе и которые сложно признать либеральными и демократическими, я по-прежнему остаюсь не просто либералом-индивидуалистом, но и приверженцем регионалистких взглядов. Но при этом повторяю, что любая идущая «снизу» политическая активность в современной «вертикально устоявшейся» России, на мой взгляд, не только невозможна, но по сути вредна – и для общества в целом, и для отдельно взятых людей.
– Но многие либералы в России рассчитывают на то, что рано или поздно санкции, которым подвергает Россию Запад, сработают и вынудят Кремль вступить на путь либерализации и демократизации.
– На мой взгляд, это праздные упования. Более того, чем дальше заходит процесс похолодания в отношениях с Западом, тем более легитимной (то есть опознаваемой большинством населения как «настоящая») оказывается власть Кремля внутри России. И тем менее реальной, соответственно, оказывается перспектива либерализации, раскола элит и последующей стихийной регионализации страны.
Вообще, чем более уверенно и «независимо от Запада» позиционирует себя Кремль во внешней политике, тем сильнее российский «массовый гражданин» солидаризируется со своей страной и своей верховной властью. Кремлёвский «обер-идеолог» Владислав Сурков предлагает в этой связи говорить о «глубинном народе», но мне этот термин кажется неудачным – это какое-то ресентиментное «обезьянничание», отсылающее к американскому термину «глубинное государство» (deep state), возникшему в совсем иных цивилизационных реалиях. Нет никакого глубинного народа. Есть просто народ, обладающий определённой, веками наработанной политической культурой, в рамках которой «настоящая власть» – всегда грозная и всегда бросающая вызов Западу: «Боже, царя храни! Сильный державный, царствуй на славу нам, на страх врагам!». Вспомним массовый восторг в связи с присоединением Крыма, что было сделано вопреки позиции всего Запада и значительной части мирового сообщества.
По этой причине регионализация России, которая казалась мне возможной во второй половине 1990-х гг. и даже в 2005-2013 гг., в период, когда российская оппозиция предпринимала активные усилия по консолидации, а Кремль порой совершал тактические ошибки (монетизационная реформа, «рокировка»), – сегодня представляется совершенно немыслимой.
И в обозримом будущем в этом плане вряд ли что-то изменится.
– Наблюдая за вашим Фейсбуком, я вижу, что у вас порой возникают сложные отношения с френдами. Кто-то не может понять вашу позицию по Крыму – вы, в отличие от многих либералов, не осудили его присоединение к РФ, кто-то не может простить отсутствие поддержки Алексея Навального, а из-за скептического отношения к институту выборов в современной РФ кто-то даже подозревает вас в тайной работе на Кремль. Почему вас так сложно понять?
– Наверное, это всё же вопрос не ко мне, а к тем, кому сложно меня понять. Рискну лишь предположить, что дело в том, о чём я уже сказал – в моём индивидуализме. Я не пытаюсь поместить себя в рамки того или иного мейнстрима – кремлёвского, антикремлёвского, либертарианского, «яблочного», ваксерского-антиваксерского или любого другого. Возможно, некоторых из моих френдов такая позиция не устраивает, им бы хотелось, чтобы все делились на чёткие гомогенные группы «упоротых ватников» и «вменяемых 14%».
Но я – вне такого подхода. Я считаю, что как среди адептов, так и противников Путина есть множество сектантов, глухих к доводам разума, но есть также и некоторое количество людей, способных мыслить критически, а главное, понимающих, что уважительные человеческие отношения – выше политических пристрастий. Для меня порядочный и умеющий спокойно выслушать и оппонировать идейный сторонник «единой и неделимой» – куда ближе и понятнее, чем готовый на оскорбления и хамство «антипутинист» или «идейный регионалист».
– То, что происходит в России сейчас: причисление «Мемориала» и многих журналистов к иноагентам, посадка Хованского, «закошмаривание» Моргенштерна, высылка вашего коллеги по СПбГУ американского гражданина Майкла Фриса по подозрению неизвестно в чём, наконец, наезд на вас лично – не напоминает ли это уже «гибридный» 1937 год? Или это пока только 1920-е, когда колесо лишь начинало катиться, а самое страшное ещё впереди?
– Я не исхожу из того, что российская история, которая, конечно, циклична (и об этом – моя новая книга, которая, надеюсь, выйдет в следующем году), повторяется буквально. Вы вполне корректно назвали нынешний репрессивный курс «гибридным», то есть «органически» сочетающим не только «кнутовые», но и «пряничные» начала. Помимо перечисленного вами, можно ведь вспомнить и такие факты, как недавнее заявление Путина, о том, что оппозиционные СМИ в России финансирует «Газпром» – и ведь это не было шуткой! Или вспомним публичное путинское поздравление нобелевского лауреата – главного редактора оппозиционной «Новой газеты» Дмитрия Муратова. Или участие Путина в открытии памятника жертвам политических репрессий «Стена скорби» в 2017 году. Но с другой стороны – да, судьба «Мемориала» поставлена под вопрос. Происходит явное усиление нажима на «вольнодумствующих одиночек». И на вашего покорного слугу в том числе, хотя я и не склонен преувеличивать свой социальный масштаб и сопоставлять себя в этом плане с кем-то из упомянутых вами персон.
Для меня очевидно, что мы находимся в фазе восстановления российской властью её силовой самодержавной легитимности, утраченной в период «смуты», то есть в эпоху горбачёвской Перестройки. При Ельцине этот самодержавно-реставрационный процесс шёл вяло, внутренне противоречиво и порой неэффективно. При Путине он «выровнялся» и обрёл устойчивость. Если проводить условные исторические параллели, то да, мы сегодня где-то в конце 1550-х, или во второй половине XVII века, или на рубеже 1920-30-х гг.
– Выходит, «новая опричнина» неизбежна?
– Не совсем так. Главное, что, как мне кажется, стоит сегодня на пути полномасштабного вползания России в «опричный формат», это тот самый «консенсус элит», который стоит и на страже единства и неделимости державы.
Дело в том, что кремлёвские элиты, как мне представляется, извлекли из XX века два базовых урока: 1) Перестройка (либерализация) – это потеря самодержавным правительством власти и последующий распад державы; 2) Большой террор – это радикальная чистка самих же элит. И потому движение верховной власти слишком серьёзно и слишком далеко в любую из этих сторон мне представляется сегодня маловероятным. Ибо оно окажется чревато тем самым расколом в «верхах», об опасности которого, насколько я могу понять, так много говорят и думают в Кремле.
Беседовала Марта Сюткина
На заставке: П.Верещагин. Вид на Кремль с Москворецкого моста
- Автор материала сдает экзамен по курсу “История российского самодержавия” Д.А. Коцюбинскому в 2018 году
