В ноябре 1975 года ушел из жизни каудильо Испании Франсиско Франко – после смерти проигравший гражданскую войну, но при жизни ее выигравший.
.
- Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамонде (полное имя Франко)
.
Кровавая, но легендарная
Гражданская война в Испании 1936 – 1939 гг. обошлась в 450 тысяч жизней, причем каждый пятый стал жертвой «политических репрессий», то есть бессудных расправ над подозрительными. Материальные и культурные потери перечислить просто невозможно. Однако наша жажда утешения требует тут же отыскать какое-то «зато».
Зато эта война сделалась романтической легендой, на которой воспитывались «миллионы юношей и девушек», как было принято выражаться в советских газетах. «Но пасаран!» «Патриа о муэрте!», «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!», «Над ним арагонские лавры Тяжелой листвой шелестят», — это звучало романтической музыкой.
А в противовес разрушениям в архитектуре и в образовании можно было привести художественный шедевр, рожденный из огня и пепла Гражданской войны, — роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол».
Особенного веса роману придавал тот факт, что его чуть ли не тридцать лет не пропускала советская цензура, да и в шестьдесят восьмом он был выпущен на свет лишь с купюрами в дефицитнейшем черном четырехтомнике, который сейчас лежит в пересыхающих магазинах подержанной книги по цене бутылки испанского вина.
.
- Хемингуэй в Испании
.
Цветной фашизм
1 апреля 1939 года генералисимус Франко объявил, что война закончена: «армия красных пленена и разоружена».
Советская пресс называла франкистов фашистами. Слово «фашист» давно утратило отчетливый смысл, превратившись в сгусток бессмысленной подлости и жестокости. Поэтому, когда в начале девяностых у нас в России заговорили об опасности русского фашизма, то оказалось, что никто не знает, что это такое. В тогдашней полемике поучаствовал и я, оттолкнувшись от языковой практики, в которой слово «фашизм» постоянно окрашивается всеми цветами радуги: коричневый фашизм, красный фашизм, зеленый фашизм, белый фашизм, черный фашизм…
Сближающим признаком проглядывает лишь стремление какой-то сравнительно простой части общества установить диктат над многосложным целым: фашизм – это бунт простоты против трагической сложности социального бытия. Чьи трагические основы — противоречивость и непредсказуемость — были вскрыты еще Софоклом в «Антигоне» и «Царе Эдипе»: любому долгу может быть противопоставлен другой долг, любой наш поступок влечет за собой лавину непредсказуемых последствий, уничтожающих ценность даже и достигнутой цели.
Этого-то фашисты всех цветов и не признают, они убеждены, что они абсолютно правы, а все, кто с ними не согласен, дураки или мерзавцы, и что избранная ими цель будет достигнута в более или менее приемлемой форме, если они проявят достаточно «воли», то есть жертвенности и беспощадности: великая цель оправдывает любые средства и любые жертвы.
- Советская печать о гражданской войне в Испании
.
Размышления антифашиста
О жертвах герой романа Хемингуэя «По ком звонит колокол» рыцарь-антифашист Роберт Джордан размышляет очень много, словно испытывая на прочность свою преданность великой цели.
Хотя конкретная цель перед ним стоит в масштабах всей войны не слишком значительная — взорвать мост именно в тот момент, когда начнется наступление. И собственная жизнь для него ничего не значит, он к этому себя приучил. Но с ним скорее всего погибнет и весь приданный ему небольшой партизанский отряд, — что ж, в сравнении с победой и это не такая уж большая беда.
Зато тот факт, что противник уже знает о готовящемся наступлении, а потому и уничтожение моста теряет смысл, — это серьезно. Хотя ведь не дело солдата рассуждать, он имеет право разве что отправить начальству донесение в надежде, что оно само отменит свой приказ. А если донесение опоздает — в том числе из-за шпиономании мрачного безумца Андре Марти (француз, политический комиссар Коминтерна, руководил интербригадами в Испании в 1936-1938 гг.) , — что ж, значит приказ должен быть выполнен. И пусть даже наступление будет неудачным, — авось, удачным окажется какое-то следующее, сейчас задумываться об этом не стоит. Ибо если война окажется проигранной, все остальное не имеет значения. Если фашистов не остановить здесь, завтра они кинутся на весь мир.
Это ли не диктат простоты, сводящей огромное многообразие общественных потребностей к простой моноцели, которую запрещено даже обсуждать? На время войны я отключил свой интеллект, с достоинством формулирует свое кредо Роберт Джордан.
Но культ воли, культ исполнительности в сочетании с презрением к интеллекту, презрение к человеческой жизни в сравнении с великой целью, — разве это не общий признак всех фашистских идеологий? Поражение в войне представляется Джордану такой вселенской катастрофой, что о жизни после поражения немыслимо даже задуматься.
.
- В 1936 году Джордж Оруэлл приехал в Испании, чтобы воевать на стороне республиканцев
- Отель «Колон» в Барселоне во время гражданской войны
.
Франко после победы
Но вот поражение состоялось, и что, жизнь превратилась в кромешный ад, Франко превратил Испанию в сплошной ГУЛАГ? Ничего подобного, он скорее старался вытеснить своих врагов за границу, чем их уничтожить, были и амнистии «разоружившимся», тогда как у советского союзника, на которого только и было надежды, разоружайся не разоружайся, но если на тебя падала хоть тень подозрения, ничто тебя спасти уже не могло. Ничто не могло спасти и в том случае, если твоя жизнь понадобилась для выполнения плана.
Напомню, что борьба вокруг моста происходит в 1937 году. Когда по Москве ходила шутка: «Вы слышали, взяли Теруэль?» — «А жену?» (Теруэль – город в Испании, за который сражались республиканцы с националистами) . И когда в испанских интербригадах количество расстрелянных собственным начальством было сопоставимо с количеством погибших в боях, причем порядка пятисот из них числились лично за ставленником Москвы Марти.
- Обращение Франко к бойцам интербригад. По подсчетам на август 1937 года из 18 216 прибывших воевать на стороне республиканцев иностранцев 2658 были убиты, 3287 — ранены, 1500 — эвакуированы, 696 — попали в плен или дезертировали.
.
И кинулись ли испанские фашисты после победы на остальной мир? Франко сделал все, чтобы выкрутиться из участия во Второй мировой войне, после одних переговоров с ним Гитлер сказал, что ему было бы легче, если бы ему вырвали несколько зубов. В Россию каудильо отправил только Голубую дивизию добровольцев – самых оголтелых, возможно, не без тайной мысли избавиться от столь кипучих соратников; он постепенно отдалил от управления государством и свою Фалангу, перекрестив ее в Национальное движение. Во время войны Франко смотрел сквозь пальцы на то, что пограничники за бакшиш пропускали на испанскую территорию евреев-беженцев, и, в отличие от Муссолини, так и не принял антисемитское законодательство. Вместе с евреями в Испании спасались и сбитые над Францией английские лётчики, которым не препятствовали нанимать суда, чтобы выбраться «к своим». Еще в конце сороковых Франко приступил к возведению циклопического мемориала в Долине Павших — «павших за Испанию», где распорядился похоронить погибших республиканцев вместе со своими сторонниками, а потом устроил там и собственную усыпальницу.
Что еще? Постепенная либерализация режима по мере его укрепления, хотя, по мнению его врагов, далеко недостаточная, подготовка преемника-монарха, позволившая осуществить демократическую «перестройку», после которой стало возможным вести затяжную борьбу за вынос тела каудильо из построенного им мемориала. Примерно как у нас с Лениным и Мавзолеем. И возражения там примерно такие же: мертвых не воскресить, а нацию снова раскалывать незачем (прах Франко в 2019 году перезахоронен на кладбище на севере Мадрида).
- Франко и будущий король Хуан Карлос
.
Если бы победили красные
А лучше ли бы пришлось Испании, да и всему миру, если бы победили «красные» (среди которых было еще и множество троцкистов, анархистов…), — большой вопрос, на который вследствие трагизма социального бытия точный ответ в принципе невозможен. Но лично моя интуиция на него отвечает: ох, не лучше!
Наверняка с тенью Франко политики будут бороться до тех пор, пока на этом можно что-то заработать, а идеалисты, считающие, что мир и относительное будущее процветание нельзя основывать на убийствах, и вовсе никогда не простят ему пролитой крови. И будут правы. Прощать можно лишь свои страдания. Жаль только, гипергуманисты редко вспоминают о крови, пролитой побежденными: победитель в их глазах отвечает за все.
Хемингуэй истребление фалангистов на площади над обрывом изображает с хемингуевской силой, наделив рассказчицу Пилар, как и многих любимых героев, своей стилистикой. Но для «народа» Роберт Джордан тут же отыскивает оправдание: они необразованные, а те-то воображают себя благородными идальго!
Но скажите на милость, какое образование требуется, чтобы понять, что нельзя забивать цепами и резать серпами людей, которые, собственно, еще ничего не совершили, а только принадлежат к враждебной партии? Этого что, прямо-таки негде было услышать?
Своим соратникам прощать самые страшные и подлые злодейства, если они идут на пользу высшей моноцели, — разве не в этом заключается логика фашистов всех цветов? О жестокостях и жертвах в романе размышляет не один Роберт Джордан, — об этом задумываются и самые простые умы. И все приходят к одному: иначе победить нельзя. И они правы: действительно нельзя. К этому выводу приходят все — левые, правые, красные, черные, голубые…
Так что же его порождает, фашизм? Капитализм, социализм, национализм, клерикализм? Фашизм порождает война. Война всех превращает в фашистов — и антифашистов тоже. Фашизм есть перенесение принципов и ценностей войны на мирную жизнь, фашизм либо наследие прошедшей войны, либо приготовление к будущей.
И кому же было легче выбраться из-под власти военной простоты — испанскому фашизму или советскому антифашизму? Мирная жизнь привела к тому, что постепенно выбрались и те, и другие: спокойная мирная жизнь — единственная надежная профилактика фашизма. Кто отойдет дальше от войны или ее угрозы, тот отойдет и дальше от фашизма.
- Плакат националистов времен гражданской войны. Сметают политических противников: большевиков, масонов, сепаратистов
.
Что хуже войны?
В июне 1937-го на Втором конгрессе американских писателей в своей программной речи «Писатель и война» Хемингуэй произнес многократно впоследствии цитируемые слова: глядя на героическую борьбу республиканцев («Испанский дневник» Михаила Кольцова прямо-таки набит сценами их трусости и запредельного бардака), «начинаешь понимать, что есть вещи и хуже войны. Трусость хуже, предательство хуже, эгоизм хуже».
Я думаю, певец героического пессимизма здесь впал в оптимизм, — хуже войны нет ничего. Ибо война рождает трусость, предательство и эгоизм в масштабах, немыслимых в мирное время. Собственно, сам Хемингуэй это и продемонстрировал в образе умного и подлого Пабло: именно Пабло довел операцию по уничтожению моста до победного конца, именно он привлек недостающих людей и лошадей для отхода. А потом сам же и перестрелял привлеченных, чтобы не делиться лошадьми: Боливару не снести двоих.
В той же речи Хемингуэй указывает методы борьбы с фашизом с тою же солдатской простотой: фашизм это опасный бандит, «а усмирить бандита можно только одним способом — крепко побив его». Увы, у бандитов, в отличие от фашистов, нет образа коллективного, национального будущего, у них есть только личная алчность и личный апломб. А испанский фашизм был порожден именно «битьем», десятилетиями бесчисленных локальных стычек. «Усмирила» же фашизм лишь его победа.
Короче говоря, хочешь избегнуть фашизма — всем силами избегай войны и даже предвоенной истерии, — совет, который гораздо легче дать, чем исполнить, поскольку все современные массовые войны начинаются и ведутся в состоянии коллективного психоза. А психоз – это прежде всего утрата критического отношения к своему состоянию. Когда-нибудь психиатрическая история, давно ждущая своего разрабатывания, возможно, выявит даже и физиологические особенности военных психозов. Хотя, может быть, и они сведутся к обычным, бытовым симптомам, порождаемым длительной тревогой и беспомощностью.
.
Психоз подозрительности
Насколько глубоко в предвоенной Испании зашел психоз взаимной подозрительности, лучше всего показывает такой эпизод. В 1936-м году в Мадриде разошлись бредовые слухи, будто монахи раздают пролетарским детям отравленные конфеты. Зачем, для чего, в конце концов, если уж церковь прислужница эксплуататоров, то ей совершенно ни к чему уменьшать поголовье эксплуатируемых. Их желательно привести к покорности, не более того, а уж отравление детей никак не может способствовать умиротворению их родителей!
Казалось бы, очевидно. Но у психотиков собственная, бредовая очевидность, — разъяренные «пролетарии» перебили множество монахов и священников.
Так что остановить войну могли бы, пожалуй, разве что массовые инъекции галоперидола.
.
Литература и политика
Так же просто, по-военному Хемингуэй высказывается по теме «литература и фашизм»: «Фашизм — ложь, и потому он обречен на литературное бесплодие». Не только фашизм, литературу не может породить никакое политическое течение, поскольку политика одна из низших сфер человеческой деятельности, где борются за самые что ни на есть земные массовые ценности, за собственность и власть, а царство литературы не от мира сего, ее назначение противостоять земной мерзости и земной жестокости.
Что, литературу эпохи так называемого капитализма — всех этих Стендалей, Бальзаков, Сартров, Теккереев, Диккенсов, Фолкнеров, Хемингуэев — породила какая-то специальная капиталистическая политика? Нет, она всего лишь позволила им вырасти и разрастись тем, что не вмешивалась в их работу.
А если бы сам Хемингуэй подчинил себя антифашистской политической целесообразности Роберта Джордана, то ни за что бы не написал свой, выражаясь его языком, чертовски сильный роман. Он бы не стал дискредитировать политическое руководство интербригад в лице Андре Марти («коней на переправе не меняют»), не стал бы дискредитировать «своих», изображая творимые ими зверства, не стал бы писать о бардаке, о неспособности республиканцев хранить военные тайны, а наваял вместо этого что-нибудь в духе социалистического реализма: мужественные и благородные солдаты под мудрым партийным руководством.
Хемингуэй не позволил политике вмешаться в свое творчество и победил. А победившее фалангистское руководство не стало навязывать испанской литературе никакого «фашистского реализма», и литература в Испании развивалась примерно как и в остальной Европе. Были у них и экзистенциалисты, и сюрреалисты, и чернушники-«тремендисты» (от слова tremendo — ужас), один из которых, Камило Хосе Села, спокойно печатавший свои разоблачительные романы за границей, благо по-испански говорят и в Аргентине, даже вышел в нобелевские лауреаты 1989 года и благополучно скончался в Мадриде, пережив Франко более чем на четверть века.
.
Как жизнь, красноармеец?
Мой приятель, профессор-славист, сын испанского коммуниста, бежавшего в Советский Союз и вернувшегося в Испанию после амнистии, рассказывал мне, что в литературе запрещалось трогать лишь каудильо и церковь, остальное власть не интересовало. Но и запрещенное вполне можно было печатать за границей, и никаких последствий это не влекло, — это наши тупицы ухитрялись создавать писателям мировую славу своими преследованиями.
Сам мой приятель тоже никакой дискриминации ни в учебе, ни в карьере не подвергался, только в армии его отправили служить в какие-то подсобные части. Офицеры его и там никак не притесняли, только подшучивали, когда, скажем, он стоял на часах у свинарника: «Как жизнь, красноармеец?» — «Да вот, свиней охраняю». — «Лучше свиней, чем нас».
И, честное слово, их можно понять.
Офицеров, конечно, а не свиней.
Александр Мелихов
- Плакат на заставке: «Они не пройдут» — знаменитый девиз антифашистов Испании
