Проекты, подобные «Уолл-стрит-2», обычно производят жалкое впечатление. В смысле – вызывают жалость, только жалость и ничего, кроме жалости. Потерявший хватку режиссер много лет спустя возвращается к фильму, некогда принесшему ему успех, дабы вернуть молодость, второй раз войти в ту же реку, обнаружить порох в пороховницах и так далее
Как правило, обнаруживается, что пороха давно уж нет, река пересохла, а молодость ушла невозвратно. Так было с “Крестным отцом-3”, “Мушкетерами 20 лет спустя”, да мало ли еще. Однако нынешняя история, по счастью, иная. Триумфа Стоуну своим сиквелом, пожалуй, не снискать. Но и о жалости говорить не приходится.
В 80-е годы Оливер Стоун числился многообещающим, в 90-е – выдающимся и обещания оправдавшим; в нулевые же на его фильмах не резвился разве что самый ленивый – или самый брезгливый – критик. Как и для многих других его коллег, миллениум для Стоуна мистическим образом оказался фатальной вехой. Любой его фильм, выпущенный в году, начинавшемся с единички, самое малое – талантлив, изобретателен и отмечен индивидуальной авторской интонацией. А если за единичкой следовала девятка, то и без прорывов в гениальность не обходилось.
Но как только годы стали начинаться с двоечки, даже самым преданным поклонникам Стоуна пришлось отыскивать достоинства в его новейших творениях буквально по крохам. Отличная декорация завалов в “Башнях-близнецах”, сделанная постоянным художником Гринуэя. Любопытная трактовка главного героя в “W.”. В “Александре” же… впрочем, нет, в “Александре” достоинств все же выискать не удается, как ни старайся. Ну, была еще документальная дилогия о Фиделе Кастро. Хорошая. Нет, правда.
Казалось, история Оливера Стоуна завершена. Ему сейчас далеко за 60, в таком возрасте из небытия, ежели уж довелось в него провалиться, обычно не восстают. Но вьетнамский ветеран, кавалер Бронзовой медали “За отвагу” и Пурпурного сердца, оказался не только тертым калачом, но и крепким орешком. После “Уолл-стрит-2” со сдачей дела Стоуна в архив надо бы повременить.
Это не означает, что новый фильм Стоуна гениален, совершенен или поразителен. Ни то, ни другое, ни третье. Тех, кто ждет увидеть на экране Стоуна-стилиста, прихотливого и неутомимого на выдумки автора “Прирожденных убийц” или “Разворота”, ждет разочарование: “Уолл-стрит-2” подробен, нетороплив и почти тяжеловесен, и о былых экспериментах с форматами пленки и цветовыми режимами здесь напоминает разве что полиэкран: когда несколько изображений совмещены в одном кадре, причем большинство из них – компьютерные экраны с биржевыми сводками.
Драматургических огрехов здесь тоже хватает, сентиментальная линия раздражающе наивна (впрочем, этим Стоун и в лучшие свои годы не мог похвастаться), а метафора финансовой жизни как мыльных пузырей столь простодушна, что заставляет подозревать подвох и второе дно. Но подвоха здесь нет. Стоуна не интересуют ни метафоры, ни сантименты. Его, как всегда, интересует одна лишь Америка. И что за чертовщина в ней творится.
Завязка фильма незамысловата: Гордон Гекко, инфернальный герой первой “Уолл-стрит”, благополучно отсиживает свой срок за финансовые махинации и выходит из тюрьмы: порядком постаревший, обрюзгший и никому не нужный. В том числе дочери, которая видеть папу не хочет и не может, зато собирается связать свою девичью судьбу с другим финансистом с Уолл-стрит: резвым, сметливым, но хорошим. Однако Гордона Гекко по-прежнему играет Майкл Дуглас, а это означает, что ставить на нем крест — большая ошибка. Собственно, половина фильма посвящена тому, как разные финансовые деятели эту ошибку совершают. А потом горько недоумевают, где же они так больно оплошали.
Другая половина – история позапрошлогоднего финансового кризиса, и эта половина Стоуну важнее. Он никогда не скрывал своих моралистских пристрастий, и потребность подробно разобраться в механике зла, губящего человека и страну, в нем всегда была сильнее эстетических привязанностей. Те, кто помнят великий пятидесятиминутный финальный монолог Кевина Костнера в “JFK”, те понимают, что моралистская риторика Стоуна – особый раздел киноискусства; а кто не помнит – пусть наверстывает. Есть подобный монолог и в “Уолл-стрит-2” – на сей раз не в конце фильма, а в первой его половине. В нем тоже говорится о том, как и почему жить нельзя и как нам (в смысле им) обустроить Америку. Но от монолога Костнера его отличает одна разительная деталь. Герой Костнера в “JFK” был идеалистом: он верил в Конституцию, право и справедливость. Монолог в “Уолл-стрит-2” произносит Майкл Дуглас, прожжённый циник и завзятый манипулятор, не гнушающийся делать ставкой в своей игре будущее собственной дочери. А идеалист – его потенциальный зять – восторженно внимает ему из-за парты.
Здесь – узловой момент фильма, который покрывает все прочие сбои и провалы. “Уолл-стрит-2” полезно смотреть в паре с последним опусом неистового Майкла Мура “Капитализм: История любви”; два отпетых левака твердят об одном, и картинка получается стереоскопической – куда там “Аватару”. Говорят же они о том, что биржевым индексам лучше всяких иных аббревиатур подходит ОМП – оружие массового поражения. Что банковская система США – да и всего современного финансово цивилизованного мира – похожа на атлета, до одури накачивающегося стероидами, причем с теми же последствиями. Что самые главные термины современной финансовой игры понятны во всем мире считанным единицам (Майкл Дуглас называет число 75, а Майкл Мур тщетно ищет на Уолл-стрит человека, который мог бы внятно объяснить в камеру, что такое деривативы). Что, наконец, основной механизм финансового рынка заключается в спекуляции на заёмные деньги, а это сомнительное занятие, как ни взгляни. Оно разрушает и общество, и мораль, а под конец – и самое себя.
Майкл Мур косит под простака; под него же двадцать лет назад Оливер Стоун косил Кевина Костнера. Десятилетие провалов Стоуна, судя по фильму “Уолл-стрит-2”, было чудовищным по напряженности (сказать ли – трагической?) внутренним процессом переоценки ценностей. Правду начала девяностых изрекал идеалист; правду конца нулевых изрекает циник. Те, кто хоть когда-нибудь, давным-давно, были идеалистами, знают цену, которую приходится платить за этот процесс, и десять лет творческого упадка – право же, еще не самая высокая котировка на этом рынке. Стоуну хватило ума, мужества и взрослости объявить о перемене, произошедшей в нем, – а стало быть, и в окружающем его мире, ибо он художник, – впрямую, открыто и недвусмысленно.
Гордон Гекко – пожалуй, по-прежнему воплощение абсолютного зла, как и 23 года назад, в первом фильме; но сегодня именно он оказывается прав. Вопрос лишь в том, возможно ли для Стоуна продолжать снимать фильмы в таком мире. И в том, что это будут за фильмы. Но этот вопрос адресован не только ему. Он его всего лишь задал.
