Ирина Соболева, ведущий концертмейстер Мариинского театра, «железная леди» Мариинки, рассказывает «Городу 812» о том, что такое оперная жизнь и как на прославленной академической сцене в формате «18+» выпускали провокационную набоковскую «Лолиту».
Досье. Ирина Юрьевна Соболева – ведущий концертмейстер Мариинского театра, заслуженная артистка России, награждена медалью ордена «За заслуги перед Отечеством 2-й степени». Лауреат Первой национальной оперной премии «Онегин». Отвечает за весь «русский» оперный репертуар театра не только в СПб, но и в Нью-Йорке, Париже, Уэльсе в качестве приглашенного концертмейстера. С 2012 года преподает в Санкт-Петербургской консерватории. Сутками не выходит из своего класса в Мариинском-2, где занимается с композиторами только что написанной ими музыкой, с певцами – подготовкой их партий.
- Ирина Соболева с Валерием Гергиевым и Родионом Щедриным
О театре
– Конек нашего журнала – составление рейтингов влияния в разных сферах городской жизни. В рейтинге Мариинского театра вы, бесспорно, занимаете одну из ключевых позиций. Какова цена такой власти?
– Мда-а, Марина, вы обо мне информированы очень хорошо… Но слово «рейтинг» я не люблю и не думаю, что оно должно применяться по отношению к нашему театру и вообще к искусству. Театр – нечто огромное, созданное трудом сотен артистов, художников, дирижеров, режиссеров. И это понятие для меня настолько великое, что в нем давно утонули сиюминутные рейтинги. Театр стоял без нас, ныне живущих, он стоит сейчас. Нас убрать – он все равно будет жить, и в будущем тоже, и процветать. Оперный театр – великое достижение человечества. И если не мы, так другие будут делать все, чтоб это солнце светило. Здесь внутренний рейтинг не особо важен.
– То есть театр – коллективный труд, а не влияние каких-то отдельных выдающихся личностей?
– Ну, на личностях я бы остановилась. Разумеется, это труд тысяч людей, не только тех, кто выходит на сцену. Но в этом коллективе в каждую эпоху – свои Главные.
Я была близко знакома с Георгием Александровичем Товстоноговым.17 лет директорства моего отчима Геннадия Ивановича Суханова в БДТ позволили мне много узнать об этом великом режиссере-лидере. Премьеры, репетиции, где я тихонько присутствовала, были для меня настоящим счастьем. Плод работы Товстоногова – это тот уровень, которого при нем достиг БДТ.
В нашем театре то же самое могу сказать про несомненное многолетнее лидерство Валерия Гергиева. Если бы не было его – как абсолютно гениального дирижера и блистательного руководителя, не было бы и того положения, которое мы сейчас занимаем. С ним мы объездили весь мир, получили огромный опыт в создании музыкальных спектаклей, издали многочисленные записи опер. Построена целая империя. И если говорить языком рейтингов, то первая строчка принадлежит Гергиеву.
– Разумеется. Но вы почти сразу попали в его команду после консерватории, бок о бок с ним идете всю жизнь – и вы такой же лидер в своем, концертмейстерском, амплуа. Вторая строчка?
– Я закончила вуз с отличием и, мечтая об опере, «прибилась» к Оперной студии консерватории. Мне казалось, что это величайшая вершина, к которой нужно стремиться. Там тогда работали замечательные дирижеры – Марис Янсонс, Равиль Мартынов, интересные режиссеры и певцы. Оперой «Фауст» заканчивали консерваторию Татьяна Новикова, Сергей Лейферкус, Юрий Марусин, Николай Охотников… Потом меня пригласил в Мариинский, тогда еще Кировский, Юрий Хатуевич Темирканов (вскоре после этого он возглавил Большой симфонический оркестр Филармонии) Первое мое участие в работе театра – «Дон Паскуале» Доницетти, 1980 год. Последнее, на данный момент, – «Лолита» Щедрина. 2020 год. Похоже, авторитет я за 40 лет и подготовку более 60 опер наработала…
– Сравнивая Темирканова и Гергиева, вы говорили о той революции, которую произвел в опере Валерий Абисалович. Жесточайшие требования исполнять так, как написал композитор, а не как лучше для певца. И вы, надо полагать, были в первых рядах «революционеров».
– Гениальный вопрос! Обязательно вставьте это в интервью.
– Еще бы! Обязательно.
– Вы затронули одну из тех сфер, благодаря которой я и заняла свое положение в театре.
Мне удалось за долгие годы работы с Гергиевым «поднять» львиную долю русской классики. Это оперы Чайковского, Римского-Корсакова, Мусоргского… И поднять не так: вот давайте соберемся у рояля, я вам проаккомпанирую, оркестр разберется, а вы пойте, как хотите. Я даже не знаю, откуда у маэстро появилось чувство, что надо всю классику привести в соответствие с тем, как это писалось гениальными создателями. У нас началась кропотливая работа: меняли психологию певцов в соответствии с этими современными требованиями, и слава Богу, что мы это успели сделать. Гергиев утвердил принцип: если композитор написал тут так, с таким-то дыханием, замедлением, ускорением, ритмом, то это не от педантизма, а потому что он хотел такого звучания его музыки.
В советское время было достаточно много развалено в классике – раз-ва-лено! – и мы заново отстраивали (с трудом!) те произведения, которые сейчас идут. Репертуар Мариинского насчитывает сейчас более 95 оперных названий. Представляете, сколько поднято за эти годы?!
- Ирина Соболева. У рояля
– Ирина Юрьевна, вас поэтому боятся как огня – из-за суровых профессиональных требований?
– Когда начинается подготовка к опере, во мне, вероятно, просыпаются жесткие черты характера, не свойственные мне в обычной жизни. Я люблю посмеяться, пошутить, в первую очередь над собой, люблю юмор… Но когда я чувствую, что ситуация спрессовывается, я начинаю «строить» всех, начиная с себя. Я ведь не сижу на диване с подушками под боком, хотя мечта такая есть. Много лет существую с ощущением, что вот это сейчас доделаю – и потом поживу! Но «потом поживу» у меня как-то не складывается, потому что из одного проекта я перехожу в другой, в третий и т.д.
Добиться чистоты исполнения, правильности, как в живописи, когда нужно смыть все наслоения, чтобы вернуться к ядру произведения, очень трудно. Сталкиваешься с сопротивлением певцов, заставляя их вернуться к urtext .Я белая и пушистая до поры до времени. До начала работы.
– В интервью радио «Орфей» вы сказали, что у вас все время идет внутренний диалог с Гергиевым. О чем?
– Мы знаем и чувствуем друг друга много лет, и когда находимся в рабочем контакте – он мне звонит или я ему – я понимаю, что этот диалог всегда требует новой концентрации мысли. Зная безумную занятость Валерия Абисаловича, растечься по древу, описывая проблему, я себе не позволяю. Так что наш диалог – конспект задач. Такой стиль.
– Конспект о том, кого взять в театр, кого выгнать?
– Удивительное дело, но за многие годы Гергиев никого из театра не уволил.
– Как такое удалось? За счет многочисленных сцен Мариинки?
– За счет перехода на контрактную систему. Мы смогли увеличить количество приглашенных солистов. Многие руководители в кризисные времена легко расставались с ветеранами театра, он не делал этого никогда. Это благородно.
- На поклонах
О певцах и концертмейстерах
– Вы как-то поделились, что плакали два раза в жизни. В связи с оперой «Нос» Шостаковича и в связи с оперой «Король Рогер» композитора Шимановского. А еще над чем-нибудь плакали?
– Мама в ноябре умерла.
– За что вам дали медаль?
– Я думаю, за заслуги перед Отечеством в развитии оперного театра.
– Заслуги – это работа с Гергиевым над первозданностью опер, а вторая сторона – работа с певцами? У вас даже был авторский цикл «Портрет певца в интерьере»…
– Как он возник? Когда построили огромную Мариинку-2, встала задача популяризации его концертных залов: Прокофьева, Щедрина, Мусоргского, фойе Стравинского. Площадки, где можно себя реализовывать певцам, музыкантам, артистам оркестра… Но в городе не было информации о наличии в новом театре нескольких концертных площадок. Валерий Абисалович поручил мне создать проект привлечения публики в эти камерные залы. Возникла мысль: у нас столько певцов замечательных, а у горожан часто нет возможности на них попасть. И я сделала этот цикл, и в нем спели многие исполнители: Павловская, Лаптев, Ванеев, Александр Морозов и др.
– И приблизили этих артистов к публике. И залы заняли. И вход свободный или минимальный – прекрасная инициатива!
– И сама я попробовала себя в качестве ведущей, чего никогда раньше не делала. Было страшно. Одно дело – вышла и села за рояль, другое – вышла и должна рассказать. Уметь представить. Концерты проходили настолько живо – шутили, играли, общались с публикой. Я получала большое удовольствие от такого диалога со зрителем. Тут, наверное, тоже какая-то заслуга моя есть – питерцы узнали о наших новых залах.
– О вашей работе с певцами. Не все представляют, что делает концертмейстер в театре.
– Когда–то задачей концертмейстера было выучить с певцом ноты, чтоб он дальше пошел к дирижеру и спел под оркестр более-менее сносно. Коллеги говорят: «Ирина Юрьевна, вам за эти годы удалось невероятно поднять престиж этой профессии». Я сама никогда не чувствовала, что именно поднимаю престиж. Нужно было погрузиться с вокалистом в материал, посмотреть историю этой оперы, поработать над каждым нюансом.
Нужно понимать, что мир стал открытым: у певцов и дирижеров появилась возможность гастролировать за границей, по России. Сидеть так, как сидели когда-то за железным занавесом, сейчас не получается: другие реалии, скорость. Поэтому на клан концертмейстеров легла весомая обязанность оперативно поднять певца с нулевого уровня до выхода на сцену.
– Позвольте, почему с нулевого уровня? К вам же после консерватории приходят?
– Он в каждом случае свой. Поступил в 18 лет консерваторию мальчик, он поет: до-ми-соль-ми-до… это нулевой уровень. Через 5 лет он заканчивает. Умеет петь 3 арии, 4 романса. Его, предположим, берут в театр. И он сюда приходит с нулевым для театра уровнем. Вот вы, Марина, при замечательном умении складывать фразу, отточенных вопросах и своем высоком интеллекте получаете задачу – выучить японский язык. У вас какой будет уровень? Ноль. Так же приходит артист, у которого спето много партий. Ему говорят: «Вам нужно выучить Андрея Болконского в «Войне и мире» Прокофьева. Вот это нулевой уровень, с которого он с нами начинает…
– Вы говорили, что концертмейстер – равноправный творческий партнер солиста. Однако на поклоны вы не выходите. Где же равноправие? Где слава?
– Ну, на премьерах выхожу. Может, и не выходила бы, но кто-то из певцов или дирижер все равно выведет на поклон.
– Сценическая слава достается артистам, а вам, наверное, кайф от власти, когда вы, как Пигмалион, каждый раз лепите свою Галатею?
– Не знаю, называется ли это властью, а вот удовлетворение от того, что певец вырос под твоим крылом, выходит на сцену и поет, конечно, есть. В копилке памяти много таких случаев. Я ими дорожу. Десяток лет назад раздался звонок в режиссерское управление: «Здравствуйте, я вот приехала на ярмарку певцов, а меня не может кто-нибудь в театре послушать?» – «Нет, девушка, у нас за 2 месяца записываются». – «Ой, у меня поезд сегодня, ну пожалуйста!» Позвонили мне. Я послушала. Сейчас эта девочка развивается стремительными темпами, она освоила практически весь меццо-сопрановый репертуар, научилась интонировать, владеть ритмом, делает большие шаги как актриса. Прекрасная выросла певица – Екатерина Крапивина.
– А еще говорят, что в театр с улицы не попадают! Неправда, значит. Может, фортуна? А вы верите, что вас кто-то ведет свыше?
– Не знаю. Пожалуй, верю в то, что есть воздаяние. Поэтому боюсь случайно кому-то навредить. Специально никогда этого не делаю. Считаю, что все засчитывается, И хорошее, и плохое. А еще верю в победный настрой. Пока мы беседуем, вы слышите по трансляции, что началось 2-е действие «Войны и мира»…Поэтому вспоминается Андрей Болконский: «Сражение выиграет тот, кто верит, что он его выиграет».
Когда я прихожу домой и падаю на несколько часов сна, утром кажется, что я просто не смогу встать. Но, когда встаю, – благодарю Бога за то, что он мне дает на это силы.
- Сцена из «Лолиты». Гумберт Гумберт – Петр Соколов, Лолита – Пелагея Куренная
О том, кто кого совратил в «Лолите»
– Силы на «Лолиту»? Опера-провокация, киноформат «18+».
– «Лолита» заняла все мои мысли с 7 января. До этого я жила трудной, но расписанной жизнью, а тут… Невероятный вызов: с тех пор, как мы с солистами взяли клавир в руки, до премьеры 13 февраля прошло 35 дней. Начали подготовку сложнейшей музыки Родиона Щедрина за неделю до сценических репетиций. Это рекорд книги Гиннеса!!! К примеру, когда этот спектакль готовили к премьере в Праге, их солисты получили ноты за 6 месяцев. Полгода учили материал и потом – 6 недель сценических репетиций. У нас на все было 35 дней.
– Ну, в России всегда есть место подвигу. А почему нужно было дать «Лолиту» в такой рекордный срок?
– Это, правда, подвиг. Я пыталась узнать в нашем гигантском театре, почему нас так подставили. Кто-то мне объяснял, что поздно были подписаны договоренности с Прагой, кто-то – что Чехия не дает музыкальный материал, да и вообще Новый год…
Объясняли-то они – а попались-то солисты и я, как кур в ощип. Щедрин, участвовавший во всем процессе подготовки, тоже был в очень нервном состоянии, так как я ему говорила: «Это будет чудо, если мы это сделаем».
Но терпение и труд все перетрут. В этот класс, где мы сейчас разговариваем, мы вошли 7 января и вышли отсюда 13 февраля. Иногда ходили домой поспать. На роскошном банкете после премьеры я сказала, что счастлива, потому что работаю с героями.
– Опять фортуна? или высшие силы препятствовали воплощению греховного материала? Вообще – как «про это» можно петь?
– Когда пришел клавир, огромный том 325 страниц, у меня задача была одна: нужно в очень короткий срок разобраться в этом самой, дальше – с солистами. И я мало что воспринимала кроме этого. Щедрин писал музыку для симфонического оркестра, а когда это переложено для фортепьяно, там нет тех красок, которые возникают при игре оркестра. Это очень мощная музыка. В ней много темноты, страдания и драматизма.
И, как ни странно, поэтичности. В ней – трагедия мужчины. Трагедия маленькой девочки. Комедийность, фарсовость – то, что есть в романе Набокова. Он представляет собой многослойный пирог – и то же самое есть в музыке. Она глубока, необычна. Музыкальный язык кажется странным. Потом я погружалась, погружалась…и мутное стекло, которое было передо мной, становилось прозрачней. И я начинала ощущать, что там все очень логично и понятно. Но к этому нужно было пробиться.
– О Щедрине у критиков мнения противоположные. От «воздушности и прозрачности музыкальной ткани, пробитой резкими контрастами», до «заунывной тяжелой музыки, которая монотонна и герметична, непроницаема для слуха».
– Я не очень понимаю, что такое музыкальная критика. Вот вы любите одно блюдо, а я – другое. И кто из нас прав?
–Но вам Щедрин нравится однозначно.
– Мы с ним много сейчас разговаривали… Есть момент: к спящей Лолите крадется Гумберт. Не для того, чтоб над ней совершить… а просто эта красота нерасцветшей юности невольно его тянет, и ему хочется ее поцеловать. И в музыке Щедрина стоит третья доля такта, где, на мой взгляд, это отражено. Я играю и спрашиваю РК: «Где поцелуй?» Он говорит: «Вот. Здесь он правильный». То есть это прочитывается.
Всегда важно понять, что стоит за нотными значками. Есть масса исполнителей, которые иллюстрируют музыку. А настоящие вложат в нее свои эмоции и чувства.
– Ага. В случае с «Лолитой» – три часа невыносимо тяжелых чувств, вдавливающих в кресло…Театр задал нам испытание. Зачем оно в опере, куда слушатель приходит наслаждаться гармонией?
– А никто и не мешает прийти в красивом платье с красивым кавалером, посмотреть красивую оперу, потом в антракте пойти в буфет съесть красивых пирожных с красивым капуччино!!! У нас есть оперы-музеи, где будут роскошные костюмы, витринные персонажи, предсказуемая музыка!! В случае с «Лолитой» Щедрина вело желание рассказать о чувствах, которые он испытал, когда читал роман. Я считаю, эта опера гениальна. Вспомните историю «Кармен». Сначала был полный провал! Теперь нет театра, где бы «Кармен» не шла.
Родион Константинович пишет музыку, сильно опережая наше время. И то, что сейчас, в начале ХХI века, кто-то ее воспринимает, кто-то – нет, будет читаться в конце века как понятный музыкальный материал. Давайте вернемся к Шостаковичу, к Прокофьеву. Говорили: «Война и мир» неисполнима и не нужна. Ее учили год… Есть музыка на все времена. Думаю, «Лолита» такая.
– Роман Набокова многоплановый и неоднозначный. В нем есть тонкие нити, за счет которых он и становится не романом о педофилии и извращенце, а изысканным стилевым и чувственным шедевром о драме любви. При любой интерпретации эти нити теряются. Может, «Лолиту» запретить ставить?
– Вы точное слово нашли. Это стилистически изысканный роман. И что? А «Война и мир» – как там со стилем? Изысканно?
– Вовсе нет. По сравнению с порхающей вязью «Лолиты» это отлитый в камне Монблан. В каждом абзаце Толстого – ясная идея. А у Набокова все мерцает, двоится, ускользает.
– А «Евгений Онегин»? Тоже тончайшая вещь с бездной смыслов. Тоже надо запретить ставить? Так как все не донести?
- Ирина Соболева с режиссером “Лолиты” Славой Даубнеровой
– Да, есть право на интерпретацию источника. И та трактовка, которую предлагает режиссер Слава Даубнерова, убедительна. У вас карается преступление, расставлены моральные акценты. Даже вроде есть катарсис – хор «лолит небесных», который преображает героиню в конце.
– Режиссер произвела на меня сильное впечатление. Она прекрасно держалась в сложных временных условиях, не срываясь и четко понимая, что она хочет сделать, умела добиться своей цели, не уступать. Она женщина на все сто процентов. Но как она смогла поставить все мизансцены моментов сильного мужского возбуждения – это поразительно! Это есть в музыке, но музыку писал мужчина. Корректность и органичность в постановке сексуальных сцен – сильная сторона спектакля, именно благодаря Славе.
– А исполнители? Ведь это они мужественно играли в трусах эти сцены, продемонстрировав редкий для оперных певцов уровень актерского мастерства!
– Петр Соколов (Гумберт) – москвич, первый раз на нашей сцене. Дарья Росицкая (Шарлотта) – петербурженка, но не из Мариинки. Из Чехии один певец – Алеш Брисцейн (Куильти). Дальше главные партии будут петь солисты нашего театра. Пелагея Куренная (Лолита) – ее привела в театр я. Была задача найти певицу с уникальным «полетным» верхом для щедринских опер. А тут еще одна колоссальная трудность: чтоб вокалистка была с внешними данными девочки-нимфетки ! И при этом пела, как лауреат первой премии конкурса Чайковского! Самый трудный персонаж в опере – это Лолита.
– И Пелагею – Лолиту тоже взрастили вы. Я не понаслышке знаю, как она высиживала в театре часами на полу у стенки, ожидая вас… И высидела!
– Да. «Терпение и время – вот мои воины-богатыри», – говорил Кутузов.
Она и Щедрину приглянулась своей работоспособностью и умением петь верхний регистр. Он и пригласил ее на постановку в Прагу.
– Прекрасная сценография Бориса Кудлички, крепкая режиссура и артисты. А прогноз такой: «Пели хорошо, поставлено отлично. Народ ходить не будет. Тема запретная, тяжелая».
– Я отношусь к этим прогнозам – как к погодным. Возьмем «Макбета» Верди. Нет там сцены, где бы кого-нибудь кто-нибудь не убил. Реки крови, закалывают и детей, и жен. Леди Макбет сходит с ума и умирает. Полный мрак. И что, не ходит публика?
– Да это все не всамделишное! А трагедия запретной страсти к испорченной 12–летней девочке, разыгрываемая в декорациях американской провинции 70-х годов, в дешевых мотелях, в кольце осуждающего народа – это узнаваемая правда жизни! Это касается нас впрямую!
– Раз такой глубокий откровенный диалог, я задам вам вопрос. Вы знаете роман Набокова. Кто кого там совратил?
– Я считаю, что оба, друг друга.
– Нет, Лолита совратила Гумберта!!! Ло-ли-та!! Читайте роман!
– При этом суровые зрители Мариинского театра пишут в отзывах : «Взрослый мужчина по закону несет ответственность за свое поведение, а не 12-летняя нимфетка. Педофилы тоже ссылаются на то, что их совратили»!
– Так он и отвечал! Он сидит в тюрьме и не отрицает свою вину. «Лолита, грех мой!» Он не является аморальным человеком, он признает наказание. А эта 12-летняя девочка была развращена до него – мальчиками, которые тоже, как и она, ничего не понимали, подменяя любовь примитивным сексом… А Гумберт любит Лолиту. В этом его большая трагедия.
– Однако в вашей опере, по сравнению с романом, четко расставлены акценты – не она совершает грех, а он. И в исполнении Петра Соколова Гумберт сочувствия не вызывает. Происходящее на сцене «омерзительно хорошо», по меткому выражению в комментах. И смотреть на это захватывающе тяжело. Оперный триллер…
– Слава Даубнерова считает, что Лолита – жертва, а Гумберт- насильник. Я же считаю, что здесь 2 жертвы: Гумберт и Лолита. Но она не согласилась с этим.
– А Щедрин?
– А он не высказывал жестких моральных оценок. Советовал всем «слушать оперу, а не мнения о ней». Что остается у вас внутри? Только ли возмущение? Или были затронуты иные струн в душе?
И если струны задрожали, значит, театр выполнил свою задачу!
Беседовала Марина Жженова
P.S. Все билеты на «Лолиту», которую показали на Новой сцене Мариинки 24 февраля 2020 года, были проданы.
