Роман «Двенадцать стульев» был написан 95 лет назад – за несколько месяцев 1927 года. Один из его авторов – Илья Арнольдович Ильф, урожденный Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг, ушел из жизни в 39 лет, 13 апреля 1937 года.
Свой псевдоним он составил из первых трех букв имени и первой буквы фамилии, но, возможно, это была и еврейская аббревиатура. И этот псевдоним естественно влился в имя писателя «Ильфыпетров».
«Иля», как его называл Петров, был третьим сыном Миндль Ароновны и Арье Беньяминовича Файнзильберга — бухгалтера в отделении Сибирского банка на Дерибасовской. Сам будущий писатель после окончания «школы ремесленных учеников», дававшей звание подмастерья, перед Первой мировой успел поработать в чертёжном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе и на фабрике ручных гранат, а после революции еще и бухгалтером, как папа Арье. Неясно, однако, где этот юноша набрался европейского духа, которым в начале двадцатых он поразил редакцию железнодорожной газеты «Гудок», где тогда работали Булгаков, Катаев, Олеша, Петров, Паустовский…
Катаеву Ильф показался изысканным продуктом западной и главным образом французской культуры и даже ее новейшего искусства, приобщившимся к ним, скорее всего, еще до великой октябрьской социалистической катастрофы.
Одетый, как и все, во что Бог послал, он смотрелся космополитической птицей, и даже кепка с барахолки на его голове приобретала парижский оттенок. И писал он нечто изысканное, отдающее и верлибром, и словесной живописью, и философской эссеистикой, — взять такого в советскую газету можно было разве что на самую низкую должность правщика. В чьи обязанности входило доводить до газетного стандарта длинные малограмотные письма рабочих-железнодорожников. И новый нижний газетный чин ухитрился из этого тягомотного сырья изготавливать что-то вроде прозаических эпиграмм, доходчивых, изящных и настолько смешных, что отстойная четвертая полоса быстро сделалась наиболее читаемой и любимой.
Парижская утонченность на первозданном российском сырье произвела на свет блестящего журналиста. А печальная ирония Ильфа в сочетании с эксцентрической фантазией Петрова породила уже классический дуэт.
«Как печально, что первичным признаком мужчины является…»; «Осадок, всегда осадок. Приезжаешь к морю. Разочарование — оно могло бы быть больше», — в записных книжках Ильфа есть ум, наблюдательность, но практически нет фантазии, без которой большой писатель невозможен. Похоже, Ильф и Петров подпитывались друг от друга тем, чего каждому из них недоставало для отдельного творчества: Ильф — эксцентрикой, Петров — сарказмом.
И вот еще письма Ильфа жене-художнице.
1922 год, Одесса: «Мне незачем писать тебе, раз мы можем видеться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой. Если с головой завернуться в одеяло и прижаться в угол, можно ощутить твое дуновение, теплое и легкое. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе. Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю».
Из Москвы: «Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен — меньше Вас. Все это и все остальное — меньше Вас. Я выражаюсь неверно, по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным. Лучше — это приехать, придти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы».
Оттуда же: «Я люблю Вас, моя дорогая нежная милая девочка. Ваше письмо заставило меня расплакаться. Я слишком долго напрягался, я ждал его целую неделю. Я не сдержался, не мог этого сделать и плакал».
Из Америки: «Милая моя, нежная дочка, я уже очень заскучал. Ни тебя нет очень долго, ни Пига маленького. Дети мои родные, мне кажется, что никогда больше с вами не расстанусь. Без вас мне скучно. Вот ходят по улицам индусы, японцы, голландцы, кто угодно, и Тихий океан тут, и весь город на падающих склонах, а мне уже чересчур много, мне нужно вместе с тобой посмотреть, как наша девочка спит в кровати».
- Ильф с женой, Марией Тарасенко (1904—1981)
Дочь Ильи Ильфа, не помнившая отца, только после смерти матери узнала, что она втайне от всех много лет отвечала ушедшему любимому на его письма.
«Вот снова прошло много времени, и я читаю. Часто нельзя — разорвется сердце. Я старая, и вновь я та, что была, и мы любим друг друга, и я плачу. Мне очень скучно без него, с тех пор, как его нет. Я читаю его письма и плачу, что же я не убила себя, потеряв его — свою душу, потому что он был душой моей. Никто никогда не мог сравниться с ним. Голубчик, голубчик мой единственный любимый. Тоска, такая тоска. Вся моя прожитая жизнь здесь, до последнего его дня. Прощай, Иля. Мы скоро увидимся».
Александр Мелихов
