Однажды мне поручили написать про День призывника (15 ноября его отмечают). А я не стал писать про День призывника. Потому что призывником в общем-то не был. При этом умудрился стать офицером. Запаса, естественно.
Но информационный повод у меня все равно есть. 19 ноября – мой профессиональный праздник, День ракетных войск и артиллерии. А я на случай войны подготовлен быть политруком именно в артиллерийских частях.
Скажу честно, я был плохим солдатом. Вернее, курсантом, как нас называли на сборах. Я не мечтал стать генералом. Меня не прельщали лавры Наполеона. Наконец, я ничего не смыслил в мудреной артиллерийской науке. На каком-то экзамене меня спросили, где у снаряда очко. Я глупо хихикнул, но ткнул указкой и попал. Как раз в очко. Чисто интуитивно, разумеется.
Но если кто-то думает, что в армии все так просто, то он глубоко заблуждается. Где у снаряда сосок, я, например, не угадал. Я представил себе снаряд в виде девушки и показал… Короче говоря, в этом месте у снаряда вообще ничего нет. А сосок – это часть очка.
Я не могу сказать, что учеба на военной кафедре и месяц, проведенный на сборах, мне ничего не дали. Не так, чтобы сформировали как личность, но кое-что из короткого пребывания в армии я все-таки вынес. Например, меня первый раз в жизни назвали журналистом. На их языке – это человек, который хранит взводный журнал. А это, между прочим, ответственная должность. За нее мне должны были нашить лычку, и я стал бы ефрейтором.
Правда, нашить лычку я не успел, поскольку немедленно был разжалован в рядовые. Дело в том, что журнал я потерял. Причем исключительно позорным образом. Я забыл его в армейском магазине, где затаривался водкой. О чем не жалею. Если бы я забыл водку, дела мои были бы еще хуже. Начальство наорало и ушло, а коллектив в армии – это великая сила.
Вообще, проблема коллективной психологии – это то, что поразило меня на сборах больше всего. Не необходимость косить траву совковой лопатой. Не необходимость драить сапоги до блеска ровно за пять минут до того, как пойти в «парк» (это место, где стоят пушки) и орудовать там по колено в грязи. Это, так сказать, детали быта, к которым быстро привыкаешь.
Самое интересное, как в течение нескольких дней мы, интеллигентные в общем-то люди, закончившие четыре курса университета, превратились в полнейшее быдло, от которого шарахались даже простые армейские дембеля. Мы постоянно пили водку и смачно плевали на плац. Мы говорили только о водке и бабах. Смеялись над людьми, читавшими книги. Сами мы читали только краденые из-под подушки чужие письма и громко ржали. Проблема онанизма становилась неисчерпаемым источником юмора.
При этом через несколько дней после сборов мы снова превратились в обыкновенных питерских студентов. Все курсы философии, которые я прослушал, оставляли меня полным идеалистом. Зато месяц сборов наглядно убедил в верности диалектического материализма с его постулатом про бытие, которое определяет сознание.
Хотя я все равно остался идеалистом. Сборы научили меня ценить жизнь и свободу и показали, что карьера – не самое главное в этой жизни. (Звучит пафосно, но, думаю, в материале на армейскую тему это уместно.)
Карьера. Как-то раз я назначил себя начальником по КПП. Хотя мог бы остаться помощником, с которого нет никакого спросу. В итоге в мое дежурство прапор из соседней части спёр у нас какие-то матрасы. За это я получил по лицу от лейтенанта и приказ задерживать все машины, въезжающие в часть, до согласования с лейтенантом, от которого я получил по лицу.
Через пару часов я задержал «вольво» руководства нашей военной кафедры. Сказав при этом абсолютно абсурдную фразу: «Товарищ подполковник, мне лейтенант не велел пускать». За это я получил по лицу от подполковника, которого не велел пускать лейтенант, от которого я получил по лицу.
А мой однокурсник-помощник, который по уму должен был быть моим начальником, в это время спокойно спал, не обремененный руководящими должностями.
Жизнь. Я ехал в кузове машины, которая везла снаряды, и в первый и последний раз в жизни молился. Когда мы грузили эти снаряды, на нас орали: «Как вы грузите? Это же боевые снаряды. Взрыватель по гвоздику, взрыв, детонация…»
Снаряды были 47-го года выпуска. Ящики давно сгнили и в кузове от тряски снаряды рассыпались. Снаряд, за которым я следил, ударился взрывателем обо все, что только можно, раз двадцать. Я молился. Мой приятель с безумным видом принялся петь про то, как нас извлекут из-под обломков, а молодая не узнает.
Случись что, нас бы ни откуда не извлекли. Извлекать, собственно, было бы нечего. Почему-то тогда меня больше всего огорчал именно этот факт.
К счастью, снаряды были какие-то дефективные.
Свобода. Когда в последний день сборов я сбросил с себя армейскую форму, одел кроссовки, джинсы и футболку, закурил нормальную сигарету и открыл бутылку тогда еще нормального пива «Балтика» No3, я понял, что свобода – это главное, что у нас есть. До сих пор в этом уверен.
Глеб Сташков
