Депутат Госдумы от «Единой России» Леонид Огуль выступил с законодательной инициативой – убрать с полок магазинов алкоголь (торговать им предлагается из закрытых шкафов, как это уже происходит с сигаретами). На напряженные отношения с внешним миром в России всегда отвечали ограничениями для населения – так, с началом Первой мировой войны жителям Российской империи вообще запретили пить водку. По той же самой причине: враг у ворот. Жители отнеслись к ограничениям с пониманием. Но продержались без водки недолго.
Чтобы понять масштабность жертвы, принесенной сто лет назад, нужно помнить, что в России тогда существовала государственная монополия на водку: ее могли производить только казенные заводы (тогда как производство самого спирта было частным). Весь прочий алкоголь производился и продавался свободно. Доходы от монополии неуклонно росли, составляли в 1913 году 26% государственного бюджета (899 миллионов рублей из 3,4 миллиардов) и были главной его доходной статьей, опережая почти на 100 миллионов прибыль от казенных железных дорог. Поэтому жертва во имя трезвости была обоюдной: правительство, вводившее сухой закон, переживало наверняка не меньше, чем подпавшие под его действие граждане.
Это решение не было спонтанным: о народной нравственности тогда заботились лишь чуть-чуть меньше, чем сейчас. Бюджет России откровенно называли «пьяным» и упреки в адрес правительства, которое наживается на народном недуге, звучали со всех сторон. В последние предвоенные годы постоянно обсуждались разного рода меры по ограничению употребления алкоголя (в том числе – сокращению времени продажи), поэтому шоком принятие сухого закона не стало.
Еще весной 1914 года, когда неизбежность войны уже понимали, но не представляли, как она может начаться, было принято решение ограничить торговлю спиртным в случае мобилизации. Существует мнение, что в Петербурге руководствовались опытом Русско-японской войны: тогда продажу алкоголя не ограничивали, из-за чего мобилизация проходила не совсем так, как должна была бы.
18 июля 1914 года, за две недели до начала мобилизации, продажа крепкого алкоголя в России была ограничена, а 22 августа введен полноценный сухой закон – никакого алкоголя до конца войны.
Русское общество, оставшееся без водки, среагировало так же, как русское общество, оставшееся без пармезана: бурным восторгом. Наконец-то сброшено вековое иго зеленого змея, душившего русский народ! Как и сейчас, это было время всеобщего патриотического подъема – русский народ с радостью собирался воевать, причем не по телевизору, а по-настоящему. Многочисленные манифестации под лозунгами «Смерть германизму, победа славянству» проходили теперь в империи вместо имевших место месяцем ранее манифестаций рабочих, требовавших улучшений условий труда.
Объективную картину происходившего нам понять сложно, поскольку комментаторы тогдашних событий находились в точно таком же угаре, как и все общество. Они докладывали, как в больницах пустеют койки, а в тюрьмах – камеры, поскольку никто никого по пьяни не режет и под трамвай не попадает. Как в семьях, отцы которых больше не пропивают получку, устанавливается мир, снижается число самоубийств и душевнобольных. Как увеличиваются накопления населения в сберегательных кассах. Как растет производительность труда, снижается травматизм и прогулы. Были, правда, и данные о погромах винных магазинов расстроенными потребителями, но общий позитивный фон все-таки преобладал.
Впрочем, уже осенью 1914 года начались смягчения. Сначала продавать алкоголь разрешили в дорогих ресторанах и клубах. Затем право регулировать торговлю алкоголем и вовсе передали на муниципальный уровень. (Поистине, невероятный либерализм царил в Российской империи: сложно представит, чтобы нынешнему ЗакСу доверили решать, можно ли торговать в Петербурге французским сыром и норвежской форелью). Петроградская городская дума, как и Московская, подтвердила полный сухой закон, однако во многих местах слабый алкоголь был разрешен.
Однако по мере того как вслед за военными неудачами конца 1914-го и особенно 1915 годов патриотический подъем сменялся усталостью от войны, зеленый змей начал свое триумфальное возвращение.
Строго говоря, насколько далеко он уходил – вопрос без ответа. Более-менее ограничить оборот алкоголя можно было только в городах. В деревнях, где каждый крестьянин мог гнать самогон или, за неимением необходимого для этого аппарата, делать бражку, объем потребления никаким оценкам не поддавался. 
В городах ассортимент алкоголя был примерно таким же, как и во времена Горбачева: одеколон, технический спирт, политура, лекарства. Современники писали, как в аптеки выстраивались очереди, а сами аптекари нередко попадали под суд за то, что отпускали страждущим какую-то совсем уж неудобоваримую химию, от которой они помирали. Но это были, конечно, проблемы рабочего класса – элита недостатка в алкоголе не испытывала. Конкуренцию зеленому змию составлял морфий, который использовался в армии как болеутоляющее средство и в изобилии попадал внутрь страны.
Формально алкоголь вернулся в Россию лишь после смены режима, да и то не сразу. У нас есть уникальная возможность проверить, действительно ли история, как считают некоторые, двигается по спирали.
Антон Мухин
