По устоявшейся легенде знамя над Рейхстагом в 1945-м установили Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Однако с годами легенда стала давать трещину. И уже в панораме «Битва за Берлин. Подвиг знаменосцев» (сначала работала в Петербурге, потом уехала в Москву) знамя над Рейхстагом водружает 19-летний Григорий Булатов из разведвзвода лейтенанта Сорокина. Мы поговорили с сыном красноармейца Михаила Пачковского (Михаил Пачковский входил в группу Сорокина, вместе с Булатовым брал Рейхстаг) и спросили у него, как случилось, что имя его отца оказалось вычеркнутым из списков героев.
– Вы разбирались, что на самом деле произошло 30 апреля 1945 года?
– Об этом достоверно мы, наверное, никогда так и не узнаем. Но картинка складывается такая. На острие удара были два полка – 674-й под командованием подполковника Алексея Плеходанова и 756-й полковника Зинченко. Конкретное задание штурмовать Рейхстаг получили два батальона – майора Давыдова и майора Неустроева. У Неустроева из всего батальона после захвата «дома Гиммлера» (так солдаты назвали здание МВД Германии. – О.М.) осталось всего 75 человек, а батальон Давыдова был укомплектован нормально. Командир 150-й дивизии Шетилов вызывает Плеходанова и говорит: «У Зинченко нет сил брать Рейхстаг, ты будешь ему помогать». Но знамя-то изначально было передано Зинченко, в его полку оно и осталось. Плеходанов возвращается с совещания и говорит своим разведчикам: мы-то Рейхстаг берем, но знамени у нас нет, а те, у кого оно есть, Рейхстаг не берут. Что делать? Кто-то предложил сделать самодельный стяг. И вот, побегав по «дому Гиммлера, где-то в подвалах нашли перину…
– Красная перина! В Министерстве внутренних дел Германии?
– Ну да. Бойцы тут же ее распотрошили, сшили знамя и с ним утром 30 апреля начали штурм после арт-подготовки. Между «домом Гиммлера» и Рейхстагом на Королевской площади был военный госпиталь – маленький одноэтажный дом. Когда группа Сорокина побежала, она попала в это здание, где находились два генерала медицинской службы, которые не оказали никакого сопротивления. Сержанту Лысенко было приказано препроводить их в штаб полка. И вот тут-то случилось то, что, возможно, и сыграло роковую роль во всей этой истории с водружением знамени.
Представьте себе картину. Плеходанов допрашивает двух генералов, заходит Зинченко: «Ну как, что?» Плеходанов возьми, да и пошути: «Да все нормально, мои уже в Рейхстаге, вон генералов допрашиваем». В мемуарах Плеходанов потом писал, что не может простить себе эту шутку.
А дальше – предположения. Скорее всего, Зинченко погнал докладывать комдиву Шатилову, что Рейхстаг взят силами его полка 30 апреля в 14 часов 25 минут! Ведь кто первый доложит, тот и герой.
Дальше с корпуса – в армию – Жукову – Сталину. Через некоторое время оттуда приходит поздравительная телеграмма от Верховного главнокомандующего.
Ситуация: Рейхстаг не взят. Но в телеграммах, шифровках уже поздравили. И генерал Шатилов приказывает Зинченко любой ценой водрузить флаг. Михаил Егоров и Мелитон Кантария служили в полку под командованием Зинченко. Если учесть подходящую национальность обоих, то понятно, почему именно они были выбраны как герои-знаменосцы.
– А где же Григорий Булатов и вообще вся группа Сорокина?
– Гриша был первым, кто добежал до Рейхстага. Первая атака наших захлебнулась. У глубокого рва, пересекавшем площадь, залегли Булатов и лейтенант Рахимжан Кошкарбаев, выскочивший из «дома Гиммлера» с группой Сорокина. Там они пролежали до темноты. Потом началась артподготовка, с первыми же выстрелами они подбежали к Рейхстагу. Согласно журналу боевых действий 150-й стрелковой дивизии, в 14 часов 25 минут 30 апреля 1945 года лейтенант Рахимжан Кошкарбаев и рядовой Григорий Булатов «по-пластунски подползли к центральной части здания и на лестнице главного входа поставили красный флаг». Да, это не крыша Рейхстага, но они были первыми, кто добрался до его ступеней.
Вечерняя атака была уже успешной, начались бои во внутренних помещениях. Гриша опять же первым, теперь с помощью Виктора Проваторова, укрепил наш флаг на окне второго этажа. Но Сорокин скомандовал: «На крышу!» И приказ был выполнен.
Но здесь возникает еще одна группа бойцов – лейтенанта Макова. Они тоже железобетонно уверены, что первыми водрузили знамя на крыше Рейхстага. Маков эмоционально докладывал: «Задание выполнено, знамя водрузили в 22 с чем-то там. В какое-то немецкое б… , в корону или в голову воткнули». Получается, кто-то врет? Но Сорокин и Маков – отважные люди, они не отсиживались в окопах.
– И где же правда?
– Я был в Берлине, пришел к Рейхстагу. И наконец понял, что могло быть. Скульптурных групп на крыше три. Они все могли оказаться у разных скульптур, к тому же купол не позволяет видеть, что происходит на другой стороне, плюс уже поздний вечер, темно. И группа Сорокина и группа Макова могли быть уверены, что они первыми попали на крышу. И разница могла быть буквально в секунды… Но в каждой дивизии есть фронтовая газета. И сразу после взятия Рейхстага была опубликована статья «Воин Родины», в которой подробно описывалось, как ставился первый флаг – Гришей Булатовым. Но об этой заметке быстро забыли, как и обо всех героях.
– А отец вам что рассказывал?
– Практически ничего. Он умер, когда мне было 20 лет, и мальчишкой меня мало интересовало боевое прошлое отца. Наши разговоры о войне ограничивались скудными вопросами-ответами: «Языка брал?» – «Брал». Ну и все. Сегодня стыдно, конечно, но что поделаешь? Потом, батя по характеру был замкнутый и молчаливый, а что касается битвы за Рейхстаг, то делиться воспоминаниями ему мешала обида. Лишь когда по телевизору показывали кадры кинохроники Романа Кармена, он всегда говорил: «Ну вот же наши ребята!» Я имена этих ребят – Булатов, Проваторов, Сорокин, Лысенко, Орешко, Брюховецкий, Габидуллин – запомнил с детства.
– Обида была на то, что героями сделали не их, а Егорова и Кантарию?
– Да не только. Ведь батя ничего за Берлин не получил. Вообще. Григорий Булатов и Семен Сорокин получили пусть не Героев Советского Союза, но ордена Боевого Красного Знамени, Лысенко стал Героем Советского Союза, хотя и за другую заслугу. А Брюховицкий и мой отец были обойдены наградой вообще. Красноармеец Михаил Пачковский не получил даже самую распространенную медаль «За боевые заслуги». Долгие годы меня мучило оскорбительное для отца предположение: может, отец тогда сыграл труса? Но ведь обошли не только его. Да и обиды тогда у отца не было бы. Так что, думаю, сыграли свою роль два момента – какие-то личные мотивы и то, что отец мой был сыном врага народа.
– А кинохроника Романа Кармена настоящая?
– Мы все думаем, что Роман Кармен снял настоящую хронику, а ведь на деле это постановочные кадры, которые он сделал 2 мая, спустя несколько дней после реальных событий. Думаю, отцу не давало покоя, что он участвует в некотором роде театре.
– И много этого «театра» тогда было?
– Достаточно. Знаменитая фотография, где Кантария с Егоровым с автоматами за плечами поднимались на крышу Рейхстага, причем не с полковым флагом, а самодельным – тем самым, первым, Гриши Булатова, – была снята 2 мая. Не менее легендарная фотография, обошедшая весь мир, где три бойца водружают знамя на крыше, – тоже постановочная, ее сделали, кажется, 4 или 5 мая. Кстати, с этой фотографией связан один казус. Во-первых, фотокорреспондент ТАСС Евгений Халдей использовал знамя, которое ему сшили в редакции. А во-вторых, помочь ему он попросил не реальных участников водружения знамени, а первых же попавшихся солдат: мол, не согласитесь попозировать для фотографии? Те согласились. Но главная заковыка в другом – в том, что на руках одного из солдат две пары часов!
– Трофейные, что ли?
– Кто знает – может, трофей, может, наградные. Но во всяком случае начальству это не понравилось, и дальше одни часы на руке бойца Абдулхакима Исмаилова тщательно ретушировали… Исмаилов потом, когда Ельцин приказал приставить всех участников памятной фотографии к званию Героя России, звание принять не постеснялся. А с другой стороны – Берлин штурмовал? Штурмовал! На крыше в итоге был? Был…
Вообще, споры, кто был первым, начались сразу же, летом 1945 года. А потом страсти накалились до такой степени, что году в 1965-м или 1967-м состоялся чуть ли не военный совет, куда было приглашено командование, историки. Все факты, казалось бы, были налицо. Ну и что? Посидели-посовещались и решили: Егоров и Кантария. Почему? Да потому что решение партии не должно оспариваться. И, надо сказать, я их прекрасно понимаю: ну что они должны были сказать? Что мы 20 лет обманывали свой народ? Раз уж так сложилось, значит, сложилось…
– Но если Егоров и Кантария не водружали знамя Победы, как они столько лет справлялись с совестью?
– Совесть… Тогда все решала не совесть, а партия и политотдел. Помню, как в Музее Вооруженных Сил подвели меня к стенду с двумя абсолютно одинаковыми фотографиями, не считая «маленького» исключения – на одной нет Сталина. После окончания войны все командующие фронтами, их замы сфотографировались в честь Победы. А потом спохватились, что забыли главнокомандующего! Что делать? Пишут ходатайство о присвоении Сталину звания генералиссимуса, а потом: «Разрешите с вами сфотографироваться». Самое удивительное в этом, что они все сели в том же порядке, что и на первом снимке, даже, кажется, на те же стулья…
Но вернемся к знаменосцам. Про Егорова ничего не скажу, а вот Кантария, знаю, всячески уклонялся от интервью, встреч. Кто-то из штаба корпуса вспоминал, как однажды в семьдесят каком-то году ехал в Берлин и в поезде встретил Кантарию. Задал ему пару вопросов и поняв, что тот все время путает даты, порядок событий, имена, инструктировал его всю дорогу, чтобы в Берлине все правильно рассказал.
– А те, кто мог правильно рассказать, пытались это делать? Ваш отец, например?
– Я знаю, что году в 65-м, кажется, он ездил в Москву – тогда еще были живы командиры дивизий Шатилов, Зинченко, Неустроев, жив был Сорокин. Состоялась встреча, торжественные речи. Но опять же прославили Егорова и Кантарию, про остальных сказав: «Конечно, мы не можем перечислить имена всех героев, их было много». Приехал отец домой и сказал: «Больше я никуда не поеду».
– И все эти годы благоразумно молчал?
– Не благоразумно. Поначалу и он пытался выступать. Его пару раз звали выступить с трибуны маленького районного городка. Ну выступил, его рассказу удивились и побыстрее убрали с трибуны. Но он не был лидером по натуре, поэтому просто замкнулся в себе. Остальные бойцы взвода Сорокина не могли смириться с несправедливостью и долгие годы безуспешно пытались рассказать правду. Самым активным был Гриша Булатов, за что и поплатился жестоко. Вначале ему инсценировали попытку изнасилования. Выйдя из тюрьмы, он вернулся к себе на родину, в городок Слободское в Кировской области. Потом еще раз на него сфабриковали дело. Но он все угомониться не мог, писал куда-то письма, рассказывал всем, как было на самом деле, но его воспринимали как местного алкаша, дали прозвище Гришка-Рейхстаг. Жена ушла, жизнь не сложилась. В конце концов он повесился.
На этом его история не закончилась. Спустя годы, когда открылись архивы, этим делом заинтересовался губернатор Кировской области Никита Белых: мол, давайте расставим точки над i в истории. И в конце концов он поверил в то, что Гриша Булатов был первым знаменосцем. За счет средств области установили памятник Григорию в родном Слободском. Затем там появился Центр патриотического воспитания имени Булатова.
– А так ли важно на самом деле, кто стал первым? И Матросов был не единственным, кто лег на амбразуру.
– Да, наверное, сейчас уже не имеет такого значения, кто когда был первым. Но для мальчишек – моему отцу было 20 лет, а Грише Булатову и вовсе 19 лет – было важно, чтобы их подвиг отметили. Конечно, отец был рад, что вернулся с войны живым-здоровым. Но страдало самолюбие. Если бы хоть какая-то награда, а то ведь и вовсе ничего! Полное забвение. Поэтому я очень благодарен тем ребятам, которые организовали эту выставку и подняли тему: а кто же был первым знаменосцем.
Ольга Машкова
На заставке к тексту: фото группы Сорокина на фоне Рейхстага. На переднем плане Григорий Булатов.
- Знаменитый снимок фотокорреспондента ТАСС Евгения Халдея был сделан после взятия Рейхстага
