Главная идея хрущевской реформы МВД включала в себя 2 основных пункта: возвращение ленинских принципов и вовлеченность общественности в охрану правопорядка (в 1917-18 годах, к примеру, наряду с «государственной» милицией существовали милиции рабочая, студенческая и сельская). Все остальное – гуманизация наказаний, народные дружины, вычищение сталинских карателей из органов – было уже следствием этих двух принципов.
При этом стоит напомнить, что хрущевская реформа проходила в чрезвычайно неблагоприятных условиях. По бериевской амнистии 1953 года на свободу вышли сотни тысяч уголовников (вопреки расхожему мнению, политических из ГУЛАГа стали массово освобождать только с 1955 года). И если в Москве и нескольких центральных городах ситуацию еще как-то удавалось держать под контролем, то за пресловутым “101-м километром” царил беспредел. Буздаков вспоминает, что некоторые отделения милиции в небольших городах баррикадировались – сотрудники ежечасно ожидали налета рецидивистов.
“Главным сигналом для народа тогда стало назначение министром внутренних дел Николая Дудорова – всю жизнь трудившегося строителем и не имевшего к органам никакого отношения. А 1956 году начался так называемый “хрущевский призыв” – пополнение МВД гражданскими кадрами. Десятки тысяч молодых ребят – комсомольских активистов, вчерашних рабочих, вплоть до выпускников Литинститута – заменяли сталинских “дуболомов”, для которых главным критерием была не законность, а “царица доказательств” – признание обвиняемого, добываемого часто через пытки. В общей сложности за 8 лет в органы их пришло около 100 тысяч человек.
Тогда же для передачи дел от одного министра к другому были созданы 6 подкомиссий: из административных работников ЦК КПСС, Минюста, Минфина, Минобороны, Прокуратуры СССР и Министерства госконтроля. Де-факто МВД был поставлен под контроль партийных органов и исполнительной власти. Де-юре этот процесс был завершен в октябре 1956 года, когда милиция получила двойное подчинение – в том числе местным советам (органы МВД были реорганизованы в отделы внутренних дел исполкомов Советов). В январе 1957 года при Советах были образованы комиссии по социалистической законности и охране общественного порядка – легитимный надзорный орган за действиями милиции”, – вспоминал Буздаков.
В одном из первых своих выступлений в марте 1955 года Дудоров обрушился с резкой критикой работы “прошлой” милиции: “Органы МВД, особенно милиция и ГУЛАГ и все его звенья, работают настолько плохо, настолько отвратительно плохо, что плохая работа этих органов, да и других звеньев работы МВД создали не особенно хорошую славу МВД в народе. У товарища Микояна, когда беседовали с товарищем Булганиным и товарищем Хрущевым, не только они отзывались плохо, но и простые люди, любые работяги, кого ни спросишь, о милиции и некоторых других органах МВД отзываются очень плохо. Назову два наиболее главных недостатка. Первый – органы милиции не ведут настоящей борьбы с преступностью в стране, в результате чего у нас преступники действуют и орудуют в большинстве случаев безнаказанно годами и никаких мер к ним никто не принимает. Второе – это то, что у нас в органах милиции очень много преступлений совершают сами работники милиции. Также – 46% состава милиции имеют низшее образование, около половины личного состава милиции – неграмотная. Как с таким составом решать возложенные задачи?”. Согласитесь, очень напоминает современные выступления майора Дымовского.
Идея гражданского контроля над нынешним МВД тоже иногда обсуждается в верхах, но тут же пресекается компетентными органами, подозревающими, что такая система приведет “к бардаку”. Не нравится МВД и предложение передачи части полномочий милиции на региональный уровень – на субъекты федерации. А вот Хрущев не побоялся этого сделать и в один прекрасный момент – в январе 1960 года – расформировал МВД СССР, рассредоточив его функции по республиканским министерствам.
В том числе, такое “разукрупнение” было сделано с целью сокращения центрального аппарата. Еще в 1956 году из союзного МВД, насчитывающего на тот момент около 20 тысяч человек, было уволено 1300 человек. В 1959 году избавились еще от 1800 человек. Всего же в 1958-59 годы из МВД было уволено около 16 тысяч человек (причем в основном руководящий офицерский состав), а за все время “хрущевской перестройки” – примерно 40 тысяч. Их заменили бывшие гражданские лица, воодушевленные восстановлением ленинской романтики.
Все 1950-е годы новый аппарат МВД боролся со старыми работниками. В частности, наибольшую аллергию у Дудорова вызывал бывший приспешник Берии, глава преобразованного КГБ Серов. “Борьба с Серовым началась с совершенно фантастических аргументов – дескать он вместе с маршалом Жуковым похитил знаменитую “шапку Мономаха”, а в Кремль подложили ее копию. Оба якобы по очереди надевали ее на даче у Серова и представляли себя русскими царями. Встречалось и такое абсурдное обвинение, что все те же два лица вывезли из Германии похищенную из СССР “Янтарную комнату”, и закопали ее где-то рядом с дачей Жукова. Но, наконец, подоспел настоящий компромат на Серова – черное прошлое его отца”, – отмечал Буздаков.
В 1957 году начальник УВД Вологодской области привез в МВД личное дело отца Серова – Александра Павловича, найденное в архивах специальной Кадомской тюрьмы в Вологде для политических заключенных, где, кстати, в 1912 году отбывал срок Иосиф Сталин. В этой тюрьме отец Серова работал в качестве старшего офицера – с 1905 года по день Октябрьской революции 1917 года, отличался неимоверной жестокостью, после чего скрылся в неизвестном направлении. Серов же утаил от партии прошлое своего отца. “Мы тоже занимались проверкой “генеалогии” сталинских милицейских чинов – у очень многих оказывались отцы царскими жандармами или карателями, многие имели в родственниках белоэмигрантов, часть которых даже служила у Гитлера”, – дополняет Буздаков. По его словам, только в одной Костромской области за 1956-59 годы было выявлено 32 милиционера с темным прошлым своих родственников, по подложным документам в органы смогли пробраться даже власовцы.
“В декабре 1956 года было принято поистине судьбоносное решение – знаменитый Указ “Об ответственности за мелкое хулиганство”. Указом предусматривалось, что мелкое хулиганство влечет за собой арест от 3 до 15 суток, а в сталинское время за те же самые действия (например, за дебоширство в транспорте, нецензурную ругань и т.п.) человеку давали 1-2 года колонии. Мы тогда боялись, что этот Указ приведет к резкому росту уличной и бытовой преступности, но все обошлось. Более того, по мелким преступлением был спад”, – говорил Буздаков.
Во многом уменьшение уровня преступности в это время объясняется и привлечением гражданских лиц к охране порядка. Все началось с антикриминальных студенческих отрядов на Целине в 1954-55 годах. Пустынные территории вмиг были заселены сотнями тысячами людей, а инфраструктура поселений – в том числе и милицейские отделы – не поспевала за ростом численности целинников. При этом в те годы по этим территориям на севере Казахстана, на Южном Урале проходили десятки тысяч рецидивистов, только вышедшие с зон по бериевской амнистии (из карагандинских, оренбургских, башкирских лагерей). И тогда молодежь взяла на себя функции правоохранительных органов, где-то даже “перегибали” – на ножи урок у целинников нашлись собственные ножи. Официальные же комсомольские оперотряды появились только в 1957-м.
А в 1959 году этот опыт было решено перенести на всю страну – 2 марта ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление “Об участии трудящихся в охране общественного порядка в стране”. Также при органах милиции открывался институт общественных инспекторов и общественных советов при детских комнатах. Последние в основном занимались ликвидацией детской беспризорности. Дружины создавались на предприятиях, командиров выбирали большинством голосов, однако начальником районного штаба ДНД всегда был второй секретарь райкома партии (фактически – комиссаром). Тогда же негласно разрешили уличным и домовым комитетам выносить решение “о выселении отдельных лиц, допускающих недостойное поведение, из города на определенный срок” (в основном это касалось пьяниц и дебоширов).
В идеале Хрущёв вообще мечтал одновременно с окончанием строительства коммунизма к 1980 году заменить профессиональную милицию “народной”, на общественных началах.
Наряду с гуманизацией милиции руководство государства объявило беспощадную войну против воровского мира. Именно войну, названную тогда “второй сучьей” (первая “сучья” война проходила в 1945-56 годах). Дагестанский криминальный авторитет Заур Загумов (Заур Золоторучка), отсидевший при советской власти 25 лет, вспоминает в свой автобиографии эпизоды этой войны: “Сучья война началась в 1961-м. Происходило это кровопролитие обычно сразу после утреннего съема, когда воры еще спят. Как только ворота закрывались за мужиками, которых отправляли на работу, ворота вновь открывались и в лагерь запускали сук. С криками суки летели, сжимая в руках ножи, штыри и стилеты, и все это обрушивалось на спящих воров. Конечно, после такого внезапного нападения половина воров лежали мертвыми, зато вторая половина, очухавшись, не оставляла шансов выжить ни одному из сук”.
Видя, что прямые боевые столкновения сук и воров не привели к полному истреблению последних, власть применила другой метод – т.н. “подписки”. Загумов описывает их на примере спецтюрьмы в Соликамске: “Сюда свезли несколько сотен воров…. Сначала их посадили на фунт, т.е. на самую пониженную норму питания – на 400 гр. хлеба в день. А затем начинались главные процедуры. Воров подвешивали за руки и били палками, ломали ребра, руки, ноги. Многие воры терпели, многие ломались – подходили к микрофону, называли свое имя или кличку и отрекались от воровской идеи. После такой процедуры их называли “б…ь”. После таких прожарок оставались избранные. Тогда же на сходе воры решили, что вором может называться не любой, признающий воровскую идею (как раньше), а только тот, кого признает масса воров”.
Тогда же началась и государственная пропаганда по дискредитации воров. Федор Раззаков в своей книге “Борьба за власть в правительстве СССР. Банды 50-х” писал:
“Во время отдыха Хрущева в Крыму ему на стол легло письмо от одного вора-рецидивиста, четырежды судимого. В этом письме он обращался к главе государства со следующими словами: “Начать свою старую преступную жизнь я не могу и не могу вернуться к семье, так как бросил ее без денег и в долгах. За пять лет, как я уехал, я не совершил ни одного преступления. Я не боюсь ответственности и прошу Вас ответить советом, как мне быть. Я буду ждать ежедневно в течение этого времени, как только у меня хватит силы воли, буду ждать беседы с Вами. Если сочтете нужным меня арестовать, я и с этим согласен…”
Получив это письмо, Хрущев пригласил автора к себе. Их встреча состоялась через несколько дней и была, можно сказать, исторической. Глава государства, выслушав горести бывшего вора, пообещал ему помочь. Хрущев, в частности, сказал: “Я позвоню секретарю горкома партии, попрошу его, чтобы обратили внимание на вас, устроили на работу, помогли бы приобрести квалификацию… Вам дадут кредит, чтобы вы построили себе домик, или же попрошу, если есть возможность, чтобы вам дали квартиру, и тогда вы будете платить меньше…”. Обещание главы государства было исполнено.
В конце мая 1959 года об этом случае Хрущев рассказал участникам Третьего съезда писателей СССР. А уже через три недели в ЦК КПСС родилась записка, в которой излагалась реакция заключенных страны на этот эпизод из речи Хрущева. Вот лишь небольшие отрывки из той записки: “Выступление на III съезде писателей товарища Хрущева Н.С., и особенно в той части речи, где он говорил о приеме на личную беседу бывшего вора, привлекло исключительное внимание заключенных, содержащихся в местах заключения МВД РСФСР. Подавляющее большинство заключенных положительно высказываются об этом выступлении, заявляя о том, что их судьба не потеряна, о них все больше проявляют заботу руководители партии и правительства.
Так, заключенный Ш., содержащийся в ИТК Свердловской области, говорил: “Действительно, жизнь в нашей стране в настоящее время изменилась, это видно из речей руководителей правительства. В настоящее время есть забота о тех лицах, которые раньше совершали преступления, их устраивают на работу, оказывают материальную помощь. Такой заботы нет ни в какой капиталистической стране…”
Заключенный П. (Кемеровская область) заявил: “Такого еще не было, чтобы руководители партии и правительства уделили внимание бывшему вору. А вот Н. С. Хрущев это сделал”.
Заключенный Б., 1929 года рождения, осужденный к 3 годам ИТК, сказал: “Н. С. Хрущев верит нам, заключенным. Это не просто выступление, а указание, чтобы к нам, заключенным, после освобождения не относились так, как относились раньше… Вот говорили, что Н. С. Хрущев жесткий представитель власти, а он нет, принял нашего брата и помог ему, это просто надо быть душевным человеком. Нет, что и говорить, а Хрущев все-таки голова, все он видит и везде успевает…”
Но гуманизация системы МВД продлилась недолго. Уже в 1962 году ЦК КПСС было принято решение “усилить кадры” милиции выходцами из КГБ – около 400 человек руководящего состава заняли посты в МВД только в этот год. Дальше – больше. В том же 1962-м министр МВД РСФСР Тикунов пишет записку Хрущеву, где ставит вопросы о необходимости применения милицией резиновой палки (ссылаясь на опыт прежде всего ГДР), а также наручников и взрывпакетов со слезоточивыми газами. В мае 1962 года все эти предложения были одобрены.
Последней попыткой гражданского общества обуздать усиление милицейского режима стала знаменитая встреча писателя Солженицына и министра МВД РСФСР Тикунова. Сам Тикунов так вспоминал об этой встрече: “Беседа началась с наступательного порыва Солженицына, что словно я у него был на приеме, а не он у меня. Он мне с места в карьер поставил вопрос о том, когда наконец все заключенные будут получать писем столько, сколько они хотят, когда будут отменены ограничения.
Я ему как-то более или менее твердо ответил, что заключенные получают писем столько, сколько им положено, но не больше, чем установлено. Солженицын заявил, что недоволен моим ответом, и вновь спросил, наступит ли такой момент, когда все, кто захочет написать, смогут послать письмо заключенному. Ответил, что, может быть, наступит такой момент, но уже после того, как я не буду министром.
Развивая “наступление” по своему заранее подготовленному плану, он громко спросил: “Когда вы, наконец, облегчите положение мужчин, находящихся в местах заключения? Дайте же им, наконец, свидания со своими женами и невестами!”.
Конечно, в наше время невозможно представить себе такого фрондерства на встрече интеллигента и министра МВД. Нынешнего аналога Солженицына, скорее всего, и вовсе близко бы не подпустили к начальственному кабинету. Ну только если в стране не начнется настоящая реформа милиции, хотя бы в масштабах Хрущева.
