Как Пушкин из либерала превратился в государственника

83% процента жителей России признают уникальную роль Пушкина в русской литературе. Чем старше опрошенные, тем крепче их уверенность в том, что «творчество Пушкина актуально во все времена». Однако за последние четыре года число пушкинских почитателей сократилось на 8%.

        Считают Пушкина устаревшим в основном молодые люди в возрасте до 23 лет. Таковы результаты опроса 1800 респондентов, которые провел исследовательский центр портала SuperJob.ru.
Может ли Россия в итоге отправить Пушкина на свалку истории и зачем Пушкин нужен российской власти – об этом Online812 поговорил с доктором филологических наук, главным научным сотрудником Пушкинского дома Сергеем ФОМИЧЕВЫМ.

– Все время говорят, что “Пушкин – это наше все”. Это похоже на заклинание. Насколько “наше все” подстраивала под свои нужды российско-советская власть? Или Пушкина она не подстраивала?

– Она, несомненно, его подстраивала. Надо сказать, что идеологическая модель Пушкина складывалась дважды – в юбилей 1899 года, когда он вошел в гимназическое преподавание, и в 1937 году, когда было столетие со дня смерти. В нашем фонде очень много газетных вырезок за 1937 год, и по ним очень наглядно заметно это: с одной стороны, вырезки статьи о Пушкине, с другой – статьи о процессах.
Что такое Пушкин в дореволюционном времени? Это поэт, который по молодости шутил, либеральничал, но в конце жизни все понял и стал государственником, власть самодержца была для него святой, естественно, он был религиозным и верноподданным человеком. Модель 1937 года – все наоборот. Пушкин – это борец с самодержавием, друг декабристов. Самое интересное, что эти два представления о Пушкине складывались на протяжении жизни одного поколения.
Но появляется еще и другая модель – мой Пушкин.  Выходит  книга  у Цветаевой “Мой Пушкин”: “Есть ваш Пушкин, а у меня – свой Пушкин”.

– А сегодня какая модель поэта актуальна?
– Он разошелся на цитаты, причем эти цитаты варьируются. Возьмите его “окно в Европу”. Как только их не переиначивают! Вообще-то, это не пушкинские слова, но приклеили к Пушкину. За тем, как часто его цитируют, не видно самого поэта, да и целиком его мало кто сейчас читает.

– Почему Пушкин занял первое место на пантеоне, а не Тютчев или еще кто?
– Почему он? Думаю, это не случайно. У него четко распределено в мироощущение понятие добра и зла, понятие “да” и “нет”. Вот, к примеру, он сказал: “Гений и злодейство – две вещи несовместимые”. Ну ведь не прав он! Мы-то знаем, что есть тьма примеров, когда они совместимы.
Но в идеале они не должны быть совместимы.
А его представление о гармоническом мире? Мы все к этому стремимся, нормальный и честный человек хочет видеть мир гармоничным. Это дорогого стоит. Недаром на протяжении советских лет Пушкин во многом заместил религиозную основу, потому что в религии человек ищет откровений. Без представлений о добре и зле, красоте как абсолютной форме, человечество жить не может.

– А коммунистам-то зачем был Пушкин?
– В 1937 году отмечали столетие со дня смерти поэта. Собрания по этому поводу проходили во всех армейских подразделениях, в рабочих коллективах.  Лозунги, посвященные дате, как понимаете, одобрялись сверху. Так знаете, какой лозунг встречал узников на Соловках? “Здравствуй, племя младое, незнакомое”…  Вот вы улыбаетесь, а разве это смешно? Об этом написал дочери Флоренский. 

– У каждого народа есть свой национальный поэт. У немцев Гете, у англичан Шекспир. Пушкин с ними сравним?
– У каждого народа есть свои фигуры, причем фигуры, пришедшие из области искусства. Но те же, например, Гете или Шекспир по пяти пунктам не могут соперничать с Пушкиным.

– Что за пять пунктов?
– Я выявил для себя  пять каналов, по которым к нам приходит Пушкин, как он присутствует в нашем мире. Это совершенно феноменальная вещь получилась, не свойственная ни одному поэту  в мире.
Во-первых, это сами произведения Пушкина и литература о нем. Во-вторых,  педагогические каналы. Это и его сказки в детстве, и стихи в школе, институте, лекционная пропаганда. Пушкин входит в нас с детства.
Третье – музеи Пушкина. В мире нет другого человека, у которого было бы столько музеев. Только в Питере их четыре. Еще есть в Москве, Михайловском, Каменке, Одессе, Кишиневе, Болдине. А сколько памятников Пушкину – вы не задумывались? Сегодня мы знаем около четырехсот, и они есть не только в России. В-четвертых, он музыкален.  На его стихи “Слыхали ль вы?” написано двадцать романсов. Пятый канал – СМИ, интернет, радио, телевидение. Не проходит ни одного дня, чтобы имя Пушкина не прозвучало. 

– Пушкиноведение сразу стало частью государственной идеологии?
– Это прослеживается точно.  Интересна судьба первого посмертного издания, которое сделал Жуковский. Оно практически навязывалось. Существует масса документов, показывающих, что оно издавалось под эгидой правительства. Жуковский был воспитателем наследника, и, наверное, благодаря этому обстоятельству в государственные органы губерний шли письма: “Почему так мало подписки на Пушкина?”

– То есть общество не сразу признало Пушкина Пушкиным?
– Есть более точная дата появления общественного интереса к Пушкину. Это 1880 год, когда в Москве возводят ему памятник Опекушина. На его открытии выступили Тургенев, Островский, Достоевский. Это было время, когда прошли основные реформы Александра II, но все ждали конституцию. В то время общественное настроение было такое: искали идеал, к которому могли бы присоединиться все. Его нашли в Пушкине. Все знают знаменитую речь Достоевского, но мне кажется, что лучше всех тогда сказал Островский: “Через Пушкина умнеет все, что способно”.
Памятник возводили в Москве, и казалось бы, событие сугубо московское, но нет – пресса всей России писала об этом событии. После памятники Пушкину стали появляться в разных городах.
Тут еще интересно вот что. В нашем архиве много  вырезок из газет со всего мира, где упоминается Пушкин. Вот, например, в Харбине окопались русские фашисты. Так и они что-то нашли свое у Пушкина, и цитировали его в своих изданиях. Его цитировали и сменовеховцы,  и либералы, и монархисты. Все находили у Пушкина что-то свое. При всем при этом его имя было дорого всем.

– Вернемся к пушкиноведению. Значит, на него оказывало большое влияние государственная  идеология?
– Само пушкиноведение зарождалось еще в недрах старой науки. Первая попытка академического издания была предпринята в 1899 году, все пять  его томов были подготовлены тогда. Первый том этого издания вышел при участии вице-президента Академии наук, а ее президентом был Константин Константинович.

– А в советское время что стало с пушкинистикой?
– Все семнадцать томов, которые вышли в 1937 – 1949  годах, готовили великолепные пушкинисты, это был цвет филологической науки. Они прочитали всего Пушкина, расшифровали все его черновики, ведь половина текстов Пушкина осталась в черновиках, и чтобы представить их в окончательном виде, надо было провести исследовательскую работу. Но само издание вышло без их комментариев. Почему? Потому что Сталин следил за этим. Когда ему принесли седьмой том, где были драматургические произведения, он обратил внимание, что комментариев в несколько раз больше, чем самих произведений. “Кому это надо? – сказал он. – Издавайте Пушкина без комментариев”.

– Сегодня имена в той же литературе делаются благодаря не только таланту, но и грамотному и оплаченному пиару. Можно предположить, что он существовал и в прежние времена?
– Пиар был, но не такой. Русские писатели девятнадцатого века понимали, что без Пушкина, как бы они к нему ни относились,  не было бы русской литературы. Она была начата им. А русская литература девятнадцатого века – это общемировой бестселлер, как и античная литература. Сгинет Россия, как античный мир, и ее историю будут изучать по литературе. Будут читать Достоевского, Чехова и, надеюсь, Пушкина.  Наша литература – это ценность, а если вдуматься, то она создана всего два века назад. Но почему она до сих пор живет? Почему ее до сих пор интерпретируют в музыке, театре, кино? Мы все равно возвращаемся к ней.

– У вас много символичного в биографии: вы не только занимаетесь Пушкиным, но и родились на улице Пушкина, живете в Пушкине…

– Родился я на улице Пушкина в Горьком, но узнал об этом гораздо позже. Помню, что наш дом стоял на углу улицы Кулибина. Когда приехал в семидесятые годы, то, обойдя дом, увидел, что с другой стороны была улица Пушкина.
Не знаю, стоит ли об этом говорить, но пушкинистом стал случайно. После поступления в аспирантуру Пушкинского дома,  очень скоро стал ученым секретарем.  Все-таки есть у меня дар карьеры, все время меня куда-то заносило, а потом оттуда выгоняли.
В Пушкинском доме была пушкинская группа, ее возглавлял Борис Соломонович Мейлах, недавно мы отметили его столетний юбилей. Его очень любил наш директор, у них дачи в Комарове были рядом. Борису Соломоновичу исполнилось шестьдесят лет, и вдруг он попал под очередное сокращение в институте. Он прибежал ко мне, стал ругать директора: “Как он посмел меня сократить? Я единственный пушкинист-коммунист!”
Вскоре меня вызвал директор: “Назначаю вас заведующим пушкинской группой”. “Побойтесь бога, – говорю я ему. – У меня всего две-три статейки о Пушкине”. “Какая у вас тема?” – спрашивает он. “Грибоедов”. – “А как звали Грибоедова?” – “Александр Сергеевич”. – “А Пушкина как звали?.. Так что, какая разница”, – сказал директор.
Так я стал пушкинистом. Группа не стала возражать, потому что я был ученым секретарем. Но в институте был ритуал: новый заведующий группой должен был прочитать доклад о Пушкине. Когда  прочитал свой первый доклад, то мне дали понять, что я человек, который не знает того массива литературы о Пушкине, который знают они. Через год сделал еще один доклад, и все пошло. Всякое в жизни бывает, и слава богу, что я сделался пушкинистом.