Какое-то время назад ученые петербургского университета решили исследовать наркопотребление своих студентов. Для этого они опросили около шести тысяч учащихся и пришли к выводу, что эпицентр сбыта наркотиков – студенческое общежитие в Петергофе. Теоретические умозаключения «Город 812» проверил практикой и выяснил, что наркосбыт в студгородке идет под бдительным присмотром полиции и ФСБ.
Исследователи
Лариса Цветкова заинтересовалась социальной психологией, когда поступила в аспирантуру в 90-е годы. В то время в стране произошла убыль населения. Одновременно подскочил уровень наркопотребления: принимать стали даже те, кто раньше ничего о наркотиках не слышал. Впоследствии интерес к причинам демографической катастрофы вырос до докторской диссертации. «Раньше считалось, что наркопотребление – удел клинической психологии. Я же показала, что первопричина лежит в социально-психологическом поле: человек редко потребляет наркотики один. Как правило, это делается в группе, в определенном социальном окружении», – вспоминает Цветкова. С 2016 года она возглавляет Институт психологии РГПУ имени Герцена. А раньше была деканом психологического факультета СПбГУ, где началась ее научная карьера.
Для написания докторской требовалась эмпирическая база, Цветкова обратилась к ситуации с наркотиками внутри вуза. Решила выявить основные группы и факторы риска. Исследование началось в 1999 году. Каждые три-четыре года исследователи психфака проводили мониторинг среди студентов СПбГУ. Последний опрос был в 2014 году.
По результатам исследования в группу риска попали четыре факультета, студенты которых чаще других употребляли наркотики (впрочем, учитывались также алкоголь и табак). Это философский и экономический факультеты. Плюс факультеты журналистики и психологии. Кстати, по данным медкомиссий СПбГУ, студенты трех первых факультетов лидируют по количеству хронических заболеваний. А будущие экономисты, наоборот, оказались самыми здоровыми в вузе.
– Как правило, на самых «нездоровых» факультетах уже были факты обращения к разного рода поведению риска, – интерпретирует результаты исследования Лариса Цветкова. – Его спектр самый широкий – от наркопотребления до несоблюдения режима труда и отдыха.
Другой результат работы психологов в том, что сами студенты в употреблении наркотиков не видят ничего дурного. Если в 2002 году наркотики еще осознавались молодыми людьми как проблема, то в 2014-м они стали частью досуга. Как следствие – студенты недооценивали риск от наркотизации и переоценивали ее распространенность. «Работает такой феномен, как искажение восприятия распространенности. В действительности потребляют лишь пять процентов от популяции и семнадцать – от тех, кто попробовал в первый раз. А они считают, что это не пять процентов, а пятьдесят», – рассказывает Цветкова.
Среди студентов наркотики принимал каждый второй, но этот факт больше говорит об обществе, чем об университете, уверены авторы исследования. Наркопотребление связано с социально-экономическими проблемами. Во время кризисов количество пробовавших увеличивается – в конце 90-х и в 2002 году более половины студентов СПбГУ пробовали наркотики. А в периоды стабильности – 2006-й или 2009 год – количество пробовавших снижается до тридцати процентов.
Впрочем, спровоцировать молодых людей могут не только глобальные события, но и безграмотная социальная реклама, считает Лариса Цветкова.
– Вероятно, многие видели на Московском проспекте рекламу: «Крепкой должна быть семья, а не алкоголь». По нашим исследованиям, у тех, кто употребляет, на первом месте стоит такая ценность, как свобода, а семья – на последнем. Поэтому эффективнее был бы слоган «Наркотики и алкоголь – это зависимость». А если написано «семья» – это, наоборот, провоцирует: семья-то им не нужна. Наиболее потребляемый наркотик среди студентов – канабис. Поэтому когда перед аудиториями вешается плакат с иглой – это неактуально, это не работает. Студенты не колются, они курят.
Одна из причин поведения риска – социальный переход. В жизни первокурсника таких переходов может быть до полудюжины. Это и смена социальной роли со школьника на студента, и переезд из провинции в мегаполис, и выход из семьи, и проживание в общежитии. Поскольку наркотизация связана с жизнью в определенной социальной группе, среди жителей студгородков поведение риска значительно выше. Для СПбГУ – это общежитие в Петергофе, считает Цветкова.
– Это место довольно локальное, практически изолированное, с минимальным сопровождением студенческой жизни. Если раньше там были какие-то студенческие клубы, то теперь этого фактически нет, и тогда даже сами условия проживания, его удаленность и изолированность, провоцируют поведение риска. То есть молодые люди фактически предоставлены там сами себе. Вкладываться в социальную работу студентов, поощрять проекты этой тематики значительно дешевле, чем потом разгребать результаты собственного разгильдяйства.
Практики
Петродворцовый учебно-научный комплекс (ПУНК) – это шесть пятнадцатиэтажных корпусов и один девятиэтажный. В них живут более пяти тысяч студентов. В Петербург уехать отсюда непросто. Сначала – полтора километра пешком до ближайшей железнодорожной станции. Оттуда – на электричке до Балтийского вокзала. Потом на метро.
Максим (имя изменено) жил здесь с первого курса, пока не ушел из университета. До поступления он несколько раз курил травку. В первый же день вселения в ПУНК его накурили. Вскоре Максим сам начал продавать наркотики. Сейчас он занимается рекламой, работает в офисе в центре города, но продолжает курить коноплю, правда, только по выходным, раз в две-три недели: потому что это мешает работе. У него есть семья, маленький ребенок, каждый будний день он надевает пиджак и больше не носит плаги, как в то время, когда он почти полгода продавал траву. Этого срока хватило, чтобы узнать механику сбыта, познакомиться с нужными людьми и попасть в базы МВД и ФСБ.
Купить в общежитии наркотики никогда не было проблемой.
– Стабильно каждый год, как грибы по осени, появляются барыги. В основном это перваки. Но есть и студенты, которые еще учатся, и нелегалы – те, кто закончили вуз, но продолжают жить в ПУНКе. У некоторых есть друзья, которые могут каким-нибудь средним оптом сбыть, грубо говоря, по пятьдесят граммов. Это вообще мелочь, в общаге разлетается вот так, – Максим щелкает пальцами.
В основном траву покупают через Интернет, с помощью браузера «Тор», позволяющего пользоваться закрытыми сетевыми площадками. Студенты объединяются в несколько групп, на общие деньги закупаются, а потом делят товар. «Единственная проблема Сети – это риски, что тебя кинут на бабки, – делится Максим. – Например, ты заплатил деньги, тебе дали адрес, ты поехал по координатам, где все спрятано, и ничего там не находишь. Это бывает не очень часто, но бывает».
Максим вошел в сферу наркосбыта вместе со своим другом с факультета прикладной математики и занимался поиском товара и тем, как разделить его с остальными. «Потом я понял, что можно делать небольшую накрутку. Она зависит от объема и риска. Я никогда особо много на этом не поднимал. Хватало на то, чтобы курить сколько хочу, пойти в кафе и заказать пиццу. Если декриминализировать этот бизнес, цена будет вообще копеечная. По сути, это сорняк, который вырос, и все». Вскоре Максим перестал продавать траву, а его друг, с которым они начинали, продолжил: его наценка достигала 500 процентов.
Грамм травы, как правило, стоит не более четырехсот рублей, а в Сети ее покупают за 150 рублей. «Камень» (другой органический наркотик) продают за пятьсот рублей. «Шишки» – от тысячи рублей до полутора.
Наркопотреблением студентов интересуются не только ученые психфака СПбГУ.
– Очень плотно нас старались пасти местные петергофские копы, – вспоминает Максим. – Но это бывало периодами, а в итоге все сводилось к тому, что кто-то кого-то сдавал, и на время все утихало. Допустим, какой-то чел попался. Ему говорят: сдай кого-нибудь, если не хочешь сесть. И он называет фамилии всех тех, кто хоть как-то связан с этой сферой. После этого полицейские могут приехать в корпус общежития и вывести всех на медобследование – внизу уже стоит медицинский фургон. Дальше – «ссы в банку», проверка давления, всякая хрень. И все это без слов и объяснений – понятно, что ничего непонятно, и от этого очень страшно. Короче, брали на психологию: без ордера обыскать комнаты они не могут, но нервы портили. По этой теме в ПУНКе закрывают с десяток человек в год. Плюс фээсбэшники вербовали до черта студентов. В том числе и меня. В том числе и по теме наркотиков.
Максим уверен: в студенческой среде СПбГУ у силовиков «есть люди на карандаше», то есть те, чьи имена всплывали при разговоре с самими сотрудниками или полицейскими. А в самом ведомстве – отдельное подразделение, курирующее университетскую жизнь. Но тема наркотиков для ФСБ вторична, спецслужбы больше интересует молодежный экстремизм – все от либералов до нацистов. После каждого антинаркотического рейда «на карандаше» ФСБ появляются новые люди.
Во время одного из таких рейдов в комнате Максима сидела компания, и если бы к нему нагрянули с обыском, то определенно что-нибудь нашли. Правда, искали в тот момент не его, а парня, который делил с Максимом комнату. Как обычно, всех с этажа вывели на медосмотр. Затем появились два человека – один в кожаном плаще, другой в строгом пиджаке. Представились, назвали должности. Сначала интересовались, где найти продавцов травки, —Максим продиктовал им несколько телефонов, которые переписал с рекламы продажи спайса на асфальте в центре города. Затем спросили уже о конкретных людях с журфака СПбГУ. Максим ответил, что никогда о них не слышал: «Я не пошел на это, потому что такие разговоры закачиваются плаванием в болоте. Однозначно в этом нет никакой выгоды, только проблемы».
Несмотря на интерес со стороны ФСБ, имя Максима так нигде и не всплыло, однако вскоре после начала торговли вокруг него «начались какие-то мутные движения»: им начали интересоваться люди, внимание которых никому бы не понравилось.
– Правоохранители начинали потихоньку моросить, когда я только приехал в Питер. Совсем плотная работа началась два-три года назад. До этого было максимум два рейда в год. А потом все. И менты ходят, и тачки фээсбэшников уже все знают наизусть. Для них это хлебное место. Я знал парня, у которого в лесу был закопан пятикилограммовый мешок (называет синтетический наркотик. – В.В.), который он ведь где-то взял. Другой знакомый без проблем мог перевезти две стограммовые плитки (органического средства. – В.В.). И людей, имеющих такие подвязки, в ПУНКе очень много. Распутывать эти концы можно без особого напряга – достаточно пройтись по комнатам студентов, среди которых были люди с очень серьезными объемами и связями.
Читатель совершит ошибку, если решит, что петергофское общежитие – это только наркотики и пьянки лихой молодежи. ПУНК – это в том числе и прогулки до Финского залива, долгие разговоры перед сном, мечты под гитару. Словом, территория свободы, своеобразная Христиания внутри Копенгагена. Все это так и называли – «дух ПУНКа», с которым вузовская администрация ничего не могла сделать, а потому делала вид, что далекого от города общежития просто не существует.
Сегодня у Максима напряженный рабочий график, поэтому он не смог уделить мне много времени.
– Я рассказал по верхам. Чтобы поднять все темы, надо долго рассказывать. Есть огромный пласт о наркотиках, есть тема криминала, есть работа ФСБ со студентами. Можно вспомнить о комендантах корпусов. Сейчас тот веселый беспредел в ПУНКе закончился, продают только для своих, обычно через «Телеграм». Поэтому делать там больше нечего.
Всеволод ВОРОНОВ
