Что думает об омоновцах выходящая на протестные митинги молодежь – известно. А вот что думает о протестующей молодежи ОМОН – нет. «Город 812» расспросил ветерана ОМОНа майора Вячеслава Соловьева о том, как силовики воспринимают свою работу на протестных акциях. – Те, кто выходит на митинги Навального, говорят, что ведут себя мирно. А руководство Росгвардии и ГУВД считает, что митингующие агрессивны и сами нападают на омоновцев. Кто прав?
– На мой взгляд, и те и другие. С обеих сторон не машины и не компьютеры. Разница в том, что одни не отягощены какими-то дополнительными обязанностями, так как пришли выражать свой протест. И пока это делается в рамках правового поля, никаких проблем, по-хорошему, не возникает. Но за время службы у меня сложилось впечатление, что это не задача этих людей. Их дело – спровоцировать и создать информационный повод, а для этого нужно выйти за рамки дозволенного.
Можно собираться на митинги и никому не мешать, а можно перекрыть улицу. А такая линия поведения порождает ответную реакцию тех, кто находится с другой стороны, несмотря на то что служба обязывает вести себя протокольно и строго. Но бывает, что люди сдают. Помните так называемого Жемчужного прапорщика? (Во время митинга у Гостиного двора в июле 2010 года ныне бывший прапорщик милиции Вадим Бойко назвал митингующих хорьками, а одного из них избил дубинкой. – В.В.) Мы с ним служили, и это хороший человек, но тогда он просто сорвался, потому что на этой работе зачастую просто не выдерживаешь.
– Как сотрудники спецподразделений относятся к работе на митингах – как в лишней нагрузке в выходные?
– Конечно, контртеррористическая операция престижнее: в ней больше интереса и куража. Однако к работе на протестных акциях относятся не менее серьезно, митинг Навального может привлечь не меньше внимания, чем захват заложников. С другой стороны, не могу сказать, что эта работа шаблонная и однозначная, поскольку не всегда понятно, куда народ ломанется. Мне, например, не нравилось сопровождать митинги. Объясню на примере.
Во время одного из первых Русских маршей я был в группе, которая отвечала за применения специальных средств – светошумовых, газовых, дымовых и прочих. Для их запуска нужно специальное стрелковое оружие – карабин, реже – автомат. И вот мы со всем этим сидим в машине, лето, жара, дверь приоткрыта. Уже под конец акции к нам подходит приятная милая девушка. Здоровается, мы тоже. Говорит, что из прессы, потом достает фотоаппарат – щелк – разворачивается и уходит. Ничего страшного, никаких претензий. Кроме одной: пока мы возвращались, в Сети появилась статья «ОМОН травит людей газом на Русском марше». Тут надо понимать одну простую вещь: любая публикация в СМИ, в которой описываются действия лиц, обличенных властью, автоматически влечет за собой проверку. Поэтому вместо того чтобы после службы сдать снаряжение и вернуться домой, я с парнями еду в прокуратуру и пишу объяснение о том, что мы не верблюды, что все печати на ящике со спецсредствами целы, и вообще все было в порядке.
Или другой случай. Совместные учения с МЧС в одной из школ в центре города. Все как обычно: пожар, тут же террористы. Стандартная процедура для отработки задач. Неподалеку от школы – дом, где живут работники американского консульства. Это середина нулевых, с американцами никаких особых трений еще нет. Похожая девочка, что и на Русском марше, подходит к нам и спрашивает: «А вы тут для того, чтобы американцам а-та-та показывать?» Как к этому относиться? Где ОМОН, а где Америка? Она ведь искренне верит в то, о чем спрашивает.
– За митинги сотрудникам доплачивают?
– Вообще никак. Абсолютно. Есть фиксированная зарплата, в которую изначально включены такие характеристики, как сложность и напряженность службы. Никто ведь не может предположить, сколько митингов будет в году. Вопрос, будет ли премия за Навального, ничего, кроме смеха, не вызывает.
Доплаты возможны, если происходит что-то экстраординарное. Например, апрельский теракт, после которого ребята пешком пропахали все метро. И то, парням вполне могли сказать: «Это ваша работа». И были бы правы.
– Вернемся к митингам Навального. В Петербурге были три крупные акции. В марте активисты прошли по Невскому проспекту, и только на площади Восстания их начали задерживать. А в июне силовики сразу забрали 500 человек на Марсовом поле. А октябрьский митинг – опять омоновцы ведут себя тихо. Это сверху поступают такие указания – когда проявлять силу, а когда нет? Был в октябре такой приказ – вести себя гуманно?
– Не исключаю, что такое распоряжение могли дать – быть осторожнее, внимательнее, не перегибать палку. Но это стандартная процедура, поэтому не вижу большого смысла связывать это с конспирологией. С политической точки зрения состав ОМОНа неоднороден. Там все как один не топят за «Едро», и далеко не всем сотрудникам нравится Путин. Задачи подавить протест, как это преподносится в СМИ, никогда нет.
Силовых подразделений не касаются все эти подковерные игры – дали одну площадку или другую. Наверно, это обидно, когда хотел Марсово поле, а получаешь Удельный парк. Но, например, какая-нибудь рок-звезда может отыграть концерт в центре города, а может и в клубе на окраине. И если его фанаты не хотят ехать на окраину, значит, это такой музыкант. Поэтому когда люди готовы отстаивать свою гражданскую позицию только в центре города, значит, может быть, с этой позицией что-то не так? Самое забавное в этой ситуации, что омоновцы-то приедут в любую точку города.
– А вот депутата Максима Резника на Марсовом поле подхватили несколько омоновцев, сломали ему очки. И правоохранитель заявил, что депутат хватал его за шею. Омоновцы что – Резника не знают?
– Я думаю, депутат Резник – это такая фигура, которую силовики знают. Но никто из сотрудников в точности не знает, почему к нему подходит депутат Резник. Мы тут собрались не обниматься и не дружить, правда? С давних пор на таких мероприятиях ведется видеонаблюдение. Каждый сотрудник несет персональную ответственность за свои действия. Надо понимать, что задержание такого политика – это десятки камер, поэтому все надо делать очень аккуратно и красиво.
– А если неаккуратно и некрасиво?
– Если вы видите, как сотрудник полиции кого-то противозаконно задерживает, последнее, что надо делать, это бросаться на него. Можно снять на камеру, оформить жалобу – все что угодно, – но если вы бросаетесь на сотрудника, значит, вы на него нападаете. Попробуй кинься на американского копа – посмотрим, успеешь ли ты вообще добежать до него. Или другой пример – Германия. Я уже говорил про использование спецсредств, которые хранятся в специальном пломбированном чемодане. Отслужив в ОМОНе десять лет, я лишь однажды, после футбольного матча, сорвал с этого ящика пломбу, и то до применения не дошло. А у немцев это «за здрасьте». Идет толпа, она агрессивно настроена – всё, привет: вытащили карабины и начали стрелять газовыми, дымовыми или светошумовыми зарядами.
– Значит, вы говорите, что омоновцы – почти из того же теста, что и митингующие. Почему мы бы им на обидное слово какого-нибудь активиста не сказать: «Слушай, друг, зачем ты так обидно говоришь?»
– Это было бы прекрасно, но только в том случае, если бы протестующие, как полицейские, были скованы жесткими и понятными правилами. Но не всегда понятно, что у экзальтированной молодой толпы на уме. Меньше всего надо разговаривать о высоком и хорошем, надо действовать и молчать. Толпа заводится мгновенно, и это опасно в первую очередь для общественного порядка. Поэтому наиболее активных стараются отделить, чтобы они своей энергетикой не вдохновили основную массу.
– Как же людям свои требования высказывать, если им никакие места не согласовывают?
– Для выражения протеста необязательно перекрывать Невский проспект. На мой взгляд, лучший способ выразить свое несогласие – пойти на выборы. Это, кстати, единственное, к чему нас всегда призывали на службе: те, кто работает в день выборов, обязаны взять открепительные талоны, чтобы реализовать свое право. И если ты возвращался без открепительного талона, за это могли серьезно пожурить. Никто не давил и не говорил, за кого голосовать, но было отведено время, чтобы реализовать свое право гражданина. Невозможно слить выборы, если явка будет близка к ста процентам.
– Правильно я вас понимаю – омоновцы на этих акциях выступают в роли больших взрослых дядей? А активистов они воспринимают как неразумных детей?
– Если мы говорим о транзактной психологии, то все именно так: у одних работают детские паттерны, у других паттерны взрослые, если не родительские. И эта аналогия очень хорошо напрашивается. Если взрослый человек в свой выходной идет на Марсово поле, значит, какая-то доля инфантилизма в нем присутствует. Идеализм всегда инфантилен, это нормально. Но разве эта установка что-то меняет?
– На всех задержанных на митингах Навального оформляли одинаковые протоколы – неповиновение полиции или нарушение общественного порядка. На заседания суда вызывают омоновцев в качестве свидетелей?
– Вызвать могут, но никто сотрудников специально не науськивает, что говорить, а о чем не стоит. С другой стороны, сказать, что все честные – глупость. Если ты попал в аварию, то, наверно, будешь в свою сторону загибать, правильно? Понятно, что на суде любой сотрудник свои лучшие стороны будет выставлять вперед, а о промахах – умолчит. Я бы в аналогичной ситуации делал бы то же самое.
– Каким должно быть соотношение протестующих и ОМОНа для эффективной работы: 1 силовик на 10 активистов?
– Выкладки, когда рассчитывается необходимое количество сотрудников, конечно, есть, но не буду их озвучивать. Это информация закрытого характера. Дело в том, что на митинг идут как по зову сердца, так и для решения криминальных или политических задач. Не будем забывать о тех, кто действительно готов устроить революцию в нашей стране. Поэтому обладание такими знаниями позволяет придумать свои меры противодействия с противоположной стороны.
– ОМОН может примкнуть к митингующим?
– Я надеюсь, этого никогда не случится.
Всеволод Воронов
