Вопрос о размещении памятников не только в историческом центре, но и на периферии города поднимается регулярно, обостряясь с каждой попыткой внедрения в центр, давно перенасыщенный «монументалкой». Однако районы Петербурга, условно именуемые новостройками, для памятников традиционного типа годятся мало.
Памятники и новостойки
В сады и парки ставить объекты опасаются, а обычные фигуративные решения стилистически не сочетаются с фасадами, лишенными признаков ордера и потому никак не резонирующими на эстетику монументально-декоративных произведений в виде стоящих или сидящих фигур. Тут нужны либо весьма условные, либо нефигуративные, абстрактные решения, позволяющие помещать их в “никакую” архитектурную среду новостроек.
О предложении Регионального архитектурно-художественного фонда установить ряд абстрактных объектов (в том числе в стиле “утиль-дизайна” для новых бизнес-центров на Митрофаньевском шоссе) в рамках программы с бодрым советским названием “Каждому дому – свое лицо” я писал полтора года назад (“Город”, 2008, № 13). С того времени движения вперед не было никакого.
Заслуживает внимания опыт прошлых лет – например, реализованный на стенах жилого дома 118 по Ленинскому пр. – настенные скульптурные композиции “Времена года”: “Фауна”, “Флора”, “Зима”, “Лето”, “Осень”, “Весна” (последние две частично демонтированы). Они были установлены в 1988 – 1989 гг.
“Времена года” появились благодаря существовавшему в 1980-е годы порядку, согласно которому 2% от стоимости строительных работ отводилось на художественно-декоративное оформление. Застройку Ленинского проспекта в 1980-е проектировала 7-я мастерская ЛенНИИпроекта (руководитель Е. Полторацкий). По первоначальному замыслу Полторацкого, фасад должны были украсить маски воинов (имелась в виду тематическая связь с “проспектом Героев” – так с 12 ноября 1962-го до 18 апреля 1977-го называлась часть современного Ленинского проспекта от Балтийской линии ОЖД до ул. Зины Портновой), однако скульпторы выдвинули встречное предложение – декоративные работы на тему времен года. В итоге они хорошо вписались в рисунок фасада. “Наземные” решения здесь смотрелись бы чужеродно, поскольку высота дома убила бы любой декоративный объект.
Кстати, стремление украсить новые жилые районы города монументально-декоративными работами восходит еще к 1970-м годам. Опытной площадкой планировалось сделать студгородок на Новоизмайловском проспекте. Как писала в своем исследовании В. Сперанская, “большой интерес представляли работы, предназначенные для студенческого городка, предложенные скульптором А. Лазаревым. Создаваемые по его эскизам монументальные группы “Символы эпохи” предполагалось поставить на Новоизмайловском проспекте перед 12-этажными точечными домами… Проектировались площадки со скульптурами, посвященными Миру, Труду, Свободе, Братству и Равенству. Скульптурную группу “Счастье” предусматривалось поставить там, где Новоизмайловский проспект пересекается с Южным шоссе. Эта группа служила как бы завершением, венцом всей композиции”. Проект реализован не был.
Скорее всего, сейчас представление о “Счастье” 1970-х годов могло бы показаться пародийным. Однако – что характерно для того серьезного времени – целый коллектив из четырех архитекторов разрабатывал проект постановки скульптур перед комплексом зданий студгородка.
Сейчас такие вопросы решаются гораздо проще. Потому и памятник Шостаковичу, и памятник Есенину стоят незаконно, во всяком случае, по поводу их установки не вышло ни постановления, ни распоряжения правительства СПб. Их статус – это статус элемента благоустройства, вроде фонаря, урны или скамейки. Как художественные или идеологические объекты они по документам не числятся. На художественном результате это отразилось самым непосредственным образом.
Шостакович и ТРК
Памятник захотел установить Мусса Экзеков, генеральный директор ТРК “Гранд Каньон” на проспекте Энгельса, открытого в декабре 2005 г. Мужик сказал – мужик сделал. В конце мая – начале июня 2008 года заговорили о готовящемся конкурсе проектов, при этом инициатором называлась администрация Выборгского района, которая поручила (на каком, любопытно, основании?) финансировать создание объекта ОАО “Соломон”, владеющего “Гранд Каньоном”. 11 сентября 2008 года прошел первый тур конкурса, 10 ноября 2008-го – второй тур, на котором победителем был назван Константин Гарапач, летом 2009-го памятник прошел обсуждение на художественной секции Градсовета, где не был одобрен, – более того, секция вообще высказалась за полную переделку объекта. И 25 сентября 2009 года памятник, установленный на пересечении пр. Энгельса и ул. Шостаковича (у дома 150 по пр. Энгельса) был открыт (скульптор Константин Гарапач, архитектор Олег Привалов, дизайнер Григорий Жинков. Бронза, гранит, высота 3 метра). Это собственность то ли ТРК, то ли самого Экзекова.
На этапе 1-го тура называли два варианта установки: возле фонтана перед ТРК и примерно там, где он стоит сейчас, – в том месте, где завершается крытая торгово-пешеходная зона от станции метро “Проспект Просвещения” к “Гранд Каньону”. Но поскольку заказчик объекта все время имел в виду фигуративное решение, было ясно, что ставить памятник перед “косым” фасадом ТРК невозможно. Так определилось место – у дома 150, на небольшой площадке. Ближе к проезжей части ул. Шостаковича сдвигать объект также было невозможно – под землей проходят трубы.
Я так подробно описываю процесс выбора места, чтобы показать полное отсутствие альтернатив. Больше памятник здесь ставить просто негде. И в результате его близко придвинули к фасаду стандартного 10-этажного дома – больше некуда было приткнуть. Приткнули к фасаду с обычными балконами, заваленными скарбом. Мысль моя, надеюсь, понятна: это как раз тот фон, который противопоказан такому памятнику. Фон, который его убивает. И дом слишком высокий для 3-метрового объекта (но не ставить же 20-метровый), и слишком близко от фасада Шостакович сидит.
На самом деле Экзеков просто неверно поставил задачу, что и не удивительно, поскольку по образованию он химик (кандидат химических наук), а не скульптор, архитектор или искусствовед. Делать же надо было не памятник Шостаковичу – на том фальшивом основании, что на улицу Шостаковича выходит фасад ТРК, где Экзеков “генерально директорствует”, – а создать абстрактную современную композицию, скажем, на тему “Счастья” высотой 12 – 15 м, и поставить ее, положим, в центре фонтана непосредственно перед фасадом ТРК, которому бы не помешало такое выносное украшение. Это, кстати, и сейчас не поздно сделать. Но, как мне сказали в пресс-службе “Соломона”, для Экзекова “создание памятника – вопрос политический”. Поэтому какие-то абстракции казались слишком легковесными, и только великий композитор – достойным торгово-развлекательного комплекса.
При этом сама статуя Шостаковича – отдельно от места установки – мне понравилась. Изображен молодой Шостакович (ему 25 – 28 лет), с очевидным портретным сходством, в жилете и галстуке-бабочке (взят с единственной фотографии, на которой Шостакович имеет эту деталь одежды; на этой фотографии композитор сидит за роялем, рядом – Мейерхольд, сзади стоит Маяковский, это 1928 год, когда Шостакович работал зав. музыкальной частью Театра им. Мейерхольда). Грубая лепка передана при литье – памятник не “заглажен”, а манера лепки передает содержание – изображен процесс творчества композитора. Процесс мышления связан с мышечным напряжением – отсюда читаемый психологический жест: левая рука напряжена, он то ли дирижирует воображаемым оркестром, то ли просто двигает ею в такт мыслям. На художественной секции работу обвиняли в избытке деталей – может быть, их поначалу было больше, сейчас ощущения избытка и пластического хаоса нет. Жест ясный и по форме, и по содержанию. Может, слишком простой, но для памятника это и не плохо.
Естественно, бригада, состоящая из скульптора и архитектора, прекрасно понимала, что место для этого памятника не годится. Поэтому еще в мае 2009-го здесь начали создавать кулисы – отделять памятник от фасада дома 150. Посадили сосны, потом к ним добавят густой кустарник, за спиной у Шостаковича появились деревья… Лет через 15 – 20 кулиса вырастет, пока же ее фактически нет. Но памятники не сажают так – на вырост кустов и деревьев. Кстати, вид садовой скамьи подчеркивает, что памятник нуждается в пленэре, в нормальном сквере, а главное – в месте, связанном с Шостаковичем исторически и биографически. Здесь он чужероден и алогичен. И называть “сквером” этот стандартно мощенный пятачок перед домом – лукавство. Но мужик сказал – мужик сделал. А в итоге провал, потому что “мужику” надо еще соображать в памятниках.
Есенин и проблемы Чаркина
Идея установить памятник Есенину на улице Есенина зрела давно и неотвратимо. 11 марта 2003-го М. Одновалова, работавшая в Управлении эстетики городской среды, сообщила мне, что поступило предложение от Рязанской области подарить Петербургу к 300-летию памятник Есенину и поставить его на пересечении ул. Есенина и пр. Просвещения. Но обошлось. Потом в мае 2007-го в связи с открытием в школе № 518 на ул. Есенина музея Есенина сразу раздался всхлип: “А еще хорошо бы рядом со школой установить памятник знаменитому поэту”.
А ведь да! Памятник Ленину на пл. Ленина у станции метро “Площадь Ленина” ордена Ленина Метрополитена им. Ленина был и будет, памятник Александру Невскому на пл. Александра Невского у станции метрополитена “Площадь Александра Невского” перед Александро-Невской лаврой стоит, и это, конечно, тоже бесследно для психики не проходит. Так почему не сделать памятник Есенину на улице Есенина около школы, где есть музей Есенина?
И вот, наконец, шестилетняя мечта реализовалась, и на петербургскую землю пришел праздник: на пересечении улицы Есенина и Северного проспекта появилось очередное изделие Альберта Чаркина (архитектор Ю. Павлов). Памятник высотой 4 метра поставлен перед фасадом 30-этажного дома высотой 100 метров. Дом, кстати, еще строят – памятник поторопились открыть перед недостроем к 115-летию Есенина – 7 октября 2009 г. В нижних этажах дома будут магазины – перед входом в торговые предприятия поэт и посажен, сам дом называется “Сергей Есенин” (“Вы где живете?” – “В Есенине”), это не хуже, чем сухогруз “Анна Ахматова”. СМИ скульптор Чаркин сообщил, что инициатива исходила от строительных фирм (“Строители предложили мне установить памятник Есенину в Озерках, и я с радостью принял их предложение”), “Коммерсантъ” узнал, что предложение строителям сделал Чаркин, и это звучит более правдоподобно.
Высотой небоскреба памятник убит, а зеленых кулис тут нет и не предвидится, потому что Есенин посажен перед входом во встроенный магазин. Между прочим, на планшетах, которые Чаркин представил на заседание художественной секции Градостроительного совета, 100-метровый небоскреб виден не был. Вопрос с фоном Чаркин вообще тогда замял, а секция не особенно и вникала, как я понимаю, не желая портить отношения с руководителем Союза художников СПб, от которого зависит, отнять или оставить мастерскую члену СХ. Итог страха перед Чаркиным – очередной кичевый продукт, которому даже не дали адекватную оценку.
Впрочем, памятник Шостаковичу художественная секция не пропустила, а он все равно стоит, потому что Градостроительный совет не имеет нормального статуса и представляет собой просто собрание болтающих впустую людей.
Для искусствоведов, изучающих кич, любая работа Церетели или Чаркина – праздник и кормовая база. Бронзовый Сергей Александрович присел на тумбу, левой рукой держит пальто, переброшенное через левое плечо, в правой руке – ветка рябины, сидит поэт полубоком, правая нога опирается, левая в воздухе (и словно сама просит сборщиков цветмета, чтобы ее отпилили в районе щиколотки).
Как обычно бывает у Чаркина, не была решена проблема сходства – этот Есенин представляет собой нечто среднее между Есениным, Юрием Гагариным (помимо сходства от первопроходца космических трасс еще и взгляд немного вверх) и манекеном в витрине магазина мужских костюмов, т.е. скульптор изобразил некоего весьма условного Есенина, что для стилистики кича, в которой работает Альберт Серафимович, вполне естественно. Однако же этот “средне-пригожий красавЕц” по сравнению с мраморным уродцем, просидевшим в Таврическом саду с октября 1995 г. по август 2009 г. (когда его окончательно испортили варвары, не ценящие кич), хотя бы не столь страшен: не вывернуты, как у больного ДЦП, ноги и вся фигура, а лицом поэт не напоминает дебила, что уже достижение.
В целом же композиция отсылает к творческим поискам в процессе работы над Есениным для Таврического сада в 1994 – 1995 гг., когда за один месяц Чаркин сделал восемь эскизов (варианты, согласно авторской терминологии: “Есенин гуляющий”, “Есенин прилег на траву у озера”, “Есенин бодро смотрит в небо”, “Есенин, раскинувший в патетике руки” и др.). Остановились тогда на эскизе “Есенин в строгом костюме сидит на камне”. Теперь снова камень, и на нем снова сидит Есенин, которого я бы определил так: “Есенин в строгом костюме и с лицом манекена сидит на камне, бодро смотрит вдаль и вверх и думает: “Ай да Чаркин, ай да…””.
И ветка рябины в правой руке понятна: логика кича и фальшивой “поэтичности” требует, потому что “в саду горит костер рябины красной…”. Проблема, однако, в том, что Есенин – это поэт природы, а не небоскребов и универсальных магазинов, и не случайно в начале этого стихотворения упоминается отговорившая “роща золотая”, а дальше речь идет о том, что, дескать, “стою один среди равнины голой, а журавлей относит ветром в даль…”.
Здесь же, на улице Есенина, нет не только “равнины голой”, сада, рощи или рябины, но даже примитивного скверика – один камень кругом, стекло на фасаде, пыльные газоны и транспортные потоки, воняющие бензином и соляркой. Не говоря о том, что в этом унылом месте Есенин никогда не был и даже не повесился – хотя от уныния вполне мог бы. Самое неподходящее место для любого памятника.
Впрочем, для памятников работы Чаркина любое место неуместно. Надо было ограничиться настенной композицией – даже самые простые объекты советского времени кажутся теперь непревзойденными образцами.
Если бы бронзу от Чаркина, не санкционированную для установки в городской среде постановлением правительства СПб, кто-то стащил, потеря для города, искусства и человечества была бы небольшой.
