Путь настоящей, подлинной книги до читателя часто труден – судьба романа таинственного анонима, прикрывшегося личиной сомнительного псевдонима, как нельзя лучше свидетельствует об этом.
Так, еще полтора года тому назад у романа “Щастье” были все шансы выйти в шорт-лист “Нацбеста”, что означало бы для книги немедленную публикацию. Для этого достаточно было, чтобы автор этих строк проголосовал за Фигля-Мигля (или Ф.М. – буду называть нашего анонима для краткости так) тремя баллами вместо одного – либо же чтобы филолог Андрей Аствацатуров отдал бы “Щастью” хотя бы один голос – что он было намеревался сделать. Однако поскольку ни того, ни другого не случилось, книга, пролежав в издательстве два года, была выпущена лишь недавно.
Чем же так замечателен этот роман, сделавший из его автора еще до выхода в узких кругах чуть ли не легенду? Сюжет таков: полуразрушенный Петербург, транспортное сообщение в котором прекратилось, а районы города отделились друг от друга и живут самостоятельной жизнью, подобно средневековым княжествам. Обладатель магических способностей Разноглазый и его друзья отправляются в опасное путешествие на другой конец города, в Автово, чтобы получить в наследство несколько огородов с коноплей…
Нетрудно представить, какой бред мог бы нагромоздить из всего этого средней руки фантаст – но тем легче представить, как развил бы тему кто-нибудь из известных модернистов середины XX века. Что-то именно в последнем роде роман и предлагает: первая его часть написана в условном духе “Осени в Пекине” Бориса Виана, вторая – отдаленно напоминает салонные эпизоды из эпопеи Пруста.
Но что нам Запад, когда напрашивается куда более точная отечественная аналогия: роман Ф.М. генетически наследует гоголевской традиции, не в последнюю очередь одиссее Чичикова вкруг города N. Если что и можно поставить Ф.М. в вину, так это то, что, освоив гоголевское письмо, автор не научился еще отпускать внутреннее видение так, чтобы прозревать героев живее, чем они предстают перед нами в реальности, как это умел Гоголь. Автор “Щастья” везде следует от приема – к смыслу. Что в диалогах, что в композиции. В то время как важен не столько даже абстрактный смысл, сколько видение – и если с видением “картинки” у анонимного автора все в порядке – то с видением характеров и созданием диалогов – не очень. И все же все это можно простить, потому что роман хотя и не дотягивает до “Мертвых душ”, но написан вполне на уровне, быть может, не самых сильных гоголевских повестей.
Дмитрий Трунченков
