Москва – город победившего сталинизма

Несколько лет не был в Москве и вот – освежил впечатления пару недель назад.

Первое, что бросилось в глаза почти сразу – абсолютная выкрашенность, выправленность и вылизанность мостовых, тротуаров и фасадов этого гигантского – в два раза большего, чем Петербург, и крупнейшего в Европе – мегаполиса.

Москва на порядок ухоженнее, нафаршированнее и фешенебельнее «приюта убогого чухонца», – как если поставить рядом Собянина и Беглова.

• Петербургский губернатор Александр Беглов (слева) и московский мэр Сергей Собянин

Поезда в первопрестольном метро – картина маслом: сквозной проход, в каждом вагоне у потолка – сияющий телевизор, над каждыми дверьми – бегущая вслед за маршрутом видео-строка, в каждом тамбуре – несколько USB-портов для подзарядки гаджетов.

Петербургская подземка – всё тот же, что и 50-60 лет назад, графический минимализм: тусклые лампы и опустившие глаза пассажиры.

Да и люди на отшлифованных консьюмеризмом берегах Москвы-реки больше напоминают элитную евро-толпу, чем на нервически щербатых невских.

• Отдыхающие москвичи пляшут под музыку на водных террасах близ Парка Горького. Стоп-кадры из видео автора

• А чуть вдалеке – комплекс зданий Министерства обороны РФ на Фрунзенской набережной (1938-1951, 2014). Фото автора

Пожалуй, впервые я увидел Москву в самом её постиндустриальном соку, перевалившую через пышно-бедные неровности ельцинско-лужковского вездестроя, – и плавно взошедшую на плато непотопляемого путинско-собянинского градостроительного акмэ.

Однако именно эта доведенность российской столицы до её художественного абсолюта вдруг заставила меня увидеть Москву не совсем такой, какой она представлялась мне раньше.

То есть не одним лишь бесконечным фрактальным продолжением Комсомольской площади (она же в прошлом – Каланчёвская, она же в просторечье – «Площадь трёх вокзалов»), на которую попадаешь, спрыгнув с поезда. И которая есть не что иное, как идеальная в своём роде инсталляция Большой архитектурной склоки под кодовым названием: «Вас здесь не стояло!».

• Комсомольская площадь. Общий вид сверху.

Где каждое здание – не просто красота, но красота с кулаками, да ещё и с локтями соседям в бок, и с диахронным во весь голос: «А вы кто такие? Почто понаехали?..».

•  «Диалог архитектур» на «Площади трёх вокзалов».

Причём базарно-вокзальный, если так можно сказать, камертон этого зодческо-хорового пространства – не в том даже, что, как на Бородинском поле, в нём смешались в кучу, словно кони-люди, архитектурные стили – николаевский исторический (он же – неоренессанс, он же – эклектика), «сталинский ампир», неорусский модерн, «развитой соцреализм», нарышкинское необарокко и т.д., всего и не перечислишь.

Концептуальность ансамбля Комсомольской площади проясняется в полной мере, когда вдруг замечаешь, что даже здания, построенные как будто в едином стиле, так же точно «презирают» и «посылают куда подальше» друг друга, как и разностильные.

Так, сталинско-неоампирная станция метро «Комсомольская» и сталинская же высотка гостиницы «Ленинградская» (ныне – Hilton Moscow Leningradskaya) не только не дружат, но прямо игнорят друг друга.

• Станция метро «Комсомольская» (1944-1952) и гостиница «Ленинградская» (1949-1954)

В свою очередь, неорусско-модерновый Ярославский вокзал энергично «пихает в бок» и задвигает вглубь свою соседку-сталинистку – всё ту же «Комсомольскую»:

• Ярославский вокзал (1902-1904).

А заодно бросает косой презрительный взгляд на брежневский универмаг «Московский», униженно прибившийся к земле чуть поодаль на другой стороне площади.

• Ярославский вокзал и универмаг «Московский» (1979-1983)

Казанский вокзал, несмотря на то, что он – такой же неорусско-модерновый, как и Ярославский, активно переругивается через площадь со своим «собратом».

• Казанский (1913-1940) и Ярославский вокзалы

В свою очередь, к корпусам Казанского вокзала демонстративно повернулось плоским задом, а к универмагу – полукруглым передом – «неонарышкинское» (по идее тоже близкое к неорусскому модерну, но на Комсомольской площади единство стиля – ещё не повод для знакомства!) здание ЦДКЖ – Центрального дома культуры железнодорожников (1927):

• Фото автора

Ниже на фото – общий вид (неполный) вышеописанной архитектурной «замятни». Слева направо: портал а-ля-рюс-модернового Ярославского вокзала; охотно вклинившееся в «базар-вокзал» неосталинское массивное здание – МФК «Краснопрудный» (2019); поздне-соцреалистический универмаг «Московский», «неонарышкинский» ЦДКЖ и фрагмент а-ля-рюс-модерновых корпусов Казанского вокзала:

• Фото автора

И даже великий архитектор А.В. Щусев, действительный член Императорской Академии художеств (1908) и академик архитектуры (1910), поддавшись склочной магии «Площади трёх вокзалов», соорудил на ней три (!) здания, стилистически не сопрягающиеся не только с прочими, но даже друг с другом – упомянутые выше Казанский вокзал, ЦДКЖ и павильон «Комсомольской»:

• «Три грации» архитектора Щусева на «Комсомольской площади»: Казанский вокзал, здание ТКЗ ЦДКЖ («тылом» примыкает к зданиям Казанского вокзала) и павильон станции метро «Комсомольская»

Зато – внезапно! – ни секунды не высотное и не сталинское здание Казанского вокзала сопряглось – не целиком, но хотя бы частично! – и продолжает сопрягаться со сталинскими и растущими им вослед неосталинскими высотками…

Одним словом, Комсомольская площадь во всех её ракурсах и проекциях не просто впечатляет. Она конкретно рулит и переформатирует всю сложившуюся у тебя картину мира. Особенно если ты отправился на встречу с московским прекрасным из совершенно иной привокзальной вселенной (хоть и подпорченной советскими и особенно постсоветскими архитектурно-монументальными издержками).

• Площадь Восстания (бывшая Знаменская) в СПб.   

 

• Площадь Восстания ночью. Вид от входа в Московский вокзал. Фото автора

Перемещение из Московского на Ленинградский вокзал и выход на Комсомольскую площадь – это моментальное «погружение в Москву», постижение её архитектурного, а через него – и её культурного кода.

Раньше я формулировал этот код для себя примерно так: «Толкотня всех со всеми за центральное место в первом ряду». И все налезающие друг на друга, как советские граждане в очереди за дефицитом, конфликтно разностильные московские дома и церкви, как мне казалось, – суть сплошная и наглядная тому иллюстрация.

Вот лишь несколько рандомных примеров.

Храм Святителя Николая в Голутвине (1686—1692, 1772, 1823), «задавленный» «Президент-отелем» (1982-1983):

Церковь святых Космы и Дамиана (архитектор М.Ф. Казаков, 1790-93 гг.) на углу Маросейки и Старосадского переулка. В 1972 г. позади храма выстроили высокое административное здание-коробку из стекла и чёрного пластика. В публикациях того времени это подавалось как удачное сочетание нового и старого. Что ж, судите сами:

• Фото Vadim Zhivotovsky

 А вот как выглядит типичный для центра Москвы «диалог стилей» на сравнительно коротком отрезке Садового кольца – Садово-Спасской улице.

Начало Садовой-Спасской улицы. Жилые дома-коробки (1967), вдали – массивное конструктивистское здание (1928-1933) и сталинская высотка (1947-1953):

Далее – продолжение Садовой-Спасской (вид в сторону уменьшения нумерации домов). Один из первых московских небоскрёбов («тучерезов») – 9-этажный дом «водочного короля» купца Ф.И. Афремова в стиле модерн (1902-1904); доходный дом в неоклассическом стиле (1905); конструктивистское здание Наркомзёма (1928-1933), вдали – уже знакомые (см. выше) советские дома-коробки:

Кульминация эстетики Садовой-Спасской улицы. Конструктивизм, исторический стиль и, наконец, доминанта – сталинская высотка «На Красных воротах» (1947-1953):

Так вот, проезжая и прогуливаясь по Москве в этот раз, я вдруг понял, что вся эта видимая междомовая «война всех против всех» – лишь часть единого и по-своему стройного стилевого замысла.

Суть этого градостроительного, а по сути цивилизационного плана – в утверждении самодержавного диктата сталинских высоток над раболепно и хаотично суетящимися у их подножья «архитектурными холопами», то есть всеми прочими зданиями. Ну, разве что за вычетом сопоставимых по степени тоталитарной метафизичности зданиями Лубянки или Минобороны, заявляющими о себе как о «конюших», то есть старших боярах или даже правителях при самодержце.

Сталинские высотки – коллективные московские автократоры, подобно верховному божеству, единые в своих многочисленных лицах.

Все прочие, «ссорящиеся» и «толкающие» друг друга здания, даже самые грандиозные и помпезные – подобны местничающим боярам, дерущимся (а в московской придворной повседневности случалось и такое!) за честь сесть на лавку за столом как можно ближе к государю.

• Москва. Садовое кольцо. «Дома-бояре» устремляются к «государевой высотке». 8 августа 2021 г. Фото автора

И даже «наш ответ Манхеттену» – супер-небоскрёбное «Москоу Сити» на Краснопресненской набережной – выглядит смущённой группой посадских челобитчиков из гостиной сотни, застывших на почтительном отдалении в напряжённо-неестественных позах и с трепетом ждущих аудиенции у самой высокой и масштабной сталинской высотки – МГУ, царственно раскинувшейся на стратегической возвышенности – Воробьёвых горах, с которых юный Иван Грозный, подобно Нерону, наблюдал в 1547 году за пожаром Москвы, по ходу дела поливая кипящим вином раздетых догола псковских пищальников-челобитчиков и поджигая им бороды…

• Вид на Moscow City с Воробьёвых гор. Фото автора

• Главное здание МГУ. Фото автора

• Общий вид с Воробьёвых гор на центр Москвы. Фото автора

Примечательно, что в тех немногих московских пространствах, где чудом уцелела старая ансамблевость – например, на Красной площади, тот же гений архитектурно-политической конформности А.В. Щусев безупречно вписал конструктивистский Мавзолей В.И. Ленина в старомосковско-неорусский антураж. Так что Красная Площадь (вместе с Кремлём в целом и даже с коммунистическим кладбищем у его стен!) была включена в Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.

Старомосковская «луковично-шатровая» архитектура Красной площади органически соединена со строгой крепостной стилистикой «миланского кастелло» Кремля, и с этим контекстом идеально сливается конструктивистский Мавзолей Ленина. В чём нетрудно убедиться:

Ниже – столь же безупречный вид Красной площади с противоположной стороны: Мавзолей (1924-1940), часть стены и две башни XV-XVI вв. с шатровыми завершениями XVII в., Исторический музей (1874-1883), построенный в стилистике допетровского Земского приказа, и неорусское здание ГУМа (1893). Правда, вдали в панораму вклинивается одно из самых уродливых зданий сталинской поры – гостиница «Москва» (1932-1935), ныне – Four Seasons Hotel Moscow:

И ещё один пример умения А.В. Щусева органично вписывать новые строения в сложившийся ансамбль (там, где он чудом сохранился от «прежних времён»). Большой Москворецкий мост как бы подчёркивает красоту Кремля и в то же время становится частью общего архитектурного контекста:

• Москворецкий мост (1936-1930). Архитекторы А.В. Щусев, П. М. Сардарян

А вот для контраста – образец творчества того же Щусева, когда у талантливого зодчего, судя по всему, включались иные приоритеты: пытающаяся вклиниться «с участка по соседству» в ансамбль Красной площади упомянутая гостиница «Москва», абсурдистски выстроенная с асимметричным фасадом и притом в двух стилях сразу – позднего конструктивизма и сталинского неоклассицизма.

 

• Гостиница “Москва”

Одним словом, не уцелевшие кое-где «внесталинские» здания и архитектурные комплексы правят столичным балом, а именно «высотки» и их мегалитические «полпреды», вроде уже упомянутых штаб-квартир Минобороны и ФСБ или той же гостиницы «Москва». Не случайно её, хотя и снесли 2004 году, но затем восстановили в полном, так сказать, квазимодовском блеске.

А вот хрущёвскую «Россию», отсылавшую не к сталинским «башням Кощея», а к светлому физико-лирическому шестидесятническому соц. модернизму, повезло куда меньше – её в 2006 году закрыли, а в 2010 – снесли навсегда. Хотя, по мне, эта большая белая коробка (в отличие от одноглазо-однорукого бандита, ныне именующего себя Four Seasons Hotel Moscow, которого сколько раз увидишь, столько раз вздрогнешь) никого своим видом особо не пугала.

• Гостиница «Россия» (1964-1967), её окна выходили на Спасскую Башню Кремля. Снесена в 2010 г. Фото 2004 г.

Приоритет сталинских высоток перед любым другим московским зданием или даже их сообществом хорошо заметен на примере уже упомянутой выше «Площади трёх вокзалов», где над всеобщей низовой перебранкой возвышается доминанта-вертухай – гостиница «Ленинградская». А ведь она юридически даже не прописана на Комсомольской площади и имеет адрес по Каланчёвской улице! Но разве важен формальный статус, когда всё определяет статус фактический – а он у Hilton Moscow Leningradskay, как и у прочих сталинских высоток, однозначно самодержавный. И потому именно «Ленинградская» правит всей вокзальной склокой, кипящей у её подножия. Именно под неё подстроился единственный «успешно согласовавшийся хоть с кем-то» вокзал – Казанский. И именно «Ленинградская» шлёт сигнал прочим угадывающимся вдали силуэтам московских высоток.

• Гостиница «Ленинградская». Фото 2013 г. Sergey Ashmarin

Москвы без сталинских высоток нет и уже быть не может – так, как будто без них её никогда и не было. И даже Кремль отступает в тень перед контролирующими всё пространство российской столицы гигантскими сталинками, как отступает в экспозиции Исторического музея в тень кроманьонцев их эволюционно менее выразительный неандертальский «прототип». На фоне «смотрящих по Москве» башен-сталинок – башни Кремля выглядят чем-то вроде живого сырья, из которого научно-магическим образом был затем содеян «сверхживой» гигант Франкенштейна, причём сразу в нескольких версиях.

• Генсек И.В. Сталин и партийный руководитель Москвы в период сталинской реконструкции Л.М. Каганович. Плакат 1930-х гг.

Сталин убил старую Москву – соразмерный человеку город, сберёгший себя, несмотря на все пожары, бунты и казни, дышащий недвижностью старины и суетой повседневности, каким он был в пору Чаадаева и Хомякова, Тургенева и Толстого, Чехова и Гиляровского, Есенина и Булгакова. Город, где большие, а со временем и огромные «калабуховские дома» перемежались домиками и домишками, усадьбами и усадебками, монастырями, храмами и церквушками, бульварами, садами и площадями, еще хранившими смутную память о тех бесхитростных временах, когда они звались Болотами, Пожарами и Погаными лужами.

• Тверская улица до революции

• Триумфальные ворота (1829-1834) на Площади Тверская застава. Снесены в 1936 г. Восстановлены в 1968 г. на Поклонной горе. Фото Сергея Челнокова (1911-1914)

• Район «Чистые пруды» (в допетровский период – Поганая лужа), 1905-1907 гг.

• Пивная лавка Хамовнического завода у Смоленского рынка в Москве

Стилеобразующей и высотной доминантой той Москвы изначально был и –вплоть до катастрофы «сталинской реконструкции» – оставался Кремль, с его сплавом русско-итальянского и русско-татарского, одним словом, евразийского каменного великолепия. Хотя и отягощённого петербургским, а позднее советским «инопланетным» строительным вторжением. Вот, например, как на стену и башни Кремля «наезжает» тыл здания Арсенала, возведённого в несколько этапов в XVIII в., а чуть выше над ним – крыша модернистского «Дворца съездов» (ныне – Государственный Кремлёвский дворец) постройки 1961 года:

А вот – простые москвичи у Спасской башни Кремля в последние предвоенно-предреволюционные годы:

• Фото Сергея Челнокова, 1901-1914 гг.  

Общий вид дореволюционной Москвы на фоне Кремля в конце XIX века:

Дыхание той, старой Москвы было церковно-духоподъёмным и разгульно-простонародным – не случайно именно в Москве русские аристократы придумали себе славянофильскую мечту и принялись ходить в кафтанах и мурмолках, так что народ на улице принимал их порой за «персиян». И чем ближе к XX веку, с его пробудившейся и забурлившей по всей стране современной городской жизнью, тем этот живой московский дух становился всё слышнее и, если так можно сказать, социокультурно оформленней.

• Константин Юон. «Москворецкий мост. Старая Москва» (1911)

• Борис Кустодиев. «Вербный торг у Спасских ворот» (1917)

Предводитель радикальных российских западников начала XX века – лидер партии кадетов Павел Милюков всерьёз заявлял о том, что не Петербург, а именно Москва – и есть «родина кадетизма», то есть, понимай – русского либерализма.

И вот этот простодушный и пёстрый, оцерковлённый и крамольный, насыщенный свободой во всех её ипостасях – от артистической и купеческой до политической и воровской – город был в одночасье архитектурно и цивилизационно убит.

Убит – и воссоздан как гигантский тоталитарно-державный город-зомби.

Civitas – «социальное тело граждан» – по итогам «сталинской реконструкции» наполнилось совершенно другим духом и другими смыслами. Ибо попало под эстетический гнёт совершенно иной городской среды, множащей отдельного человека на ноль и утверждающей метафизическое величие надчеловеческой, а лучше сказать постчеловеческой системы – «самой великой в мире державы», достигшей, наконец, своего культурно-исторического Эвереста. А лучше сказать, Марса.

Валентин Катаев в автобиографической книге «Алмазный мой венец» вспоминал о том времени:

«Какая странная пустота открылась передо мной на том месте, где я привык видеть Водопьяный переулок. Его не было. Он исчез, этот Водопьяный переулок. Он просто больше не существовал. Он исчез вместе со всеми домами, составлявшими его. Как будто их всех вырезали из тела города. Исчезла библиотека имени Тургенева. Исчезла булочная. Исчезла междугородная переговорная. Открылась непомерно большая площадь — пустота, с которой трудно было примириться. Реконструкция знакомого перекрестка была сродни выпадению из памяти. В Москве уже стали выпадать целые кварталы. Потом наступила более тягостная эпоха перестановки и уничтожения памятников. Незримая всевластная рука переставляла памятники, как шахматные фигуры, а иные из них вовсе сбрасывала с доски».

Вместо Большой Первопрестольной деревни, населённой несовершенными и смертными людьми, – на свет явился кафкианский Замок, в котором стали обитать представители цивилизации принципиально нового типа. А именно, цивилизации сталинских высоток. Носители совершенно нового городского архитектурно-культурного кода. В основе которого – намертво зацементированный имперско-столичный «стокгольмский синдром».

С одной стороны, жители архитектурно зомбированной Сталиным и Кагановичем Москвы ежесекундно раздавлены «в ноль» повсеместно вздымающимися гигантскими сталагмитами, символизирующими торжество общего – над частным, великого – над малым, государства – над человеком.

Но с другой стороны, в «стокгольмском слиянии» с этими циклопическими «единицами» носители высотно-имперского кода чувствуют себя не просто жалкими предсмертными нулями, но рядоположенными частицами уходящих в вечность и бесконечность «сверхчеловеческих» чисел.

Сами того, возможно, зачастую не сознавая, представители сформировавшейся именно в советскую эпоху современной московской регионации воленс-ноленс обречены ежесекундно соотносить себя с «высотками», зеркалиться в них и равняться на них. Думаю, именно этот присущий многим москвичам «комплекс высотки» и является причиной антипатического предубеждения по отношению к жителям столицы, часто встречающегося среди обитателей других российских регионов. И дело здесь, думается, не столько в традиционной зависти «бедных» – к «богатым», сколько в неприятии коммуникативной «высотной болезни», которой подвержены многие носители московского культурного кода.

Наглядный пример диалога «высоток» с «нижестоящими объектами» – разговор ведущих «Эха Москвы» в прямом эфире с людьми, звонящими в студию. Как только слушатель пытается сказать что-то, что не укладывается в текущий дискурс ведущего, из редакционных высот на «нижний» конец провода, как правило, посылается совет подлечить психику, звучит сакраментальное: «Аптека за углом!», и на этом аудиенция «холопа у самодержца» считается успешно завершённой. Геном этого «большого стиля» – не в образовательном уровне или политических пристрастиях журналистов данного конкретного медиа. В региональных редакциях того же «Эха» (например, в петербургской) ничего похожего на «московский стиль» – нет. И ясно, почему. «Люди-высотки» есть только там, где их ежедневно эти самые высотки культурно формируют и крепят. Зачистить окружающее пространство «под себя», стать «доминантой» и ощутить, что «жизнь удалась», – это и есть большой московский стиль и новейшая великая московская мечта, архитектурно и культурно оформившаяся именно в сталинскую эпоху.

Ощутил я всё это, повторюсь, в полной мере лишь в последний свой приезд в столицу. Дело в том, что именно в 2000-х Москва и москвичи в полной мере проявили свои сталинско-высотные представления о прекрасном, успешном и вечном.

Чем более дорогим и помпезным оказывается новое строительство в российской столице – причём не казённое, а именно коммерческое, то есть «народное», тем более оно стремится к высотности и неосталинизму, причём не метафорическому, а буквальному.

Вот, например, «Триумф-Палас» – жилой небоскрёб в Хорошёвском районе Москвы, Чапаевский пер., д. 3. Благоволите!

• ЖК «Триумф-Палас» (2001-2006).

Вот он же, возносящийся «золотым куполом» к ночному небу:

• Стоп-кадр из видео

По правде сказать, не все москвичи, особенно те, что очутились по соседству, в восторге от этого торжества архитектурного неосталинизма 2000-х. Но недовольные же, наверное, просто завидуют! Да и не разбираются эти обитатели убогих хрущёвок в настоящей современной и успешной архитектуре. О чём и спешит намекнуть в материале Виктории Худабашян «“Я живу в самом высоком жилом доме России”. “Триумф-Палас” — квазисталинка на “Соколе”» модная столичная газета The Village, которую называют «хипстерской» (но в Москве, само собой, – особые хипстеры, высотные) и которая, по её собственным словам, пишет о Москве, «какой она должна быть»:

«“Триумф-Паласом” недовольны жители близлежащих районов, потому что дом якобы не вписывается в исторический облик Сокола, с которым он граничит. На самом деле “Триумф-Палас” стоит на стыке двух районов — исторического Сокола и обновленного Хорошевского, большую часть которого занимает Ходынское поле с его новостройками, ТЦ “Авиапарк” и дворцом “Мегаспорт”.

 Получается, что небоскрёб своим обликом отражает стиль обоих районов, на стыке которых он находится. С одной стороны, здесь есть отсылки к сталинской классике с ее фундаментальностью: роскошные люстры, высокие своды, большие пространства — всё это напоминает старые дома, которых так много на Соколе. С другой — это отсылка к современному Хорошевскому с его новостройками и не так давно открытым “Авиапарком” и новой станцией метро».

И далее The Village помещает пространное интервью с верно понимающей то, какой «Москва должна быть» счастливой обитательницей этого великолепного и прогрессивного дома – предпринимателем Маргаритой Бекштрем-Бенуа. Знакомьтесь!

«– Дом выдержан в стилистике сталинских высоток: внутри очень много мрамора, просторные холлы, высокие потолки. В нем очень комфортно и приятно находиться, потому что он не давит своим историзмом, но и не перегружен хай-теком.

Здесь присутствует ощущение свободы и простора за счет грамотно продуманного пространства и большого количества КПП. Нет ощущения муравейника. Очень редко кого-то встретишь в холле. Паркинг у нас многоуровневый, с ним обычно не возникает проблем.

Дом довольно-таки известный. Я предпочитаю говорить, что живу не здесь, а на Ходынке, чтоб привлекало внимание не место, где я живу, а я. В свое время в моей секции жил Олег Табаков, чем я очень горжусь. Он всегда вносил радостную эмоциональную составляющую, при встрече в лифте рассказывал стихи, шутил…».

«– Район в целом тихий, спокойный. Рядом с нами Чапаевский парк, берёзовая роща, есть место, где погулять. Мне очень нравится архитектура района: здесь много сталинок…».

Ощущение свободы и простора за счет «грамотно продуманного пространства» и «большого количества КПП» присуще, как можно понять, не только обитателям «Триумф-паласа», но и другим обладателям новейшего московского культурного кода.

Например, бизнесменам, которые разместили свои офисы в МФК «Оружейный» на Садовом кольце:

• Бизнес-центр «Оружейный» (2006-2016)

• Вид на БЦ «Оружейный» ночью

Или арендаторам помещений «Павелецкой башни», повергшей во прах и «растоптавшей» одноимённый вокзал, оказавшийся «под ногами» у этой, хотя и усечённой, но всё равно гигантской высотки.

• «Башня на Павелецкой» (1996-2003). Фото автора

Вот что говорят об этом здании сами его создатели:

«Главным мотивом по высотности здания и декорированию фасадов башни, по признанию архитектора Е. Ауловой, являлись сталинские высотки: “Очевидны и неизбежны параллели со «сталинскими» высотками – московским ремейком чикагских небоскребов, не сгруппированными, однако, в деловом районе, а рассредоточенными по кольцу вокруг городского центра. Это – ещё одна попытка создания «московского небоскрёба» – тоже одиночная высотная доминанта, силуэт которой – традиционная русская башня”.

Московский архитектор, профессор МАрхИ, Б. О. Уборевич-Боровский, комментируя этот проект, вспоминал:

“На Павелецкой я решил: раз уж делать «московский» стиль – надо идти до конца. И наделал там кучу башенок. Но все это потом причесали, а в авторах оказался Посохин. Потому что все, что выходит из «Моспроекта-2», все подписывается им. А реальные авторы: Сергей Ткаченко, Евгения Лякишева и я. Два корпуса – по площади и по кольцу, и между ними – башня.

Сначала у нее была вообще спиральная форма. Но когда Посохин (Михаил Михайлович Посохин (род. 10 июля 1948, Москва, СССР) — советский и российский архитектор, педагог. Генеральный директор ГУП «Моспроект-2» имени М. В. Посохина с 1993 года. Прим. авт.) вторгся в это дело, он сказал: в плане должен быть крест. Восьмигранник – и никуда.

Я, конечно, в восторге от сталинского ампира, но считаю, что архитектура должна быть современной… Но Посохин выдал директиву, подсунул Лужкову и тот подписал. Они заставили Лякишеву нарисовать Кутафью башню – чтобы Лужков клюнул. Тот увидел что-то знакомое, типа Кремль, ну, и подписал. Надо бы было уйти из проекта, но я решил не уходить. Да, это архитектура на потребу начальству… Я <…> чувствовал, что немасштабно. Обрезайте, сказали, распластывайтесь. Но если все это достроят, вещь будет крепко смотреться. Хотя совершенно вне времени: такой 53-й год, восьмая высотка”…».

• Павелецкий вокзал у подножия «Павелецкой башни». Общий вид

О том, что башня даже в её, по мнению московского архитектора Уборевича-Боровского, «немасштабной» версии, «наехала» на Павелецкий вокзал 1900 года постройки и по сути подмяла его под себя, никто, судя по всему, даже не вспоминал – спорили лишь о том, каким быть неосталинскому небоскрёбу: совсем похожим на сталинскую высотку или же не совсем, а может даже, и вовсе непохожим – как в Moscow City! Решили – что совсем.

При этом не только чиновники или бизнесмены, но и московская общественность в целом, насколько я понял, не пытается спорить с тем, что архитектурной идеей столицы являются небоскрёбы, и в первую очередь – сталинские высотки либо отсылающие к ним «реплики», у ног которых «копошатся все прочие».

Мне почему-то кажется, что именно по этой причине москвичи в конце концов смирились с самым большим (во всех смыслах) монументальным издевательством над их городом. Я имею в виду, как нетрудно догадаться, «Петра I» работы Зураба Церетели.

Царь Пётр, конечно, не любил Москву. Но всё же, хочется думать, не до такой степени, чтобы гробить едва ли не последнее, что у неё осталось – радующие (увы, теперь уже радовавшие) глаз виды на Москву-реку:

• Вид на памятник в приближении

Думаю, от гнева московско-народного Церетелевского Петра спас исключительно размер. «Раз уж он такой огромный, чёрт с ним, пусть стоит! Будем считать, что это – ещё одна высотка». Примерно так рассудили, полагаю, многие просвещённые и художественно изысканные москвичи. И он стоит! И никаких попыток снять его, положить на бок и отправить в «Музеон» – парк монументальных монстров, что расположился как раз неподалёку, насколько я знаю, никто не предпринимает.

Но я далёк от того, чтобы заподозрить москвичей в социальной инертности или недостаточной любви к родному городу. Дело в другом. Как мне кажется, любой человек, вжившийся в Москву и «впустивший в себя» её архитектурный контекст, усваивает и её культурный код. И начинает воспринимать грандиозное, высокое и имперски доминантное как прекрасное по определению.

Уверен, есть и другие примеры восприятия отдельными москвичами и московской эстетики, и архитектурной красоты как таковой. И я знаю многих москвичей, кого упомянутый культурный код не смог подчинить себе. Думаю, именно таким человеком был Булат Окуджава. Таким был и недавно ушедший Сергей Адамович Ковалёв, с которым я имел честь и счастье быть лично знакомым. Такими остаются многие москвичи, которых я знаю или знал, кого называю своими друзьями и которые умеют любить свой город, помимо его «высотно-сталинской» сути…

Но суперэго, которому могут внутренне противостоять сильные духом отдельные личности, довлеет над социумом в целом. Сопротивляться тому, что эстетически и ментально тебя организует, притом независимо от тебя и помимо тебя, всё же очень трудно. Почти невозможно. И, побывав в этот раз в Москве, я вдруг понял, почему «московские петербуржцы», в частности, глава «Газпрома» Алексей Миллер, с такой настойчивостью пытались (и продолжают пытаться!) «подарить» родному городу самые высокие в стране небоскрёбы. И таки один уже подарили (слава богу, хотя бы не в центре города)!..

• «Лахта-центр» – газпромовский небоскрёб, вызвавший массу негативных откликов и прозванный «Газоскрёбом».

• Вторжение «Лахта-центра» в панораму Невы.

Прежде мне казалось, что, навязывая городу на Неве гигантские «кукурузины», московские петербуржцы просто хотят возвыситься над экс-земляками, порой впадающими в либерально-протестные ереси, и поставить петербуржцев раз и навсегда «на место».

Но, находясь в столице, вдруг понял, что Миллер и прочие, судя по всему, прижившись в Москве и усвоив её культурно-эстетический код, совершенно искренне захотели сделать своей «малой родине» поистине царский подарок: возвысить Петербург над Москвой в буквальном и переносном смысле, водрузив в нём небоскрёбы «выше всех московских»…

Но вернёмся на берега Москвы-реки. Весь этот московский «высотный» общественно-гардостроительный консенсус (если, конечно, я прав и он действительно существует) не означает, разумеется, что москвичи попросту махнули рукой на свой город и не пытаются сберечь то, что чудом уцелело под сапогами сталинской реконструкции и неосталинского девелопмента.

Московские власти – и в этом петербургским впору брать с них пример – планомерно сохраняют дореволюцинную индустриальную архитектуру, превращая бывшие фабрики, теплоцентрали и т.п. в функционально современные здания – общественные, деловые.

• Здание бывшей фабрики в Хамовниках, улица Тимура Фрунзе. Фото автора

• Бывший фабричный корпус на улице Усачёва. Фото автора

Там, где у общественности хватает сил и аргументов, как минимум, сохраняются, а как максимум, приводятся в порядок старые московские дома, в том числе деревянные.

• Ул. Щипок, д.3, с.1. Дом Масловой-Петровых. Вт. пол. XIX в. Согласно легенде, здесь печатали газету «Искра», а в 1933 г. прямо здесь же расстреляли хозяина.

• Дом-музей И.С. Тургенева на Остоженке, 37 (1819).

Некоторым старым постройкам, пострадавшим в советскую эпоху, возвращают прежний вид.

• Улица Сергия Радонежского, д. 2. Часовня «Проща» Спасо-Андроникова монастыря

Хотя далеко не всё, что пережило большевистское градостроительное нашествие, удаётся сохранить. Многое продолжало уничтожаться в эпоху мэра Ю.М. Лужкова (1992-2010).

• Юрий Лужков

Снос бесценных памятников истории, культуры и архитектуры продолжился и в дальнейшем. Так, летом 2011 году компанией «Сатори» был уничтожен дом композитора А.Е. Варламова (1801-1848), автора известных романсов («Красный сарафан», «Вдоль по улице метелица метёт», «На заре ты её не буди», «Ты не пой, соловей») в Большом Козихинском переулке, где композитор жил в 1841 году.

• Дом композитора А.Е. Варламова в 2008 году, за три год до сноса 

Эта и подобные ей множественные утраты «эндемических» фрагментов старой Москвы для города и горожан невосполнимы. Дело в том, что только там, где в старом московском центре не видно высоток (а такие укромные места есть!), там Москва не давит и даже вселяет умиротворение.

Вот – один из таких «кусочков» – дом на Маросейке, 17/6:

• «Дом с оградой». Здание посольства Республики Беларусь. Фото автора

Правда, сопровождённый несколько странной по своему информационному минимализму охранной доской:

• Фото автора

Вот – дом 5 по Молочному переулку, где в 1959-1969 гг. жил художник В.Е. Попков.

• Мемориальная доска на д. 5 по Молочному переулку. Фото автора

А вот – тихое и благостное пространство близ Зачатьевского монастыря:

• Парадные ворота Зачатьевского монастыря (1696). Фото автора

Рядом – красивые и ухоженные старые здания:

 

Фото автора

Ну, и, конечно, всегда можно сокрыться от недреманых глаз высоток там, где царят история и память…

• Колокольня над Западными воротами Донского Монастыря. Архитектор Д. Трезини, завершил А.П. Елвашев (п. пол. XVIII в.). Фото автора.

• Кладбище Донского монастыря. У могилы П.Я. Чаадаева. С Григорием Нехорошевым, знатоком истории Москвы. Фото Марины Шаповаловой

Но такие заповедные уголки Москвы – единичны и, в общем, затеряны в высотно-сталинских джунглях.

Москва per se – такая:

•  Высотка на Котельнической набережной во время пролёта авиации

• Вид на гостиницу «Украина», высотку на Кудринской площади и небоскрёбы «Москва-Сити» с бизнес-центра «Оружейный»

• Общий «высотный» вид столицы

Как ни стараться смотреть на всё это философски и контекстуально, но перед нами – город не для людей и не про людей. А для государства и про его амбиции. Человеку во всём этом великолепии есть место только тогда и только до тех пор, пока он – мега-босс. Нет кабинета из кожи в высотном пространстве – нет и места в вип-пространстве столицы. А что в столице не вип – то уже задворки.

И я понимаю, почему молодые московские урбанисты с такой страстью и настойчивостью пропагандируют повсюду «общественные места» и велодорожки. Просто ничего другого, кроме Нескучного сада, Парка Горького или Зарядья (ну, и велодорожек, само собой), что москвичи смогли бы почувствовать по-настоящему своим, близким и созданным именно для них, а не для больших планов большого начальства, в Москве и нет. Ибо Москва как таковая – не для простых смертных. Она для бессмертных. И совсем непростых. И ждать, что этот город когда-нибудь «перекодируетсся» или «закодируется по-новому» и что Москва вновь, как когда-то, станет «родиной кадетизма», вряд ли стоит.

Уже в следующем десятилетии Москва отметит столетие своего превращения в «город Сталина». И мне почему-то кажется, что москвичи в массе морально к этому готовы. И не считают, что в их культурно-исторической судьбе что-то идёт не так…

Но в завершение всё же – одна из замечательных старомосковских перспектив, сохранившаяся по сей день и эстетически не придавленная (почти не придавленная – всё же звезды на башнях мерцают и Большой каменный мост построен вместо снесённого старого на новом месте в 1938 году) сталинизмом:

Вид на Кремль с Патриаршего моста

• Вид на Кремль с Большого Каменного моста, 1882-1896 г. Фото И.Ф. Барщевского

Даниил Коцюбинский

Автор благодарит за бесценную помощь в подготовке статьи своих московских друзей – Марину Шаповалову и Григория Нехорошева.

 

Сталинская реконструкция Москвы

Историческая справка

Мысли о полной архитектурной модернизации Москвы, три четверти домов которой составляли одно- и двухэтажные деревянные и полудеревянные (низ — кирпичный, верх — деревянный) строения, появились ещё до революции.

В 1909 году возникло общество «Старая Москва», поставившее целью создать генеральный план столицы под названием «Новая Москва» с целью выявления исторической планировки Москвы и развития её в соответствии с современными нуждами.

А в 1912 году при Московской городской думе была создана «Комиссия по внешнему благоустройству города», председатель которой Николай Щенков вдохновенно взывал:

«Москва должна принять европейский вид. Исторические памятники и здания, конечно, останутся, но теперешний азиатский характер города — все эти кривые улочки, неправильную планировку построек и странную окраску домов — необходимо уничтожить… Скоро Москва станет вполне европейским городом. В 1914 году будет повсюду проведено электричество, бульвары переделаны на заграничный образец, древесные насаждения на них увеличены, на безобразных площадях, вроде Кудринской, устроены великолепные фонтаны; мостовые будут перемощены»

Правда, уже в начале 1913 года многие московские художники, архитекторы и журналисты обеспокоились слишком радикальными грёзами думцев, и во влиятельной газете «Голос Москвы» появилась на эту тему статья с тревожным заголовком: «Москва, теряющая свой облик».

Скорее всего, эта дискуссия привела бы к итоговому компромиссу между старым и новым, но шанса на это история Москве не дала: в октябре 1917 года к власти в стране пришли большевики, а уже через несколько месяцев Москва стала их столицей.

Под влиянием этих событий многие видные архитекторы с энтузиазмом принялись разрабатывать новые градостроительные концепции, призванные отразить произошедшие в стране перемены.

Архитектор Б.В. Сакулин в 1918 году создал план преобразования Москвы, который так и назвал: «Город будущего».

Академики архитектуры А.В. Щусев и И.В. Жолтовский создали мастерскую по проектированию «городов будущего» и в 1923 году представили свой проект «Москвы будущего».

Чуть позже появился проект «Большая Москва» архитектора С.С. Шестакова, который стремился развить идеи Сакулина и Щусева, но в 1930 году был репрессирован «тройкой», пережил инфаркт и в 1931 году умер.

В это же время, на рубеже 1920-1930-х годов, в связи с началом курса на форсированную индустриализацию, коллективизацию и «полное построение социализма», советские лидеры всерьёз задумались о превращении Москвы в «образцовый социалистический город».

В эту пору столкнулись идеи «урбанистов» и «дезурбанистов».

Урбанист Л.М. Сабсович, автор концепций «генерального плана построения социализма в СССР» (1929) и «социалистического города» (1930) (его книга «Советский союз через 15 лет» воспевала сталинские планы ускоренной индустриализации) отстаивал развитие города в высоту. В 1938 году Сабсович был репрессирован и погиб.

В свою очередь, дезурбанист (и экс-троцкист) М.А. Охитович и его единомышленники являлись сторонниками развития города вширь и малоэтажного строительства. Их главная идея заключалась в превращении всех населённых пунктов страны за 10-15 лет в «социалистические города» с населением 50-80 тысяч человек, соединённые транспортными путями высокого класса. Проблемы связи и обслуживания предполагалось решать за счет массового распространения личных автомобилей. Некоторые идеи Охитовича позднее подхватил Ле Корбюзье. А сам Охитович, как и его оппонент Сабсович, сгинул в пучине Большого террора. В 1935 году он выступил с речью в защиту конструктивизма и подверг резкой критике сталинский «культ иерархии», а также «национализм». В 1937 году Охитовича расстреляли.

В 1932 году Моссовет организовал закрытый конкурс на проект генплана Москвы. В конкурсе приняли участие не только советские архитекторы, но и крупнейшие функционалисты-иностранцы — франко-швейцарец Ле Корбюзье, швейцарец Ханнес Майер, немец Эрнст Май.

Корбюзье, в частности, предложил построить на месте Москвы новый город, сохранив лишь наиболее выдающиеся памятники русского зодчества, вроде Кремля и Китай-города.

«Нет возможности, – говорил Корбюзье, – мечтать о сочетании города прошлого с настоящим или с будущим; а в СССР больше, чем где-либо. В Москве, кроме нескольких драгоценных памятников былой архитектуры, ещё нет твёрдых основ; она вся нагромождена в беспорядке и без определённой цели. В Москве всё нужно переделать, предварительно всё разрушив».

Ле Корбюзье предложил создать прямоугольную сетку улиц вместо традиционной радиально-кольцевой структуры, а территорию столицы – сократить за счёт повышения этажности зданий, окружив их зелёным массивом. Город должен был быть разделён на зоны: на севере – политический центр, южнее — четыре больших жилых района, затем — исторический центр, к югу от которого – промзона.

По проекту ещё одного участника конкурса – советского архитектора-рационалиста Н.А. Ладовского, Москва должна была стать динамическим городом. Предполагалось разорвать радиально-кольцевую систему планировки Москвы, разомкнув одно из колец, и дать городу возможность динамического развития в заданном направлении. Москва должна была принять форму параболы или кометы с историческим центром города в качестве ядра. Осью призвана была стать Тверская улица, переходящая в Ленинградское шоссе: «Центр города приобретает форму веера». Со временем Москва, развиваясь в северо-западном направлении, могла, по мысли Ладовского, слиться с Ленинградом. Этот проект, однако, реализован не был, и сталинский генплан закрепил сложившуюся кольцевую структуру Москвы.

Одни словом, если бы Сталин и Каганович буквально восприняли все отважные и прогрессивные рекомендации архитекторов-модернистов, то от старой Москвы после реконструкции, возможно, не осталось бы даже того, что есть сегодня.

В итоге было решено опереться на привычную для России чиновничью структуру: проектные мастерские Моссовета.

В 1935 году Иосиф Сталин и Вячеслав Молотов утвердили постановление «О генеральном плане реконструкции города Москвы».

• И.В. Сталин и В.М. Молотов, 1935-1937 гг.

Предполагалось в кратчайшие сроки превратить столицу СССР в образцовый, обводнённый и озеленённый город-сад индустриальной эпохи: с широкими магистралями, новыми мостами и метрополитеном. И, конечно, с прекрасными зданиями, красотой и величием олицетворяющими красоту и величие самого свободного и самого счастливого в мире государства трудящихся.

• Кадр из фильма «Цирк» (1936)

Предполагалось, что новый генплан, разработанный главным архитектором Москвы В.Н. Семёновым (автором книги «Благоустройство городов», 1912 г.) и Сергеем Чернышёвым (сотрудником Щусева и Жолтовского в рамках проекта «Новая Москва»), будет воплощён в жизнь за десятилетие.

Приоритетным направлением признавалось строительство Московского метрополитена, а также канала Москва-Волга (канала им. Москвы) и других каналов, которые должны были соединить столицу со всеми крупными реками европейской части страны.

• Глава московской партийной организации Лазарь Каганович на плакате времён «сталинской реконструкции» Москвы

Правда, главными заказчиками этого едва ли не самого масштабного в новейшей мировой истории градостроительного начинания были люди, родившиеся и выросшие не в крупных городах, а в маленьком грузинском городке Гори (И.В. Сталин) и деревне Кабаны Киевской губернии (Л.М. Каганович) и к тому же не прошедшие полный курс даже средней школы. Этим во многом определялись их представления о прекрасном и целесообразном, а равно о соотношении того и другого.

• Л.М. Каганович и И.В. Сталин

• С 1935 по 1955 годы по предложению И.В. Сталина Московский метрополитен носил имя Л.М. Кагановича

Слава богу, сил и ресурсов на всё задуманное в планах по полной реконструкции Москвы у советской власти не хватало.

Взорвать в 1931 году Храм Христа спасителя, построенный в 1837-1860 гг. по проекту Константина Тона в память о войне 1812 года, – сумели.

Но вот построить на его месте Дворец Советов, призванный стать самым высоким зданием планеты, превзошедшим американский Empire State Building, уже не смогли – выдохлись (в 1949-1953 гг. на идейной основе этого проекта будет построена «самая высокая высотка» – главное здание МГУ).

• Проект Дворца Советов, который должен был быть построен на месте взорванного Храма Христа Спасителя. Архитектор Б.М. Иофан (этот же архитектор в 1931 году построил знаменитый «Дом на набережной» – место обитания партийной элиты)

На один только разбор обломков храма ушло почти два года…

По изначальной задумке, все значимые площади Москвы, включая Красную, должны были увеличиться как минимум в два раза за счёт сноса находящихся вокруг них строений, дабы придать большую значимость возводимым зданиям, а также очистить место для проведения массовых мероприятий.

Ширина всех важнейших улиц города должна была увеличиться до 30-40 метров и более за счет сноса и переноса стоявших там зданий. Тверская улица и Новый Арбат — пример того, как должны были бы выглядеть все улицы в центре Москвы.

• Новый Арбат

За время «сталинской реконструкции» количество памятников московской архитектуры, официально находившихся под государственной охраной, с 216-ти в 1926 году сократилось до 74-х в 1935-м.

Почти все культовые сооружения в по Тверской и Охотному ряду были уничтожены, невзирая на их историко-культурную ценность. На улице Горького были заменены практически все фасады. Уцелевшие старинные здания надстраивались и переносились, с отрывом от фундамента, на уровень красной линии.

• Тверская улица в 1920-е годы

• Перестройка Тверской

Были уничтожены Китайгородская стена с Иверскими воротами, Сухарева башня, памятник XVII века, в котором размещалась первая в России «Школа математических и навигацких наук», Триумфальная арка в память о событиях 1812 года и множество других памятников истории и архитектуры.

Вот лишь краткий мартиролог наиболее значительных утрат.

• Собор Спаса на Бору в Кремле 1330 г. – самая старая постройка Москвы времён Ивана Калиты. Снесён в 1933 году,

• Вознесенский монастырь в Кремле. Основан в 1386 году Евдокией, женой Дмитрия Донского. Служил местом погребения представительниц московского великокняжеского рода. Снесён в 1929 году.

• Чудов монастырь в Кремле. Кафедральный мужской монастырь. Основан митрополитом Алексием в 1365 году. Разрушен в 1929-1932 гг.

В монастыре крестили сыновей и дочь Ивана Грозного, в 1629 г. – будущего царя Алексея Михайловича, в 1672-м — Петра I, в 1818-м — Александра I. Чудов монастырь использовали для заточения противников власти. В числе узников были: митрополит Исидор, архиепископ Новгородский Феофил, архиепископ Геннадий (Гонзов), князь-инок Вассиан (Патрикеев), царь Василий Шуйский и патриарх Гермоген. Снесён в 1929-1932 гг.

 

• Стены и башни Китай-города. Построены итальянским архитектором Петроком Малым в 1535-1538 гг. Обновлены и достроены в 1680-х гг. 

Поначалу Моссовет поручил было организовать полную реставрацию Китай-города. Работы продолжались до 1932 г., в результате них расчистили стену от пристроек, починили зубцы и шатры, спроектировали кровлю.

• Панорама Китай-города в Москве, 1887 год. Вид (слева направо) от Варварских ворот к Ильинским. Между ними глухая Гранёная (Многогранная) башня

Но уже в 1932 году Президиум ВЦИК СССР принял решение о сносе Китайгородской стены. В конце 1933 года стену включили в список построек, подлежавших разборке на стройматериалы для нужд Метростроя. Снос продолжался несколько месяцев и был окончен к концу 1934 года. Обломки измельчали в щебень, который использовался для цементирования тоннелей первой очереди московского метро.

• Воскресенские (Иверские) ворота Китайгородской стены, итальянский архитектор Петрок Малый (1538, 1680). Фото 1890-1897. Снесены в 1931 году.

• Сухарева башня. Фото 1929 г. Построена по образцу европейской ратуши, но в русском стиле в 1695-1701 годах. Снесена в 1934 году, несмотря на протесты архитекторов и искусствоведов.

• Храм Успения на Покровке. Построен в 1699 году. Снесён в 1936 году

В 1927 году были уничтожены Красные ворота, возведённые в 1709 г. в честь Полтавской битвы, а также располагавшаяся рядом церковь Трёх Святителей.

Помимо Храма Христа Спасителя, были снесены церковь Иоанна Воина на Убогом дому, где возвели гостиницу «Славянка», на месте Страстного женского монастыря появились театр «Россия», памятник Пушкину (передвинутый с прежнего места) и сквер.

• Страстная площадь и монастырь. В 1938 г. монастырь решено было снести. Сейчас на его месте стоят передвинутый памятник Пушкину и уже бывший кинотеатр «Россия»

Вместо Успенского собора и Симонова монастыря построили Дворец культуры ЗИЛа. Уничтожили Симонов монастырь, основанный в 1370 году, на территории которого находились захоронения героев Куликовской битвы.

Всерьёз думали о сносе храма Василия Блаженного на Красной площади…

Смысл и масштаб превращения, произошедшего с Москвой в ходе сталинской реконструкции, можно понять и ощутить, сравнив то, как изменился внешний облик построенного в самом конце XIX века доходного дома страхового общества «Россия».

После революции в этом здании разместились руководящие органы советских спецслужб, а в 1939-1940 гг. всё тем же универсальным архитектором А.В. Щусевым был создан масштабный проект реконструкции комплекса зданий госбезопасности, утверждённый наркомом внутренних дел Л.П. Берией.

Вскоре началась война, и частично реализовать проект удалось лишь в 1944-48 гг. Суровый «сталинский классицизм» фасада по новому проекту был оживлён ренессансными нотками. Сохранилось даже предание о том, что сам Щусев прокомментировал этот свой проект так: «Попросили меня построить застеночек, ну я и построил им тюрьму повеселее».

• Памятник на могиле А.В. Щусева. Новодевичье кладбище

Окончательно щусевский замысел был воплощён в жизнь лишь в 1983-1985 гг. архитектором Глебом Макаревичем по указу генсека КПСС Ю.В. Андропова (в прошлом – председателя КГБ СССР), правда, уже после кончины последнего в 1984 г.

• Доходный дом страхового общества «Россия» до революции (слева) – и после всех последующих реконструкций

Реализации плана «сталинской реконструкции» Москвы в полном объёме, помимо нехватки ресурсов, помешала война.

В послевоенный период генплан продолжил реализовываться, но с коррективами, главными из которых стали «высотки». Все восемь (построены семь) московских высоток были заложены в один и тот же день 800-летия Москвы — 7 сентября 1947 года, и в один и тот же час — в 13:00 по московскому времени.

Высотные здания должны были стать доминантами, формирующими ансамбли площадей города. А высотка МГУ на Воробьёвых горах призвана была градообразовывать Москву в целом.

Так в итоге и случилось.