После того как Вера Анатольевна ДЕМЕНТЬЕВА возглавила петербургский Комитет по охране памятников, он превратился в одно из самых заметных подразделений городской администрации. Однако о личности главы КГИОП почти ничего не известно.
– Некоторые снобы в 2003 году, когда вас предлагали на должность, говорили, что городской Комитет по охране памятников не может возглавлять человек, родившийся во Львове…
– Ну, истинный сноб такое никогда не скажет. Вкус не позволит, это мыслишка из арсенала обывателей. Между прочим, зря вы снобов не жалуете. По мне, все самое великолепное в мире творилось из снобистских устремлений. Я действительно родилась в прекрасном Львове, в буквальном смысле – “проездом”, по месту службы отца. А папа мой не просто коренной ленинградец, фамилия Дементьевых в Петербурге с момента основания города. Из Новгородской губернии сгоняли умельцев на его строительство, здесь и осели. Род был когда-то многочисленным, все “люди профессии”. Среди них инженеры, строители и архитекторы, конструкторы и врачи, домовладельцы, купцы и служивые дворяне. Кстати, с семейством Дементьевых связана дореволюционная история финского строительного концерна “Полиматка”. Советская история моей семьи, как и многих ленинградцев, трагична. Война, блокада… Большую часть родственников знала лишь по рассказам да выцветшим фотографиям.
– Говорят, ваш дедушка штурмовал Зимний?
– Мой революционный дедушка не был участником штурма Зимнего. Он и его братья служили на флоте в Кронштадте. В ночь перед штурмом они забаррикадировали проход из Зимнего в Эрмитаж, его взвод охранял Министерский коридор. Дед – очевидец: в ту ночь Эрмитаж не грабили. А вот штурма он не мог видеть, хотя и был всю ночь рядом на посту. Дальнейшая судьба его была неясной: каким-то чудом уцелел в Кронштадтском мятеже, а погиб позже уже в блокаду при бомбежке на улице Шкапина. Папа и его маленький брат рано остались без матери, осиротели еще при живом, но сосланном отце. Отцу повезло – в детский дом его не отправили, в его судьбе приняла участие Е. Д. Стасова (да, да – та самая Елена Дмитриевна, внучка архитектора В. П. Стасова, племянница “иерихонской трубы”, известного художественного критика В. В. Стасова). Оценив талант ребенка, его способность к рисованию, а главное – абсолютный музыкальный слух, она определила мальчика воспитанником военно-оркестровой службы в Ленинградское пехотное училище (они квартировали тогда в Воронцовском дворце).
Елена Дмитриевна и определила отцовскую мечту – консерваторию. Для моего папы война началась в 17 лет, Ленинградское пехотное училище в 1941 году стояло летним лагерем под Лугой. Попали в окружение, прорвались и вышли с боями со знаменем, а мой папа – с первым ранением. После – переформирование на Урале, в Березняках. К тому времени туда была направлена и семья моей мамы, дедушка по материнской линии был химик, работал на оборонной заводе. Эвакуированный из Ленинграда, в Березняках был наш ТЮЗ. Ленинградцы старались держаться вместе, сообща легче было выжить. На Урале отец встретил не только любовь своей жизни, но и своего друга жизни – известного ленинградского архитектора С. И. Евдокимова.
А поженились родители только после войны. Папа уже был офицером, и куда бы его ни бросал офицерский долг (Западная Украина, Германия, Монголия), мы каждый раз возвращались в Петербург. Отец так и говорил: “Собирайтесь, девочки, нас ждет Ленинград”. Свою мечту, программу жизни – консерваторию, он закончил, правда, в Москве. На пенсии папа преподавал и был директором 19-й музыкальной школы Октябрьского района.
– Почему дочь военного пошла в Академию художеств?
– Выбор действительно имелся. У меня не было сомнений, что поступлю в любой вуз. Учеба давалась легко, без напряжения. Металась я между юридическим, историческим, филологическим факультетами ЛГУ. А уж Академия художеств была просто родной, здесь был круг знакомых моих родителей. Юрфак отпал первым, папа сказал: “Помнишь, в “Летучей мыши” все суетятся и ждут нотариуса? Вот и ты будешь нотариусом”. Это сейчас такая профессия – престижна, уважительна и всем нужна, а в советское время… В общем, Академия художеств, Институт имени Репина, факультет теории и истории искусства.
– Не жалеете о выборе?
– Что вы! Академия того времени была совершенно уникальным вузом! Преподавали блестящие профессора, еще из той, старой гвардии. Меня учили Абрам Львович Каганович, Игорь Александрович Бартенев, Цецилия Генриховна Нессельштраус и другие – “иконостас” искусствоведческой и исторической науки. Понимаю, важно, конечно, не только кто учит, но и кто учится. Тут я постаралась, обучения проходило не только в стенах академии. Нас педагоги приглашали к себе на чай, шли неспешные беседы об искусстве. Думаю, подлинное знание, чувствование материала оттуда, от этих посиделок.
– И как увлеченная своей работой искусствовед стала чиновником?
– Закончив Академию художеств и в студенческие годы вдоволь “наводившись” экскурсиями, я мечтала об Эрмитаже. Все, кто специализировался на западном искусстве, о нем мечтали. А тут декан нашего факультета Игорь Бартенев предложил для начала к нему, в создаваемую группу по охране памятников. Так я и оказалась на работе в структуре при Главном управлении культуры, она называлась Производственное бюро по охране памятников истории и культуры.
– А разве Государственная инспекция по охране памятников тогда не существовала?
– В то время объекты были разграничены на памятники истории и памятники архитектуры. ГИОП занималась архитектурой, а мы историей. Наша группа начала составлять свод памятников – это был первый подход к реестру, который создается и по сей день. Мы выявляли исторически ценные объекты, формировали первый учетный документ, который назывался “Словник памятников”. Потом меня перевели в Главное управление культуры, где я была назначена Уполномоченным по контролю за вывозом культурных ценностей за границу, курировала вопросы музейного строительства, изобразительного искусства, была членом Совета по монументальной скульптуре. Туда входили: Моисеенко, Аникушин, Эйдлин, Рыбалко, Тимченко, Игнатьев…
– За что отвечал совет?
– Не только за идеологию монументальной пропаганды, но и в большей степени за художественную полноценность скульптуры. Великие мастера, с которыми довелось работать, научили меня “видеть” скульптуру. Каждый мастер, каждая новая работа проходила этот жесткий экзамен. Споры были – ох, какие жаркие!
Помню конкурс на лучший эскиз памятника Чайковскому, Аникушин дал два варианта. Одна модель меня потрясла: Чайковский сидит, держит докторскую шапочку, и у него такой поворот головы, как будто музыка уже звучит в его голове. Мощный образ вдохновения. Я эту работу отстаивала с жаром, но жюри выбрало другую, тоже Аникушина. И уже потом Михаил Константинович говорит мне: “Ты не понимаешь: мне удалось поймать состояние в камерной модели, при увеличении это может исчезнуть”. Так что совет решил все правильно.
– С Валентиной Матвиенко вы тогда познакомились?
– Да, на другом заседании в Красногвардейском районе, тогда Валентину Ивановну переводили из района в горисполком. Спустя некоторое время она предложила мне должность помощника по вопросам музеев и изобразительного искусства. Работала я там до 1990 года, затем ушла в бизнес – время полной эйфории, ощущения безграничных возможностей. Казалось, это был шанс проявить себя.
– Выходит, Валентина Ивановна потом снова вспомнила о вас…
– А она никогда не прерывала связи со своими помощниками. Это человек, который умеет “держать” возле себя своих соратников. После ее избрания губернатором Санкт-Петербурга я получила предложение возглавить Комитет по охране памятников.
– Не жалеете?
– Нисколько. К тому же, наблюдая сумасшедшие стройки к 300-летию Петербурга, я, как и многие, хорошо понимала, что нужно сделать и как.
– Трудно было создать из КГИОП ту сильную структуру, которой он является сейчас?
– Я бы не сказала, что это моя заслуга. В комитете всегда был очень сильный костяк. Здесь работают специалисты действительно высокого класса, глубоких знаний. Существует преемственность, это действительно уникальный коллектив. Программу свою я публиковала, КГИОП меня поддержал: надо было срочно возрождать традиции качества петербургской реставрационной школы. Первым делом отошли строительные фирмы из тех, что говорят: “Да мы в сто раз лучше ваших реставраторов сделаем!” А всколыхнули всех мы, наверное, все же Стратегией сохранения культурного наследия – программным документом. Потом еще очень долго работали с законом о режимах зон охраны. На самом деле эти правила начали отрабатывать с 1960 года, пытаясь воплотить в закон мысль о ценности не только отдельных памятников, но и среды их окружения. Первым эту работу начал организатор первой историко-архитектурной инвентаризации нашего города Борис Александрович Розадеев, именно к его идеям мы и вернулись.
Петербургская Стратегия сохранения культурного наследия, разработанная КГИОП, стала коллективным пониманием наших задач. Мы много достигли, вырастили сильную реставрационную отрасль, которой по плечу любая задача. На сегодняшний день объекта законченной реставрации – множество. Качество, гордость за свой профессионализм – это достижение КГИОП, которое теперь никуда не уйдет. Первые публичные акции Международного дня охраны памятников, открытые показы реставрационных объектов, привлечение частного капитала в реставрацию… КГИОП сделал все возможное, чтобы привлечь общественное внимание к сфере сохранения наследия. Даже ценой собственного “обстрела” критикой. Искренне говорю, что сегодняшние споры, пусть и переходящие в увлекательную форму скандалов, – это нормально. Ненормально – когда молчат. Как за все предшествующие двадцать лет, когда разрушались и памятники, и структуры, их охраняющие. Сегодня мучительно, трудно, но формируются мировоззренческие позиции, а Петербург вырабатывает как всегда свой уникальный путь развития в области охраны памятников, где многое основано на чувствовании. Всегда возникают споры, и бороться с ними не следует. Но вот задать вопрос можно и нужно: что сами-то сделали? Чего добились сейчас и ранее? Чего хотят? Некоторым я сильно порушила планы, “зарубив” варварские проекты. Теперь эти персоны на переднем плане борьбы за охрану памятников, “под софитами”. Им отвечаю: человека можно сломать, а КГИОП – нельзя. Память у комитета долгая, архив не пылится.
– Спасибо за беседу, Вера Анатольевна, с наступающим юбилеем вас!
