Рейдеры Добрынину кажутся шакалами, а по душе ему неунывающая лягушка. В корпоративных войнах он увидел эстетику Блока, а Бога попросил простить Сатану.
– Вы себя не юристом видите?
– Хотел пойти в разведчики. Только не смейтесь.
|
ДОСЬЕ: Константин Добрынин, |
– Настоящим?
– Даже проходил собеседования, начиная с третьего курса юрфака. Но затем пригласили в корпорацию “Илим Палп”. Вот я и в классической юриспруденции.
– Вместо явочной квартиры офисный центр?
– Парашют в муравейнике не закапывал, но вдоволь окунуться в атмосферу знаменитой “лесной войны” между “Илимом” и Олегом Дерипаской пришлось.
– Лоббизм, взятки, интриги?
– Не исключено. А также костры в ночную стужу возле ворот на предприятиях Сибири, по своей эстетике напоминающие Петроград Блока; ненормальное количество документов, требующих правильной трактовки для защиты собственников; холод в провинциальных гостиницах.
– В чем отличие юриста “военного времени” от юриста “мирных будней”?
– В кризисе мирных правил игры. Нужно быстро находить неожиданные для противника правовые решения и уловки – ломать ситуацию. Времени на раздумья на фоне корешков старинных фолиантов нет. Документы пишешь на коленях в машине или в самолете.
Корпоративная война – это логика практики в первую очередь.
– Как выглядело государство в “лесной войне”?
– Никак.
– А оно существовало?
– Клубы по интересам.
– ?
– На тот момент.
– “Никак не выглядело” – это было открытие?
– Абсолютно. В памяти осталось ощущение живого возмущения. Именно возмущение придавало синергетический эффект работе.
– Сегодня вы циничней?
– Более. Что неплохо. Принимать все близко вредно для здоровья.
– Как выглядела власть во время рейдерского передела в Петербурге?
– Вначале хуже, чем никак. Потом порадовала губернатор.
– Как выглядели рейдеры?
– Как шакалы, временно купившие правоохранителей. Не надо их демонизировать – на “Бешеных псов” а-ля Тарантино они не тянули.
– Повторение налетов возможно?
– В прежнем виде нет. В начале ХХI века олигархи показали пример корпоративных поглощений. А дальше, как в средневековой Европе: армии распускаются, безработные солдаты, грабежи на дорогах. Большинство их оказалось на “виселице”.
– Вы, похоже, отвоевались. Есть информация о кончине “Зеленого коридора”.
– Сильно преувеличена. Мы не отвоевались, а навоевались досыта. Последние годы специализировались на отражении рейдерского хамства. Наконец, захваты перешли в иную плоскость. Рейдеры изолированы, и у партнеров фирмы появились различные взгляды на будущее. Это как после последнего дубля в серьезной картине – дальше актеры будут сниматься в другом кино. И не обязательно вновь в одном.
– А коллектив?
– Со мной осталась вся команда, с которой мы работаем с 2001 года. Те юристы, которым по душе работа в больших проектах с крупным бизнесом и заниматься действительно интеллектуальным правом. Здесь востребованы не штурм и натиск, а знание правовой казуистики, помноженной на реальный практический опыт. Ключевое слово – “реальный”. Поэтому новая юридическая фирма и называется Pen & Paper. Как у Пикуля “Пером и шпагой”.
– С кем вы учились вместе на юрфаке СПбГУ?
– Просто учился.
– Юрист должен говорить клиенту, что сопротивление бессмысленно, если оно бессмысленно?
– Надо. Но я придерживаюсь мировоззрения той зеленой лягушки, которая, попав в банку с молоком, до того упорно плавала, что превратила молоко в масло и выбралась.
– Вы отказали выгодному клиенту в помощи – почему?
– Его внутренняя подлость.
– Пойдете против власти, если клиент прав?
– Мы это делали. И героического в этом ничего не наблюдаю. Меня смешат горе-юристы, занимающиеся квазиполитической конспирологией – мелькают какие-то имена, литеры.
– Вы защищаете бесплатно?
– Иногда. Пример – боксер Кузнецов, убивший педофила.
– Потому что жалко?
– Потому что закон – это законность, извините за тавтологию, справедливость и целесообразность. Он сделал ровно то, что сделали бы и вы. Но у вас хватило бы и денег и ресурса СМИ. К тому же сама по себе была интересна правовая лакуна, которую мы обнаружили, работая над этим делом. Может быть, это позволит изменить закон. Сейчас просто нет места объяснять нюансы.
– Какой гимн юристов вы бы выбрали?
– Песню Владимира Высоцкого об Уголовном кодексе: “Открою Кодекс на любой странице, и не могу – читаю до конца”.
– Что для вас лично неприемлемо в праве?
– Брачные контракты. По духу права верно, а по сути сермяжной правды – это отрицание любви. Интересная коллизия, во время любви об этом не говорят.
– Для России первично право или понятия?
– Нельзя считать право для России – инородным. Это заблуждение. Не будем забывать договоры Руси с Византией и “Русскую правду” Ярослава Мудрого. А блат есть везде и понятия тоже. Раздражает то, что в России почему-то встречают по одежке. Это ерунда. Важна презумпция ума. Ты должен априори уважать незнакомого человека. В России не уважают друг друга. Все для всех – никто. Это не сословность, а хамство.
– Что раздражает в людях?
– Бесконечные пустые разговоры. Говорящие клоуны. Их масса сейчас. И среди коллег тоже. Но самое глупое – восхищение собой.
– В бога верите?
– Да. Но меня мутят шаблонные эсэмэски в православные праздники от различных людей, которые распространяются веером и не несут в себе истинного Слова.
– Какой единственный вопрос вы бы задали Господу?
– Смело… А у вас доверенность от него? …Я бы спросил: “Можешь ли ты помиловать Сатану?” И, если “да”, добавил бы: “И как после люди смогут жить с одним этим вселенским добром”. Хотя, наверное, это ересь с точки зрения ортодоксального богословия. Но схоластически-правовая конструкция любопытна.
– Бывает стыдно?
– Мой отец юрист. Всю жизнь проработал в БХСС. Проработал честно. Наверняка среди тех, кого он привлек за хозяйственные преступления советского толка, были люди порядочные. Потом законы изменились и выяснилось, что не только статья имеет обратную силу в реабилитирующую сторону, но и мораль исторична. Мне бы очень не хотелось, чтобы через 20 лет, а за четверть века право и нравственность вновь трансформируются, я бы размышлял о том, что помог негодяю.
– Самое трудное?
– Принимать решение.
– Ваш девиз?
– Время вперед.
Разговаривал
Евгений Вышенков.
