14 июля Государственная дума единогласно приняла закон о запрете смены пола. «Город 812» попросил прокомментировать это событие и в целом проблему трансгендерности известного петербургского эксперта – профессора психиатрии, доктора медицинских наук Александра Коцюбинского, автора написанной в соавторстве с историком Даниилом Коцюбинским и опубликованной в свежем номере «Независимого психиатрического журнала» статьи «Где в разговорах о “поле и гендере” кончается наука и начинается квазинаучный активизм».
.
- Александр Коцюбинский. Фото Платона Коцюбинского
— Закон о запрете смены пола принят Госдумой в третьем чтении, но ещё не вступил в силу. Думаю, принятие этого решения следует признать законодательной ошибкой, основанной на не вполне научном, хотя и «единогласном», понимании российскими депутатами феномена трансгендерности.
Дело в том, что трансгендерность/транссексуальность (т.е. рассогласованность между биологическим полом – и социально-психологическим самосознанием и поведением человека, т.е. его гендером) – это биологически обусловленное личностное расстройство. Оно проявляется у человека ещё в раннем детстве и сопровождает его на протяжении всей жизни. Вопреки политкорректным гендерным штампам, распространившимся в современной «прогрессивной» социологии и отчасти захватившим международную медицину, речь идёт именно о расстройстве. Именно по этой причине трансгендеры нуждаются в помощи медиков. В этом плане я не разделяю позицию авторов МКБ-11 (Международная квалификация болезней 11 пересмотра – прим. ред.), исключивших трансгендерность из раздела психиатрических и поведенческих расстройств и включивших её в раздел 17 «Состояния, связанные с сексуальным здоровьем», под рубрикой «Гендерное несоответствие».
Особенностью трансгендерности является то, что этот феномен, как и многие другие личностные расстройства, не поддаётся «лечению» в традиционном понимании этого слова: «принял таблетку – поправился, сходил на консультацию к врачу – и всё наладилось». Реальная (а не надуманная), т.н. ядерная трансгендерность, – к слову, как и ядерная гомосексуальность, – это, повторюсь, пожизненное свойство личности. Только, в отличие от той же ядерной гомосексуальности, которая в настоящее время не рассматривается в качестве расстройства и в медицинском сопровождении (по крайней мере, в тех случаях, когда гомосексуал принимает свою ориентацию) не нуждается, трансгендерность порождает мучительное переживание человеком, начиная с ранних детских лет, состояния неприятия своего собственного тела.
Чтобы минимизировать вызываемые данным расстройством страдания, возможно лишь – разумеется, после полноценной психиатрической экспертизы и исключительно во взрослом возрасте, когда человек уже прошёл все стадии сексуально-психологической самоидентификации, – произвести коррекцию пола, в том числе гормонально-хирургическим путём. В моей психиатрической практике были такие пациенты, и я хорошо понимаю, что другого способа помочь им не оставалось. И хотя, конечно, сменившие пол люди всё равно продолжали существовать отнюдь не в идеальном психофизическом мире, это было для них более приемлемо, чем их прежнее, полностью душевно-телесно рассогласованное состояние, зачастую толкавшие их к суицидальным попыткам. Смена пола, по крайней мере, предотвращала угрозу самоубийства, позволяя этим людям достаточно благополучно и продуктивно функционировать в обществе.
— Можно ли считать, что совершивший т.н. «переход» человек в полной мере становится представителем другого пола или гендера?
— В биологическом смысле (даже с поправкой на пластическую хирургию и гормональную терапию) — нет. В психосоциальном — тоже нет, потому что такой человек и до «перехода» сознавал себя «не в своём теле». И вынуждено остается с этим ощущением и после перехода, т.к. полностью изменить тело ни снаружи, ни изнутри – невозможно.
— Но если трансгендеры и так всю жизнь сознают себя не теми, «в чьём теле они оказались», и если это тело всё равно биологически полностью не изменить, может, не так уж важно, что им теперь запретят делать операцию по «смене пола»? В конце концов, важно, кем себя человек считает сам, а не кем его называют другие?
— Не могу согласиться с такой логикой. Переход крайне важен для того, чтобы человек – хотя бы чисто внешне и отчасти гормонально – перестал тяготиться крайне мучительной для него биологическо-психологической рассогласованностью. Смена пола позволяет трансгендеру восстановить психологическую гармонию с внешним видом своего тела, играть в личной и социальной жизни ту гендерную роль, которую такого человека – повторяю, с раннего детства! – императивно обрекла играть природа, а не «издержки воспитания» или «социальной пропаганды».
Иными словами, трансгендеры (речь о реальных трансгендерах, а не о людях, в сравнительно позднем возрасте вообразивших себя «гендерно инакими»: для отделения одних от других и нужна профессиональная психиатрическая экспертиза!) нуждаются в комплексной медицинской помощи, а не в запретах на её получение. Закон же в такой помощи нуждающимся в ней людям отказывает.
В связи с этим хотел бы обратиться к тем, от кого это зависит, – и прежде всего, к президенту РФ В.В. Путину – с настоятельной просьбой ещё раз прислушаться к суждениям профессионалов – учёных и медиков-клиницистов, а не дилетантов-политиков, и отклонить данный закон. Явные пропагандистские и правовые перегибы, которые случались на протяжении последних лет в странах Запада, где стала рулить популистская и также антинаучная «гендерная повестка», не должны, по моему глубокому убеждению, толкать Россию в направлении «альтернативных перегибов». Потому что жертвами всех этих идейно-цивилизационных баталий становятся в конечном счёте конкретные живые люди, на страже блага которых должны стоять и медицина, и политика, и социальный активизм.
— В только что опубликованной статье вы с вашим соавтором в первую очередь подвергаете критике не российские реалии, а именно западную «гендерную повестку».
— Да. Во-первых, статья готовилась ещё до внесения в Думу законопроекта о запрете смены пола. А во-вторых, я и сейчас считаю, что косвенным образом именно резонансные западные «перегибы» (подробнее можете об этом почитать в нашей статье) спровоцировали российских политиков на то, чтобы устроить по данному вопросу очередной демарш из серии «Наш ответ Чемберлену». Тем более, что «Чемберлен» в данном случае во многих отношениях сам «подставился» и выглядит далеко не бесспорно, с точки зрения очень многих людей, включая экспертов, на том же Западе.
— Хотя бы вкратце поясните, что именно вы имеете в виду?
— Позволю себе просто процитировать несколько пассажей из нашей статьи.
«Вряд ли способствует лучшей социализации людей с диссоциированными полом и гендером ситуация, когда таких персон “возвышают” и противопоставляют бинарам (мужчинам и женщинам), начиная пропагандой убеждать людей в том, что трансгендерность — не просто одна из проблемных личностных особенностей, к тому же нуждающаяся в психологической, а порой и хирургической коррекции, — но чуть ли не предмет гордости и основание для получения социальных преференций. Последнее не только искажает в сознании трансгендерных персон реальную картину самих себя и окружающего их мира, но создаёт нездоровую обстановку фактической дискриминации большинства “бинарных” людей. А по сути — всех людей, включая трансгендеров, которым жёсткая “политкорректная этика” также предписывает говорить и поступать сугубо определённым, “правильным” образом, то есть не ставящим под сомнение догматы конструктивистской социологии о “третьем поле”, “небинарности социума”, “перформативности гендера” и т.п. рождённых “критической теорией” ненаучных фантомах…»
«Следует также учитывать, что многие молодые люди истероидного или конформного склада в данной ситуации могут “поддаться общему веянию”, а врачи, которые должны стоять на страже интересов человека, будут, в свою очередь, опасаться выносить отрицательные вердикты на легкомысленные заявки молодых людей о “немедленной смене пола” — из опасения быть обвинёнными в “реакционности” и “угнетении небинарной личности”».
«“Критическая теория” породила целый веер дискурсивных направлений — критическую расовую теорию, мультикультурализм и постколониальные исследования, Gender studies и феминизм, а также множество других “областей знания”, ставящих целью не постижение истины, а помощь “слабым” в их эмансипации по отношению к “сильным”. Всё это есть не что иное, как идеология, прикидывающаяся наукой. То есть по факту — лженаука.
Мы живём в век массовой и повсеместной интеллектуальной подмены, при конформистско-коллаборантском соучастии многих учёных, увы. И это надо бы уже набраться смелости признать. И начать этому осознанно последовательно сопротивляться».
— Итак, вы подвергаете критике Gender studies (Гендерные исследования) и даже отказываете им в праве считаться научными. Но при этом, насколько можно заметить, в тексте статьи вы не вполне корректно оперируете термионологией, которой пользуются гендерные исследователи. В частности, вы рассматриваете понятия «третий пол» и «небинарность» как по сути синонимичные. Вы пишете, что якобы «сторонники гендерного конструктивизма игнорируют то очевидное обстоятельство, что трансгендеры отнюдь не тяготеют к пресловутой “небинарности”», что «стали бурно развиваться далёкие от науки и обусловленные исключительно идеологическими (социал-активистскими) целеполаганиями представления о трансгендерности как “третьем поле”». Но, насколько я знаю, гендерные исследователи факт отсутствия тяготения трансгендеров к небинарности не отрицают и с «третьим полом/небинарами» трансгендеров не смешивают…
— Хорошо, что вы задали этот вопрос, поскольку вынужденно сжатый объём журнальной публикации не позволил нам дополнить её ещё одним пространным рассуждением.
В самом деле, принято считать, что Gender studies чётко отделяют трансгендеров (т.е. людей, хотя и испытывающих рассогласованность между телом – и сексуальной идентичностью, но вполне определённо считающих себя мужчинами либо женщинами) – от небинаров/третьего гендера (в русскоязычной традиции чаще именуемого «третьим полом»), которые позиционируют себя как «промежуточный пол» или вообще как что-то особенное, не укладывающееся в «узкие рамки» М и Ж. Здесь обычно выстраивается уходящая в бесконечность вереница небинарной квир-экзотики – агендеры, гендерфлюиды, апогендеры, бигендеры, гендерфаки, гендервойды, демигендеры (не путать с демибоями и демигёрлами!), мультигендеры, нонгендеры, Х-гендеры и т.д.
На первый взгляд, возражение, согласно которому Gender studies отделяют трансгендеров – от «третьего пола» и «небинаров», имеет право на существование. Но если приглядеться к реальной «гендерной повестке», сформированной усилиями Gender studies, то мы увидим, что именно она порождает ту самую терминологическую путаницу, жертвами которой потом оказываются все, кто пытается всерьёз пользоваться антинаучными по своей сути (как мы подробно поясняем в нашей статье) понятиями «третий пол» и «небинарная персона».
Дело здесь вот в чём.
Во-первых, если понимать под «небинарностью» сознание себя чем-то «промежуточным» между женщиной и мужчиной, то трансгендеры, если вдуматься, тоже оказываются отчасти «небинарами». Потому как они просто обречены всегда помнить, что, несмотря на все гормональные и косметологические коррекции, внутренне строение их тела всё равно остаётся биологически исходным – то есть отличным от их психосоциального гендера. Так что в известном смысле трансгендеры сознают свою «вынужденную промежуточность», как бы громко ни произносили они слово «переход».
Во-вторых, сам «гендерный дискурс» акцентирует внимание на том, что «третий пол» – это интегративное понятие, под которым оказываются собраны все сексуально детерминированные меньшинства, включая трансгендеров и даже гомосексуалов.
В этой связи можно вспомнить, что один из любимых сюжетов среди адептов Gender studies – это рассказ о том, что «третий пол» существовал и продолжает существовать во многих традиционных культурах, где он, как правило, обладает атрибутом сакральной обособленности/отверженности. Чаще всего при этом вспоминают индийскую касту хиджра (из категории неприкасаемых), где под общим «лейблом» объединены трансгендеры, гермафродиты, бисексуалы, гомосексуалы и кастраты. Иными словами, понятием «третий пол» адепты гендерных исследований в данном случае обозначают тех, кого «буква Gender studies», по идее вообще не должна была бы называть «небинарами». Ибо гомосексуал, даже если он одевается в женский наряд, в плане своей идентичности остается мужчиной. Если же он трансгендер, то чувствует себя женщиной, а не «третьим полом», даже если культурно он идентифицируется с кастой хиджра. Учёные ведь могут отличить внутри этой касты трансгендеров от гомосексуалов и бисексуалов!
В конце концов, термин «трансгендерность/транссексуальность», оказавшийся, благодаря Gender studies, за пределами медицины, так «замылился», что порой учёные пользуются им совершенно произвольно.
Вот, например, типичный в этом плане фрагмент из статьи мичиганского антрополога Майкла Г. Пелетца «Гендер, сексуальность и политика тела в современной Азии» (2007):
«Для наших целей термин “гендер” обозначает культурные категории, символы, значения, практики и институционализированные механизмы, относящиеся по меньшей мере к пяти наборам явлений: (1) женщины и фемининность; (2) мужчины и маскулинность; (3) андрогины, которые являются частично мужчинами и частично женщинами по внешности или неопределенного пола, а также интерсексуальные индивидуумы, также известные как гермафродиты, которые в той или иной степени могут обладать как мужскими, так и женскими половыми органами или характеристиками; (4) трансгендерные люди, которые занимаются практиками, которые преступают нормативные границы и, таким образом, по определению являются “трансгрессивно гендерными”; и (5) кастрированные или несексуальные /негендерные особи, такие как евнухи».
Как можно заметить, «трансгендерами» в данном случае названы не люди, стремящиеся к смене пола, а просто сексуально-поведенчески инакие, т.е. те, кого, вроде бы, следовало, согласно «канонам гендерной повестки», определить как «квиров» или «небинаров».
Подобного рода терминологические «вольности» и расхождения в «гендерном дискурсе» – встречаются сплошь и рядом. Это неудивительно, если учесть, что в его основе – не научный, а социал-активистский подход, соединяющий совершенно разнородные по своей этиологии феномены в рамках бесконечно удлиняющейся аббревиатуры LGBTQIA+ по одному лишь признаку: «нетипичного» сексуального самосознания и соответствующего поведения.
В итоге в массовом сознании популярный знак «третьего пола» (т.е. «гендерной небинарности»), наряду с радужным флагом, давно уже стал синонимом всех «сексуально инаких», включая и гомосексуалов, и трансгендеров, а отнюдь не только «собственно небинаров».
Чтобы не быть голословным – приведу в пример вполне типичный в этом плане титульный лист британского пособия «Гендерная идентичность для начинающих. Руководство по тому, как стать отличным помощником трансгендеров» (Gender identity for beginners: a guide to being a great trans ally), где розовым и голубым по чёрному написано: «Введение в гендерную проблематику и как поддержать транс-людей» – аккурат рядом с изображением знака «третьего пола».
Аналогичное смешение присутствует и в российском массово-информационном пространстве.
На этом актуальном российском баннере, как нетрудно заметить, знак «третьего пола» также обозначает феномен не «небинарности», а – учитывая проблематику, вынесенную в заголовок, – именно трансгендерности.
— Но, может, причина этой путаницы – просто в том, что «все кругом научно безграмотны», включая многих самих же сторонников «гендерной повестки»?
— Думаю, дело всё же в другом. А именно, в методологической некорректности, то есть ненаучности, фантомности самих этих понятий: «небинарность» и «третий пол».
Причём эти понятия ненаучны с точки зрения как медицины, так и социологии.
Что касается медицинского взгляда на проблему «третьего пола», то никакого третьего пола как медицинского феномена не существует. И хотя в июле прошлого года в рамках подготовки к обновлённой версии руководства «Учет гендерной проблематики для руководителей здравоохранения: практический подход» ВОЗ провозгласила «выход за рамки бинарных подходов к гендеру и здоровью для признания гендерного и сексуального разнообразия», а также заявила, что «пол не ограничивается мужским или женским», – я считаю это решение ВОЗ мотивированным исключительно политическими, а не научными соображениями.
О каком «третьем поле», с точки зрения медицины (а ведь ВОЗ, говоря о том, что пол якобы не ограничивается мужским и женским, использует именно слово sex, а не gender!), можно вести речь? Это ведь просто нонсенс! Даже гермафродит (Gender studies полагают этот устоявшийся в медицине термин оскорбительным и «ненаучным», предпочитая говорить об «интерсекс-персонах», однако суть биологического феномена от этого не меняется) — это никакой не «третий пол», а просто патологический микст мужского и женского тел. Как правило, этот микст неравномерен и имеет более выраженную морфологическую склонность либо к мужскому, либо, соответственно, к женскому полу. Это позволяет врачам в некоторых случаях на ранних стадиях скорректировать пол ребёнка в сторону большей морфологически половой определённости (к слову, принятый Думой закон такую возможность сохраняет). При этом важно подчеркнуть, что истинный гермафродитизм не предполагает возможность дальнейшего размножения (за редкими исключениями, встречающимися в форме способности забеременеть, и почти исключающими возможность стать отцом), то есть предопределяет заведомо ограниченные репродуктивные возможности такого организма.
Что же касается методологической некорректности понятий «третий пол» и «небинарность» с точки зрения социологии, то необходимо признать следующее: в данном случае перед нами – смешение двух разных социологических понятий. А именно, идентичности – и саморепрезентации. Gender studies позиционируют «третий пол» и «небинарность» как варианты особой идентичности, аналогичные трансгендерности и гомосексуальности. Но если в случае трансгендерности и гомосексуальности мы в самом деле имеем дело с особыми вариантами мужской либо женской идентичности, то в случае с квир-небинарностью – речь идёт не об идентичностях, а о само-репрезентациях. Путать идентичность и саморепрезентации, как Вы понимаете, – методологически некорректно.
— А в чем разница?
— Идентичность всегда связана с тем, что человек соотносит себя с какой-то конкретной группой. Трансгендеры (вопреки своему телу) – с мужчинами либо с женщинами. Гомосексуалы – с реально существующими гей- и лесби-сообществами, также мужскими либо женскими. «Небинары» же идентифицируют себя «с самими собой», то есть, как правило, настаивают на своей уникальности – поэтому так бесконечно дробится экстравагантный перечень «третьих – пятых – сто двадцать пятых гендеров».
— Вы отказываете небинарам в идентичности?
— Отнюдь! Просто идентичность – и мы это хорошо видим на примере и гетеросексуальных людей, и гомосексуалов, и трансгендеров – это не то, что можно «выбрать и сконструировать». Это то, что дано природой и что по сути «сильнее тебя». По этой причине трансгендеры и идут на болезненные и трудные операции (мы говорим об осознанном взрослом выборе, а не о юношеской максималистской эскападе), чтобы обрести гармонию со своей полоролевой идентичностью. Поэтому мужчины-гомосексуалы, даже предпочитающие пассивную роль, не стремятся к смене пола: у них мужская идентичность, хотя и с гомосексуальной ориентацией.
Если же та или иная «небинарная персона» заявляет о том, что она «агендер» или «андрогин», но при этом отнюдь не тяготится своими вполне бинарными (М или Ж) вторичными половыми признаками и не спешит их хирургически необратимо видоизменить, значит, перед нами никакой не «третий пол», а просто мужчина или женщина с особенностями сексуальной саморепрезентации. Строго говоря, сколько людей – столько особенностей полоролевого поведения. Но это не значит, разумеется, что сколько людей – столько гендеров.
Иными словами, если человек не удручен своими гениталиями и хирургически не стремится их «изничтожить», значит его идентичость «вполне типичная»: перед нами или М, или Ж, просто с яркими личностными особенностями. Даже если сам он именует себя «гендерфлюидом», «птичкой киви» или «резиновым мячиком».
Однако попытки подменить науку – идеологией и политикой отнюдь не безобидны. Они ведут к античеловеческим перекосам как на Западе, так и, как мы убеждаемся на примере деятельности Госдумы, в России. Увы.
Беседовал Дмитрий Кладов
