Я родилась недалеко от Венеции, и, к счастью, мне довелось жить на ее островной части несколько лет во время учебы в университете. Поэтому я всегда воспринимала этот город с одной стороны как свой собственный дом, а с другой – как «музей под открытым небом», красотой которого я любовалась, никогда не принимая ее как должное.
В Санкт-Петербурге, наоборот, я жила лишь пять месяцев в прошлом году (когда училась в течение семестра в СПбГУ): период столь же краткий, сколь и напряженный, во время которого я могла видеть только небольшую часть своеобразной красоты города на Неве, существенно отличающейся от той, к которой я, как венецианка, привыкла.
Сразу подчеркну, что в этой небольшой статье я не собираюсь дать окончательную оценку этих двух городов-музеев. Я лишь хочу рассказать о некоторых чертах, которые меня поразили в этих городах – столь непохожих друг на друга и столь эксцентричных по отношению к странам, которым они принадлежат (как пишет и Блок в своем письме 1909 года Брюсову: «Венеция поместилась как-то на особом месте, даже почти вне Италии; ее можно любить примерно как Петербург; как Петербург к России, так Венеция относится к Италии»).
- Венеция, вид с моста Скальци. Петербург, вид с Красного моста
Венеция «заражает» своей роскошью, как только вы выходите из здания вокзала и встречаетесь с толпой чемоданов, с изумрудным куполом церкви Сан-Симеоне-Пикколо, с гондольерами, играющими свою повседневную комедию.
- Венеция. Сан-Симеоне-Пикколо
На главных улицах удушающая концентрация людей, каждый из которых – уникален, но личности исчезают на какое-то время, превращая всех в единое чудовище толпы.
Те, кому довелось жить в Венеции, избавляются от спешки туриста, который является рабом ограниченного времени и поэтому чувствует себя вынужденным видеть всё, ничего не проживая по-настоящему.
Жители Венеции понимают – она богата смыслом, человеческой историей: разрушенные и облупившие стены дворцов, изображение которых отражается на поверхности вонючей воды каналов, интерьеры домов, в которых громоздятся внушительные полки из красного дерева, наполненные старинными книгами, и огромные балки, с которых свисают тяжёлые стеклянные люстры. Всё до чрезвычайности наполнено своеобразной красоты, мастерски и терпеливо вышитой в течение веков. Как будто всё говорит и слова перекрываются, преодолевают друг друга, всё громко кричит и борется, чтобы по максимуму удержать внимание наблюдателя. Именно поэтому Венеция, по-моему, является единственным городом, где просто невозможно чувствовать себя одиноким, и единственным городом, где человек может гулять в одиночестве часами, не чувствуя на себе бремени оценивающих взглядов тех, кого он встречает.
Венеция не оставит вас в одиночестве даже в дождливые зимние вечера, когда туристы исчезают и весь город наполняется запахом водорослей и влажной пыли: здесь всегда можно найти колодцы, мостики, сваи и полифоры, готовые вас развлечь.
- Полифора, Ка-Фоскари, Венеция
Иногда, однако, вся эта «стратификация» историй заставляет человека ощутить себя чужим в этом городе. Я, например, с трудом могла бы найти свое собственное место в Венеции – в этом переизбытке историй, повсюду видны следы прошлого, к которым невозможно приблизиться без благоговейного страха, который испытываешь в музее антиквариата.
Петербург, как и Венеция, был построен в неуютной болотистой местности, но в остальном различий у них значительно больше, чем сходств.
Я, конечно, не говорю о таких банальностях, как разная величина городов (Петербург – мегаполис с центром и пригородами, Венеция – маленький остров, который можно пройти пешком за полчаса) и их совсем разная история (Петербург – «наслоившись» на шведско-новгородско-финно-угорский фундамент – был построен на 1000 лет позже Венеции по воле монарха – Петра I, стремившегося к достижениям западной культуры, Венеция всегда была особым миром, существующим в отдельной экосистеме в самом сердце Европы).
- Венеция, граффити Бэнкси около Кампо Санта-Маргерита
Важнее понять – к каким последствиям ведут эти различия? Какое впечатление производят эти два города на наблюдателя?
- Санкт-Петербург, Дворцовая площадь
Безграничные пространства Петербурга ( как, например, Дворцовая площадь) вскружат голову любому человеку, который привык проскальзывать по узким венецианским улочкам.
Человек в «Северной Венеции» может легко найти собственное место, далеко как от толпы, как и от следов того, что было раньше.
В Венеции облупившие стены, изношенные каменные ступени и старые ржавые вывески никогда не позволяют человеку жить в своем настоящем без призраков прошлого. Это большая разница: красота Венеции старинная, неряшливая, загнивающая, постоянно борющаяся против времени, а красота Петербурга – блестящая, глянцевая, чистая, и поэтому с одной стороны она может казаться не подлинной, но, с другой, тот, кто любуется ею, чувствует себя частью настоящего великолепия, а не сыном эпохи, которая никогда не сравнится с богатством неповторимого прошлого.
- Санкт-Петербург, дворец Юсупова
В культурной столице России усердно заботятся о различных проявлениях культуры, чтобы делать их доступными для всех – я имею в виду, например, многочисленные дома-музеи великих писателей XIX и XX веков, памятники выдающимся людям и персонажам литературы; дворцы богатых семей прошлого прекрасно отремонтированы и оборудованы экскурсионными маршрутами.
- Венеция, Скуола Сан-Марко
В Венеции есть, конечно, много дворцов-музеев и храмов (их на острове более 137) и знаменитых скуол, открытых для туристов. Но вся эта концентрация красоты не всегда передается публике. Интересно, почему? Это просто неряшливость или что-то ещё?
Всю Венецию невозможно превратить в музей ещё и потому, что в ней живут люди, тесно связанные с традициями прошлого.
Да, туризм стал одним из важнейших аспектов жизни города, но до сих пор в дворцах живут их владельцы, еврейское гетто обитаемо, лодки рыбаков каждое утро выходят в море.
Петербург развивался гораздо менее последовательно и был не раз вынужден как бы вновь начинаться с нуля. И сейчас он в большей степени отчужден от своего прошлого: он больше тяготеет к образу «города-призрака», так распространенного в русской литературе, иногда – к своему советскому или царскому прошлому, а иногда – к капиталистическому настоящему (я хорошо помню гротескное впечатление от световых вывесок банков рядом с памятниками советского периода). И, наверное, именно его «текучая» идентичность является причиной этой удивительной способности ценить себя в любом историческом преломлении…
Венеция, как и Петербург, гордится своей красотой и уникальностью, но, наверное, она также сознает шаткость своего положения, чувствует себя хрупкой экосистемой, обреченной навсегда исчезнуть. Именно поэтому, возможно, венецианцы ревностно берегут свой город и недоверчиво относятся к ордам туристов, мешающим их обычной жизни на таком маленьком пространстве. Венеция не ставит целью понравиться и завлечь. Петербург, наоборот, относится к себе как город, который всё еще хочет доказать миру свою настоящую ценность.
Валентина Бризинэлло
