Капитализм исчерпал себя, заявил Владимир Путин 21 октября на Валдайском форуме.
Капитализм в кризисе – слышим мы постоянно.
Капитализм в экзистенциальном кризисе: он лишает людей смысла существования, травмирует их социальной несправедливостью, порождает неопределённость и тревогу о завтрашнем дне.
Все пороки общества, хищническое природопользование, безнравственная политика и войны – кризисные тупики капитализма, естественно вытекающие из его порочной природы.
Может быть и так. Но не будем пока торопиться с выводами. И, хотя бы справедливости ради, вспомним, что дал человечеству капитализм с момента своего становления. С того времени, как присущие ему отношения устанавливались в сообществах Старого и Нового Света.
Устанавливались они, во-первых, упраздняя жёсткие сословные стратификации, веками закабаливавшие человека по факту его происхождения. Капиталистические отношения изначально строились на признании человека свободным в выборе любого вида деятельности. С правом самостоятельно распоряжаться продуктами собственного труда: свободный рынок предполагал равенство его участников – без привилегий и чьих-то прав на принудительное изъятие продукта или части прибыли. Там, где такие отношения утверждались, тесня прежние сословные, ограничивающие свободных производителей, сразу начинался общий рост благосостояния. Но, разумеется, росло и неравенство, прежде менее заметное на фоне нищеты нижних сословий и общего убожества.
На одном заокеанском континенте свободные производители оказались в наименее стеснённых старыми порядками условиях. Там не успели сложиться отношения, которые нужно было ломать – всё только начиналось строиться. Правда, там вообще ничего не было – ни городов, ни дорог. Зато были туземцы, представлявшие серьёзную опасность. Поэтому переселенцам приходилось там осваиваться даже не с нуля, а с каких-то отрицательных уровней. И тем не менее, с конца 18 века они уже интенсивно торговали с европейскими странами.
Североамериканские штаты последней трети 19 века, после Гражданской войны и отмены рабства на юге, представляли собой наиболее чистый образец капитализма. При всех известных «но», более чистого не было нигде в мире. Темпы экономического роста в это время становятся просто космическими – до 40% в год. По объёму промышленного производства за это время Штаты с пятого места в мире поднялись на первое, с каждым годом уходя далеко вперёд. Железнодорожная сеть к концу 19 века превысила протяжённость всех железных дорог Европы. Все технические новации будто сами стремились на американский континент – именно здесь они массово внедрялись, порождая новые формы организации труда и повышая его производительность. Поточное производство переходит к выпуску стандартизированной продукции. Развитие экономики основывается на интенсивной концентрации производства и капитала.
В последнем десятилетии 19 века средняя зарплата самых низкоквалифицированных рабочих в САСШ вдвое превышает аналогичную среднеевропейскую. Их уровень потребления – примерно в 3,5 раза.
С учётом разницы между доходами самых богатых и самых бедных американцев это у критиков капитализма называлось «относительным обнищанием».
Вспомнив все достижения американской экономики, которые тут невозможно перечислить, можно подытожить так: основы самой богатой в мире экономики с самым высоким в мире уровнем жизни созданы наиболее свободным развитием капитализма. Менее всего стеснённым какими-то ограничениями, существовавшими в странах Старого Света.
Кстати, и в Старом Свете наиболее впечатляющие темпы роста наблюдались там, где ограничений капиталистическим отношениям было меньше. Или тогда, когда таковые ограничения снимались. Хотя бы и частично. Примером может служить даже Российская империя послереформенного периода.
Так что же случилось с капитализмом, обеспечившим человечеству невиданный прогресс всего и во всём? Когда он «сломался»? Что за фатальный кризис его поразил?
А посмотрим на ту же Америку! Первое торможение случилось вовсе не вследствие «кризисов перепроизводства», встряхнувших и потрясших Штаты в конце 19 века. Из них экономика выходила за год-два и быстро восстанавливалась нарастающими темпами. Оно, торможение, началось при Теодоре Рузвельте (1901-1909), установившем государственный контроль над некоторыми секторами экономики. Его считают «разрушителем трестов», большим радетелем социальной справедливости и создателем более эффективного государственного аппарата США. При нём же была принята «шестнадцатая поправка» – ратифицированная, правда, только в 1913 году – позволяющая конгрессу устанавливать и взимать налоги «с доходов из любого источника», в результате чего был введён подоходный налог. Прогрессивный – от 1 до 7%.
Уже через 4 года верхняя ставка налога доросла до 77% и была снижена только после окончания войны. Нет, не до прежних уровней, а до 25% – и это были «ревущие 20-е». Что потом сотворил с экономикой дальний родственник Теодора, Франклин Делано – большая и печальная тема. Но корреляция очевидна: самую передовую экономику мира тормозили всегда регулированием и ростом налогов.
Десятилетиями феноменального экономического роста США обязаны отсутствию в последней трети 19 века «эффективного государственного аппарата». Практической неспособности централизованного государства вмешиваться в экономику и что-то в ней контролировать. Бюрократические аппараты штатов в то время обходились двумя-тремя десятками чиновников, а где-то и десятка не набиралось. Общее число чиновников федерального уровня, включая почтовую службу, не превышало 200 тысяч человек. Немногочисленные министерства изначально наделялись минимумом регулирующих функций – в основном внешнеполитического характера.
Объединение штатов было большим благом – оно сняло все препятствия их рыночному взаимодействию. И единый федеральный подоходный налог сначала пропагандировался как замена всем многочисленным частным налогам и пошлинам. Что тоже казалось благом, но вышло иначе, когда федеральный центр присвоил себе право, прежде запрещённое конституцией, вводить и взимать любые налоги.
Быстро богатевшие Штаты опрометчиво раскормили своего левиафана. Возможно, в надежде на свою конституцию и традиции, не ожидая от усиления централизованного государства больших бед. А беда, угрожавшая всем – не только США – родилась и выросла из просвещенческих идей о превосходстве научного подхода во всех сферах деятельности. Из идеи, что «научное управление» обществом, производством и рынком ведёт к упорядочиванию всех процессов, к справедливому устройству общества и справедливому распределению благ.
Наиболее последовательные сторонники этой идеи вообще исключили рынок из «идеального» социального порядка. Как элемент, неподдающийся регуляции. И потому быстрее пришли к логичному финалу своей утопии. Правда, предварительно угробив десятки миллионов людей.
Менее последовательные взялись рынок принудительной регуляцией душить. Постепенно. Искренне при этом удивляясь и негодуя, что «капитализм портится». Капитализм не «сломался» – его сломали, удавив саму его основу – свободный рынок. Сделали это современные государства. Которые тоже не «ломались» ни разу, поскольку развивались везде по своим естественным законам, прорастая метастазами во все сферы человеческой жизнедеятельности.
Никакого «кризиса капитализма» нет. Есть уничтоженный государственной интервенцией капитализм. Есть разбухшие паразитарные структуры, высосавшие из некогда рыночных организмов всю кровь, убивающие их последние живые ткани и клетки. Мы живём в мире этих паразитов, а не в мире капитализма. Всё, что сейчас происходит – происходит с ними. И это не кризис у них, а уже агония.
Марина Шаповалова
