Нового Музея блокады на Смольной набережной не будет. Это стало ясно после визита Путина в Петербург (про новый музей не упоминали, обещали деньги старому музею в Соляном городке) и ответов Любови Совершаевой (только что назначенной вице-губернатором Петербурга) на вопросы депутатов: место под строительство музея блокады выбрано неудачно с точки зрения транспортной доступности, поэтому с финансированием строительства музея не будут торопиться.
Почти одновременно в соцсетях появился эскиз застройки Смольной набережной, выполненный в бюро Сергея Орешкина (показан музей внутри выхода из Орловского тоннеля и жилая застройка вокруг). Немедленно возникли версии, что девелоперы лоббируют отказ от музея блокады и застройку территории дорогой недвижимостью (впрочем, архитектор Орешкин сообщил «Городу 812», что эскиз был сделана еще до проведения международного конкурса на проект Музея обороны и блокады Ленинграда. Причем как поисковая работа, чтобы проверить возможность сосуществования музея и Орловского тоннеля, и она была положена в основу конкурсного задания. Почему эскиз появился в Интернете именно сейчас, Орешкин не знает).
Появилась информация, что в качестве альтернативного места рассматриваются Калининская овощебаза на проспекте Непокоренных, это совсем близко от Пискаревского мемориального кладбища и даже территория рядом с СКК “Петербургский”, рядом с Московским парком Победы (предложение построить музей на территории самого парка незаконно: новое строительство на территории объекта культурного наследия запрещено).
«Город 812» поговорил с Никитой Явейном, руководителем бюро «Студия 44», которое выиграло международный конкурс на концепцию музея и считалось фаворитом (если не единственным серьезным участником) отмененного тендера.
– Проект нового музея критиковали и с точки зрения выбранного места, и с точки зрения архитектуры. Но вы с критиками, вероятно, не согласны?
– Считаю, что Петербург впервые за всю свою постсоветскую историю получил шанс на мощную раскрутку за счет создания нового Музея блокады. Я, во всяком случае, не припоминаю, чтобы сошлись воедино такая востребованная тема и такое градостроительно значимое место. Это был бы огромный имиджевый в лучшем смысле этого слова проект. Он мог бы принести городу не только культурные дивиденды, но и шанс получить «эффект Бильбао» (открытие в этом испанском городе музея Гуггенхайма стало драйвером развития города, утратившего промышленное значение. – В.Ш.). Что касается архитектурной составляющей, то наш проект был высоко оценен на мировом уровне: в ноябре 2018 года мы получили первую премию World Architecture Festival (WAF) в номинации «Культура». Отклик профессиональной среды формирует и отклик околопрофессиональной среды, куда вовлечены тысячи людей.
Я считаю правильным выбранное место на Смольной набережной. А еще этот музей должен быть федеральным по аналогии с музеями Сталинградской битвы и Курской дуги. Такой статус соответствует задаче повествования о блокаде.
– Вас не смущал выезд из Орловского тоннеля, который пойдет вокруг музейного комплекса?
– Первое. Проект музейного комплекса практически готов. Это было требование городской администрации – сделать его вперед тендера на генерального проектировщика.
Второе. Мы работали вместе с разработчиками Орловского тоннеля.
Третье. Именно наличие этого тоннеля защитит будущий парк вокруг музея от потенциальной застройки.
– Думаете, теперь землю, на которой не построят Музей блокады, могут перевести во что-то иное – например, для строительства дорого жилья на берегу Невы?
– Без комментариев.
– А плохая транспортная доступность Смольной набережной, которую вам вменяют?
– В центре города нет свободного участка с лучшей транспортной доступностью. Туда смогут заехать крупные автобусы и спокойно припарковаться. В будущем рядом появится станция метро «Смольная».
– Еще одно обвинение – в схожести вашего проекта с немецким мемориалом в Танненберге?
– Это фантом, родившийся в некоторых головах. С таким же успехом можно говорить, что один дом похож на другой. Наш проект не похож ни по плану, ни по образу на восьмиугольную крепость Танненберг.
– Говорили, что пока нет концепции музея, странно заниматься проектированием его внешнего облика.
– Последние месяцы мы работали в тесном контакте с командой Центра выставочных и музейных проектов – заказчика строительства музея – и с приглашенными им историками и музейщиками, которые готовят концепцию музейной экспозиции. Еще в 2017 году после победы на архитектурном конкурсе я говорил, что наши идеи можно адаптировать под концепцию музейной экспозиции.
– Допустим, что будет принято решение сменить место для строительства музея. Появились разговоры, что в качестве альтернативы обсуждается территория Калининской овощебазы напротив Пискаревского мемориального кладбища.
– Овощебаза – место неудачное. Там плохая транспортная доступность. Другое дело, что при Пискаревском кладбище должен появиться небольшой музей, чтобы дать посетителям информацию: ее, на мой взгляд, там очень не хватает. Но строить его надо на той же стороне проспекта Непокоренных.
Нигде в мире музеи катастроф не привязывают к конкретному месту, где происходили сами события. Ни один музей Холокоста в Европе не построен на территории концентрационного лагеря. Другое дело – мемориалы: мемориал битвы под Верденом, наш Зеленый пояс славы и т.д.
Михаил Пиотровский хорошо сказал: должен быть создан архипелаг музеев, и как центр – музей на Смольной набережной.
– Говорят о возвращении в музейное пространство Соляного городка и что это самое мудрое решение для развития блокадного музея.
– Соляной городок – это история минимум на 15 лет. Строительство нового здания для находящегося там военного института – это не менее пяти лет. Потом мы получаем аварийный памятник без фундаментов, построенный как временное сооружение для промышленной выставки 1870 года. Обследования, реставрация с жутким количеством компромиссов (что-то придется разбирать!) – это еще десять лет.
Другое дело, что Соляной городок нельзя забывать. Надо освобождать его шаг за шагом, метр за метром, комнату за комнатой – для существующего там музея, работавшего в Соляном городке в 1944–1952 годах, уничтоженного и затем воссозданного в небольшой его части в 1989 году.
Вадим Шувалов