Ко мне подскочил мальчишка лет пятнадцати – шестнадцати и тоненьким, срывающимся от возмущения голоском почти закричал: «Какое вы имеете право фотографировать человека без его согласия?! Вы нарушили его личное пространство! Оно неприкосновенно, какой бы незначительной не показалась вам личность!»
Дело было возле помойки – точнее, контейнерной площадки, стоянки пухто – там на драном диване с комфортом расположился пьяненький бомжик. В ногах у него стояла сумка с помоечной добычей – всем его скарбом, а в руке он держал пивную банку. Бомж блаженствовал. Мимо этой живописной картины нельзя было пройти, не обернувшись. По жанру – нечто из передвижников. Но – XXI век на дворе! Мне показалось мало обернуться. Я достал смартфон, показал его бомжику, испросив глазами разрешения на съемку, и он щедро позволил. Приосанился на своем царском ложе, как посчитал нужным, я щелкнул его и пошел восвояси. Не тут-то было!
Не успел я пройти пары шагов как ко мне и подскочил мальчишка. Я не ожидал какой-либо агрессии, поэтому пареньку удалось выпалить всю тираду, которая, верно, сложилась у него в голове, пока он наблюдал с дальних подступов фотосессию. Уверив, что получил устное разрешение на съемку, я успокоил мальчишку, но и заметно разочаровал: похоже, он готов был к диспуту на темы прав и свобод личности. В общем, разошлись с миром в разные стороны.
Однако сказать, что я был изрядно удивлен – не сказать ничего. Я был ошеломлен четко сформулированной позицией свободного человека!
Я шел и думал, почему даже у меня, обладающего, кажется, достаточно пристальным и незашоренным взглядом на жизнь, такое настороженное отношение к молодежи? Неужели это «брюзжание внутрь» – признак надвигающейся старости? Как верно кто-то заметил, проблема с молодежью чаще всего состоит в том, что ты к ней не принадлежишь…
Я начал перебирать ситуации, когда приходилось иметь дело с тинейджерами, и скоро вынужден был честно признать, что эти персонажи исполняют в моей жизни роль миманса. Яркими костюмами и прическами, безусловно, могут привлечь внимание, но чем еще?.. Разве что поразительной способностью с сумасшедшей скоростью набирать тексты в смартфоне большими пальцами обеих рук? Какими-такими текстами они азартно обмениваются друг с другом?! Наконец, я-то что за персонаж в их пьесе?
…Семнадцать лет назад я проводил отпуск в глухой псковской деревеньке, где у брата был куплен дом. Ходили по грибы-ягоды, купались в речке, понемногу плотничали, играли в карты – не отказывали себе ни в каких радостях, доступных урбано-пейзанам. Пятилетний племянник Степка был постоянно при нас, но и весь в себе. Живости и непосредственности, присущей возрасту, будто даже и стеснялся. Может, потому, что кругом были одни взрослые, деревня-то была всего в пять домов. Однажды бабушка стала звать его к столу, а он сидел на полу над какой-то своей немудреной игрой и – ноль внимания! Пока не прикрикнула на него: «Почему ты и головы не повернешь, когда к тебе взрослые обращаются!?» И только тогда Степан удостоил ее ответа, помню до сих пор дословно: «У меня мысль длинная, ее нужно думать».
Символический смысл детских слов иногда становится внятен через годы. Длинные мысли наших детей и внуков устремлены за пределы жизни, отпущенной нам. А мы все меряем их своими линейками. Раздражаемся, что сшиты их колпаки не по-колпаковски, все норовим переколпаковать.
Простая вроде мысль, вовсе не длинная: как мы можем научить детей правильно жить в их будущем мире, если они ясно видят, что мы и свой-то разумно обустроить не сумели…
Владимир Петров
