Однажды я проявила бездну вкуса и купила золотые босоножки. Того благородного оттенка тусклого золота, который изливает поношенная фикса, кокетливо выглядывая из-под усатой губы рыночного торговца. Я шла по Петроградской стороне, сияя, как король-солнце Людовик Четырнадцатый. Успех был полный. Пока я не встретила художника Богорада.
Богорад – известный интеллектуал, поэтому вообще не заметил моих прекрасных босоножек. Он сказал: «Пойдем в Дом кино, там фестивальный показ фильмов Гринуэя!»
Согласитесь, трудно придумать более глупое времяпрепровождение для человека в золотых босоножках, как сесть в темном зале и засунуть ноги под впереди стоящее кресло. Но пришлось тащиться в кино. По дороге он очень гордился, что мы идем на почти закрытый показ.
Когда мы хотели сесть согласно билетам, выяснилось, что на наших местах окопалось фестивальное жюри. Но Богорад проявил принципиальность и велел им валить с наших мест. Он вообще за справедливость – будь ты хоть в золотых босоножках, хоть член жюри, его это не волнует – сиди на своем месте и смотри кино. Члены жюри поворчали и сели за нами – это был как раз их специальный киноведческий ряд. Дыша нам в затылок, сидели самые известные кинокритики города, предвкушая просмотр высокоинтеллектуального фильма.
Когда в зале погасили свет, Богорад сразу уснул. И уже на титрах начал раскатисто храпеть. Слаженный хор кинокритиков ядовитым шепотом спросил, не все ли равно нам было, в каком ряду храпеть.
Фильм был из раннего Гринуэя. Про телеграфные столбы. Повидал он на своем веку тысячи столбов, и все они участвовали в документальном фильме. Что такого особенного было в этих столбах, обо что тут затачивался интеллект, я так и не поняла. Возможно, меня отвлекали храп и восторженные стоны киноведов.
Началась вторая часть фильма – про телефонные будки. Ранний Гринуэй педантично показывал сотни будок под нудную музыку. Тут мое терпение кончилось. Я пнула Богорада золотой туфлей, и он, отчаянно захрипев на вдохе, вскинулся, как молодой конь. Минуту-другую с изумлением разглядывал экран, а потом пробасил: «Пошли отсюда!» Выспался, видимо…
Мы встали и, оттаптывая мизинцы интеллектуалов, проложили дорогу к выходу. Но никто не рванулся вслед – эстеты презирали нас…
С тех пор я опасаюсь раннего Гринуэя. Поэтому позднего на всякий случай тоже не смотрю.
Ирина Бондаренко
