Купили мы квартиру в Дачном окнами на электричку и пустырь (это было в те времена, когда купить можно было только кооперативную квартиру). Пустырь был очень душевный, потому что если сесть на пол, можно было видеть небо и на нем летящие самолеты. В общем, все было очень красиво. До субботы. В субботу я поглядела вниз и увидела, что мы купили квартиру в самой горячей точке города – окнами на черный книжный рынок.
Таким образом, зачатки капитализма в нашем городе я наблюдала из собственного окна. Там, внизу, на рынке были по-настоящему деловые люди. Конечно, были и шестерки, но встречались и люди, к которым не подступиться.
То, что эти люди делали какое-то свое, а не общественное дело на наших глазах, понимали не только мы, но и власти. И устраивали шмоны.
Для пойманных на месте строительства зачатков капитализма результаты этой поимки были разные. Кого держали два часа, а потом писали на работу, что он уже не достоин звания строителя коммунизма. Но худшим результатом могло стать тюремное сидение.
Результаты были разные, но ловили всех одинаково. И на рынке все знали, что если нагрянет шмон, то попадет и продавцам, и покупателям.
Правда, были такие ловчилы, которые даже любили шмон. Поскольку богатые люди в таких экстремальных ситуациях имели привычку бросать все, что у них было в руках, и уезжать прочь на своих машинах. (Рынок потому и располагался на пустыре, что с него можно было уехать, и, кроме того, видно, когда милиционеры приближаются.) Так вот, некоторые любили шмон, потому что когда некоторые посетители рынка бросали свои пожитки, можно было, подобрав кое- что из брошенного и тихо смотавшись, сильно увеличить свою библиотеку. Хотя это и было непросто.
Утро в выходные у меня начиналось с того, что я смотрела в окно и когда видела далеко на пустыре чернеющую толпу, то тихо туда шла. И входила примерно как в магазин.
80 рублей стоил тогда на черном рынке том Осипа Мандельштама . 85 рублей Марина Цветаева. А это были очень большие деньги – две трети зарплаты. Впрочем, на Цветаеву можно было поменять Дрюона
Тогда на рынке, надо сказать, бартер был развит чрезвычайно. Можно было поменять не только книгу на книгу, но и книгу на запчасть или книгу на лекарство. Так что все это немножко напоминало капиталистическую жизнь, но в каком-то несерьезном варианте.
Кстати, еще недавно, если приехать на «Крупу» (то есть на книжный рынок в ДК им. Крупской), то пару человек с того книжного рынка, приглядывающих за своими продавцами, встретить можно было. Они и тогда были богатыми людьми.
80 рублей стоил тогда на черном рынке том Осипа Мандельштама (хотя на самой книжке было написано: рубль двадцать). 85 рублей стоила Марина Цветаева. А это были очень большие деньги – две трети зарплаты. Впрочем, на Цветаеву можно было поменять Дрюона плюс еще что-то плюс семь рублей. Но менять не хотелось, потому что менять приходилось одну хорошую книгу на другую, тоже хорошую.
Все покупки на черном рынке дома мы записывали в специальную тетрадочку. Первая страничка этой тетрадки не пугала – там было книг на каких-то 24 рубля. Хотя это тоже, конечно, был разор для семейного бюджета. А последние странички стоили по девяносто и сто двадцать рублей.
Когда я подружилась с одним из китов на этом рынке, я сказала ему как-то безо всякой задней мысли: «Надоело в этой квартире жить. Книжки все место занимают».
Кит ответил: «Какие дела. Покупай двухкомнатную».
«Нет денег», – сказала я.
«Это просто – продай все книги».
Он был прав. Книги стоили безумно дорого.
Однажды мне хотелось купить книжку Вайнеров, по которой сняли фильм про место встречи, которое изменить нельзя. И я увидела ее у одного мужика на рынке.
Я говорю: «Мужик, книжку продай!»
«Семь рублей».
Я сказала: «Что-то дорого». И пошла смотреть, что там еще есть на рынке. Возвращаюсь, а мужик стоит и читает Вайнеров. И говорит: «К концу рынка подходи, я книжку тебе за четыре рубля отдам. Интересная».
Иногда на книжном рынке продавались и джинсы. Но исключительно к книгам. Книга плюс джинсы. Попросту продавать шмотки на книжном рынке тогда почему-то никто не пытался.
Был там один богатый человек. У него продавцами работали человек восемь-десять. А на полиэтиленовых простынках у них лежало все что хочешь. В хороший день – если солнце светило и ветра не было – он (этот богатый человек) появлялся на рынке. Что мне нравилось, он никогда просто так не приходил. Он тоже вставал за простынку. На его простынке были книги, которые были подвластны разве что Лихачеву Дмитрию Сергеевичу. Однажды я к нему подошла, когда он бубнил: «Гомер им уже не писатель. Им Какуля подавай! А этого Какуля у меня выше крыши…»
Еще по рынку ходили люди с табличками сзади и спереди. Так что рекламные сэндвичи начинались у нас с черного книжного рынка. На этих картонках было написано спереди: «Есть», и выписано все, что есть. А сзади было написано: «Надо», и указано, что надо. И если подойти к сэндвичу и его долго почитать, то можно было понять, что к чему.
Однажды на рынок вышел мой муж с бумагой, на которой с одной стороны было написано: «Нет», а на другой – «И не надо».
Тем не менее, отправляясь каждую субботу и каждое воскресенье туда в надежде купить книгу Дрюона, ты, в общем-то, решал тяжелую задачу. Потому что если тебя возьмут менты, то будет нехорошо. И если даже они разберутся и выяснится, что ты не продаешь, а только исключительно покупаешь, то их ментовская бумага все равно уходила к тебе на работу и там имела вес не меньше, чем бумага из вытрезвителя.
К тому же на рынке не было людей, которые только покупали. Всякий раз, идя на рынок, я, например, несла с собой книги, в надежде что-то удачно обменять. Не говоря уже о том, что лично я умудрялась даже продать то, что приносила. То есть как-то включалась в этот докапиталистический рыночный процесс.
Поэтому опасения при походе на рынок были серьезные. И не было ничего дороже, чем ситуация, когда заранее знаешь, что милиция придет (а она приходила не каждый раз). Хорошо это было знать. Во-первых, выходной день оказывался не сорван. И бумагу на производство не присылали.
Однажды – ближе к выходным – мой дружок, позже занимавший пост начальника пресс-службы петербургского губернатора, сказал мне:
«Не ходи на рынок в субботу».
«Да ну, – говорю, – что за ерунда. У тебя что – есть предложения получше?»
«Нету у меня предложений. Но ты в субботу туда не ходи. И особенно не треплись».
Надо сказать, что даже зная о его комсомольско-молодежных романтических связях с обкомом, я как-то забыла его предупреждение и пошла в субботу на пустырь.
Ну они и пришли. И всех взяли. Я, конечно, поступила точно так же, как те люди, над которыми ужасно смеялась. Я, конечно, бросила все свои сумки и побежала куда-то.
В итоге этого бегства лично меня не взяли. Но книжки мои взяли. И сумку мою взяли.
И только дома я вспомнила, что меня умные люди предупреждали.
Неделя прошла довольно спокойно, а к концу недели меня опять потянуло на рынок. Просто я уже стала человеком, который привык покупать новые книжки. Это была просто катастрофа. И я плохо себя чувствовала, если понимала, что книжки новые не посмотрю и не узнаю, что вышло за неделю. В общем, пойти очень хотелось.
«Да ну, – сказала я себе, – в этот раз ничего не будет».
В пятницу я достала за совершенно нормальные деньги – то есть как бы в магазине – двухтомник Мопассана, который был мне совершенно не нужен. И думала, как я сейчас куплю на него одну книжку Фицджеральда.
И полная этих надежд, я встретила своего дружка – того, который потом был при нашем губернаторе.
А он мне говорит:
«Слушай, тебе совершенно бессмысленно что-нибудь говорить. Но смотри – хуже будет. Не ходи туда завтра».
Я говорю:
«Ну, этого уже не надо. Потому что второй раз этого не бывает. Я, слава богу, второй год уже вокруг этого дела кручусь, и такого, чтобы каждую субботу шмон, никогда не бывало».
В общем, привычка к свободному выбору и свободным покупкам оказывала тягостное воздействие, и на рынок мне очень хотелось пойти. Но я все-таки, придя домой, сказала мужу:
«Слушай, вот у меня есть два Мопассана на одного Фицджеральда. Но придется подождать. Вроде брать будут».
Мы из нашего окна видели, как брали.
И тут мне в голову пришла одна мысль. И, задумавшись, я сказала ее вслух:
«Интересное кино. Откуда же дружок мой так точно знает, что брать будут?»
«Откуда-откуда, – ответили мне домашние. – От верблюда».
Таким образом, стало понятно, что все разговоры о том, что мой дружок имеет серьезные связи, подтвердились. При этом подтвердилось и его доброе и хорошее ко мне отношение.
Слава богу, сегодня можно купить какую угодно книжку. Тем не менее люди сегодня – как и вчера – делятся на тех, кто знает, что менты придут на рынок, и тех, кто этого не знает.
И сегодня, как и раньше, существуют две компании – одна из тех, которые ловят, а другая из тех, кто прячется.
Ирина Чуди
