То, что «Аритмия» Бориса Хлебникова обречена стать главным событием отечественного киносезона, было понятно загодя. Уже потому хотя бы, что из своего поколения, пришедшего в кино в разгар нулевых, Хлебников как был лучшим, так и остался. У него были неудачи, бывали и ошибки, – но у настоящих режиссеров и неудачи показательны, и ошибки важны, порой важнее иных успехов. А тут еще и название-то какое. Ответственное. Из русского режиссера диагноста не вытравишь, хоть у Муратовой спросите.
Тут, впрочем, жанр диагноза подсказан материалом: главный герой – врач скорой помощи Олег, и добрую половину фильма мы с ним на вызовах. Вторая же половина – про частное, семейное: тут сюжет начинается с эсэмэски жены «Нам надо развестись» и состоит из всевозможных размолвок, выяснений, взрывов и взбрыков. И прописаны и сняты обе эти составляющие внятно, чисто и не без тонкости: что сценаристка Наталья Мещанинова (пришедшая здесь на смену автору сценариев всех предыдущих хлебниковских фильмов Александру Родионову), что оператор Алишер Хамидходжаев – тоже, под стать режиссеру, едва ли не лучшие сегодня в своих цехах. А главное – та изумительная прозрачность авторского тона, что всегда отличала фильмы Хлебникова (даже самый лишний из них, «Пока ночь не разлучит») от прочего нынешнего российского кино, от которого даже в лучших его образцах вечно тянет чем-то несвежим; в «Аритмии» она – за исключением двух-трех эпизодов – обретает какую-то совсем уж самодостаточную хрустальность. Что особенно хорошо видно в тех сценах, где являет себя отменный музыкальный слух режиссера – на домашней вечеринке и при помывке машины скорой помощи. И даже некоторая неряшливость монтажа, которой до сих пор за Хлебниковым не водилось, не затеняет общей чистоты интонации; в конце концов, сбивчивость изложения при желании несложно списать на заглавную аритмию. Короче, всё бы хорошо и прекрасно. И можно было бы причислить «Аритмию» к тому исчезающему виду, что именуется «хороший российский фильм».
Проблема в том, что их тут два. Разных. И никак друг с другом не склеивающихся.
Один – отличная производственная драма. Тут и конфликты героя с новым начальством, придерживающимся буквы идиотских инструкций Минздрава, и его преданность врачебному долгу, и отважное здравомыслие, и готовность пойти на риск и взять на себя ответственность – короче, в этом фильме протагонист идеален, маленький хоббит в тихой борьбе с ежедневным мордором провинциального быта. Притом благодаря работе всех соавторов (режиссера, сценаристки, оператора и самого актера – Александра Яценко) в этой безупречности героя – никакой картонности: он живой, слабый, резкий, и даже то, что на коллег и сотрудников (за исключением напарника-санитара) в фильме почти не хватает времени, не помещает его в вакуум и не превращает в умозрительно сконструированную схему.
кадр из фильма “Аритмия”
Другой фильм – драма семейная, в которой любимого хлебниковского Яценко едва ли не затмевает Ирина Горбачёва в роли жены. Тут пространство чистой лирики, почти без поворотных коллизий, и здешний главный герой – понемногу спивающийся, невзрачный, ранимый слабак и рохля, с кучеряшками Харпо Маркса и взглядом приблудного спаниеля. Он чувствует себя неуместно на даче преуспевающего тестя и потихоньку терзается виной, что не может обеспечить жене привычного ей достатка, он совсем не умеет сердиться и вмиг теряется, когда сердится она, – он вообще плохо справляется с жизнью и вряд ли когда научится.
И насколько четок и реактивен Яценко в первом фильме, настолько же уныл и однообразен (что правильно) он во втором; и тоже живой, и тоже не схема, и тоже – только за счет разработки образа, а не его сути. Суть-то что там, что здесь – типовая, линейная; главные герои «Аритмии» не наделены почти никакими индивидуальными чертами – как, впрочем, и всегда у Хлебникова, у персонажей которого (в первую очередь благодаря той самой прозрачности тона) индивидуальность неминуемо оборачивается харáктерностью. Собственно, эта-то типичность героя и должна служить в «Аритмии» основой, гарантией для «склейки» двух частей: вот, дескать, маленький человек как есть, и если он равно убедителен в обоих жанрах и ипостасях, то это потому, что любые препятствия к этому стерты и размыты. Он отважен на работе не потому что отважен, а потому что на работе; он нескладен в быту не потому что нескладен, а потому что в быту; его способ поведения определяется не внутренним устройством (в котором ни единой конкретной черты), а задачами и обстоятельствами.
На уровне замысла это даже, пожалуй, правдоподобно. В конце концов, что тут такого уж странного: как не начать спиваться врачу скорой помощи, особенно в современной провинциальной России, и как не брать реванш в экстренных ситуациях тому, кто неизменно пасует перед ситуациями бытовыми. У каждой монеты две стороны, никто из нас не без внутренней диалектики, и оправдать логическую и психологическую связь между двумя ипостасями героя – задача несложная. На уровне замысла.
На уровне воплощения в фильм это надо еще сделать. Рифмовать сцены, прописывать диалектику конфликта, находить конкретные детали и заставлять их по-разному срабатывать в разных условиях – в общем, сшивать две половины фильма мелкими стежками, а не склеивать одним мазком. Каждая из этих половин при этом хороша, даже очень хороша – с тем важным уточнением, что на каждую из них нужен бы полный метр, а достался неполный, и множество важных линий и нюансов оказались данными впроброс и наспех, из-за чего обе части получились-таки, вопреки всей искусности авторов, излишне схематичны. Фильм распадается, сбоит на стыках, и вот тут уже не стоит прибегать к алиби названия: эта аритмия – авторская. Она не выявлена, но задана; она не диагноз, она – побочный эффект лечения. Возможно, не побочный.
кадр из фильма “Аритмия”
Есть в фильме Хлебникова и еще одна проблема – но, в отличие от предыдущей, настолько грубая, что о ней и говорить-то подробно неловко. За четыре минуты до финала режиссер, словно джокера из рукава, достает хеппи-энд – даже два: для каждой из «половин». Ниоткуда, нипочему, без подготовки, просто так, от хозяйских щедрот. И если в лирической части такой подарок еще можно хоть как-то оправдать (в конце концов, любви законы не писаны, даже драматургические, – хотя это в жизни, в кино еще как писаны), то в части профессиональной после нарушения Олегом всех мыслимых служебных инструкций и вообще сцены рукоприкладства с главврачом увидеть героя как ни в чем не бывало едущим по очередному вызову – это, по меньшей мере, требует изрядных объяснений. А вместо них автор еще и оснащает финал лобовой, грошовой метафорой, которая была бы способна отменить весь предыдущий фильм, если бы она была способна хоть на что-нибудь.
Что правда, то правда: когда большие, настоящие режиссеры в финалах врут (а история мирового кино знает немало таких прецедентов), то врут по-крупному, с плеча, наотмашь, – и это как раз тот случай. Надо заметить, не первый в творчестве Хлебникова: финал его «Сумасшедшей помощи» был не менее плосок и катастрофичен. Ну это все равно как если бы, скажем, Ботвинник в эндшпиле внезапно решил бы сыграть в «чапаева» (если кто не помнит – это когда в ход идут щелбаны по фигурам).
И да, за вычетом этих последних четырех минут «Аритмия» все равно остается очень важным фильмом – с очень важной, системной проблемой. Ну не знает он, как закончить историю обычного маленького человека в нашем с вами современном мире. Но кто ж это знает.
Алексей ГУСЕВ
