Питер меня завораживал с первого знакомства. Будто я увидела намёк на неосуществлённую Россию. Несостоявшуюся после 1917 года. Нигде в других городах не осталось столь явных следов обрубленного топором грубой истории развития капитализма в России. Разве что, Ливадийский дворец, где экскурсоводы показывали лифты, установленные в 1911-м году компанией «Отис» с гарантией на сто лет.
Питер когда-то меня очаровал и погрузил с головой в безумие нашей вызревавшей свободы, прорывавшейся сквозь траченный соцреализм отвязно-талантливым стёбом «Попмеханики» и густым осадком всемирной сексуальной революции. Обитателям пространства вечной стужи невозможно не влюбиться в долгожданное короткое лето над холодной водой.
Питер – город моей нереальной любви, захороненной под гранитными плитами и колоннами. Город, обещавший роскошь империи, надломленной хтонической тяжестью мёрзлой нищеты.
Из Питера надо устремляться в Крым, повторяя финал 18-го века. Открывая вечную весну античной сборки тьме плебса, коченеющей в зимних широтах необозримого континента.
Блуждать ли русскому духу вечно полярным кругом, натыкаясь на ино-странное великолепие Питера, по-русски рифмующего трагические средиземные смыслы – кто знает. Может быть, только русское слово, лишённое скудной плоти, найдёт свои южные берега.
Марина Шаповалова
