Петербург запрограммирован себя спасти

С 13 января петербуржцы наблюдают работу строительной техники на Охтинском мысе, где находятся уникальные памятники — единственный в мире археологический ансамбль: поселение людей 5-го тысячелетия до н. э., мысовое городище эпохи Александра Невского, крепость Ландскрона 1300 г., некрополь XV в., крепость Ниеншанц XVII в., остатки Охтинской верфи XIX в. и работавшего в Блокаду «Петрозавода» XX в.

19 января ООО «Газпром – Лахта» письмом в адрес КГИОП сообщило, что в рамках подготовительных работ к строительству объекта капитального строительства «Общественно-деловой центр ПАО “Газпром нефть”» запланировано проведение пробного погружения шпунтовых свай ограждающей конструкции котлована. Это значит, что все археологические памятники (за исключением фигового лоскутка в 15% от их территории) – обречены на уничтожение.

21 января неравнодушные петербуржцы, осуждающие безучастность федеральных и городских властей и незаконные действия «Газпрома», грозящие уничтожением «Петербургской Трои», как окрестил сокровища Охтинского мыса крупнейший археолог – заведующий Отделом славяно-финской археологии ИИМК РАН, доктор исторических наук, профессор Анатолий Николаевич Кирпичников (1929 – 2020), в очередной раз встретились у мемориала «Крепость Ниеншанц».

Это сопротивление разрушению города неслучайно. Невское пространство неведомой силой программирует петербуржцев на спасение своей Родины: в прошлом, настоящем и будущем.

Петербургские градозащитники у ворот планируемой “Газпромом” стройки на Охтинском мысу. 21 января 2023 года.

Петр I мечтал стереть из исторической памяти шведское прошлое невской земли. Сначала он переименовал завоеванную крепость Ниеншанц в Шлотбург — «замок-город» — в пару к Нотебругу (Ореховому городу, т.е. Орешку), уже переименованному в Шлиссельбург («ключ-город»). Затем изменил локацию доминантного сооружения в дельте Невы, где «в 16 день майя (в неделю Пятидесятницы) крепость заложе на и именована Санктпитербурх». А после окончательного завоевания Ингерманландии, 5 декабря 1709 года, «в присутствии многочисленных зрителей состоялся, по словам историка Г. Приамурского, “акт символического уничтожения покоренной шесть лет назад крепости’’: были взорваны остатки валов Ниеншанца. <…> “Подобно древнему Карфагену, Ниеншанц был разрушен’’», — так описал это событие петербургский историк Константин Жуков.

И пусть через сто лет Пушкин напишет, что все это Петр I совершил «на берегу пустынных волн», будучи «дум великих полн», нельзя сказать, что невские берега не воспротивились мечте императора. Неведомой силой шведское прошлое земель сохранилось, преодолев фантазию о построенном с нуля на болоте «городе-парадизе».

Во-первых, даже сама градостроительная логистика Ниена отразилась в петровских планах. От расположенной на мысу крепости Ниеншанц к городу Ниену вел мост, соединявший город и крепость в единое пространство. Петр повторил этот градостроительный маневр: Петропавловская крепость была соединена Иоанновским мостом с Троицкой площадью. «Вообще, на композиционно-планировочное сходство этих пар: Ниеншанц — Ниен, крепость Санкт-Петербург — город Санкт-Петербург обратили внимание некоторые исследователи, в частности Д. Л. Спивак»; Ниен «имел правильную (в терминологии того времени – регулярную) планировку – как раз такую, какой хотел ее видеть в Петербурге Петр. В этом отношении Ниен, как и горячо любимый царем Амстердам, могли служить ему примером для подражания», – отмечает К. Жуков. Таким образом, градостроительные действия Петра I во многом вторили ниенской традиции.

Во-вторых, невский дух сохранился и в той роли, которую петровский Петербург перенял от шведского Ниена. Городское пространство в дельте Невы сохранило за собой не только торговые, транспортные и оборонительные функции, но и частичную демографическую преемственность, поскольку многие жители ниенской агломерации не покинули свои дома и стали одними из первых петербуржцев, как об этом писал ещё А.С. Пушкин в своей «Истории Петра». Кроме того, Петербург продолжил и ниенскую традицию поликультурности и полиэтничности (в Ниене говорили на четырёх языках – шведском, немецком, финском и русском, в этом городе, как позднее и в столице Российской империи, жили выходцы из многих европейских стран).

План местности, занятой впоследствии Петербургом. Составлен в 1698 комендантом крепости Ниеншанц Авраамом Крониортом, перевод Ц. И. Шварца, 1737 г.

Беспокойный невский дух, «одержимый идеей» во что бы то ни стало сохранить себя в рамках городского пространства, проявился и после смерти Петра I.
Когда внук первого российского императора — Петр II — надумал перенести российскую столицу назад в Москву, то, как могло показаться, дни города на Неве были сочтены: в лучшем случае он сохранится просто как торговый порт.

В этой связи стоит отметить градозащитную деятельность Бурхарда Христофора фон Миниха, бывшего генералом-губернатором Петербурга. Вот как оценивает его роль сохранении Петербурга кандидат архитектуры Сергей Клименко: «Разработанные им [Минихом — Г.К.] крупные инженерные проекты 1720–1730-х гг., сыгравшие существенную роль в преобразовании Санкт-Петербурга и окружающих город территорий, его влияние на характер преобразований планировки столицы и роль в создании ряда крупных архитектурных ансамблей в столице, наконец, собственные архитектурные опыты позволяют говорить о градостроительном размахе многих начинаний Миниха».

Генерал-губернатор старался не только спасти город как культурное пространство, устаивая балы, празднества, парады и фейерверки, но и сохранить его чисто физически: проводил осушение болот юго-восточнее Лиговского канала, прокладывал дороги на Московской стороне, создавал набережные Невы и Мойки. Это может стать свидетельством, что невский дух самосохранения городского воплощения пробивался, даже когда центральное правительство не было в этом заинтересовано.

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф Бурхард Кристоф фон Миних

Как мы видим, разумность, регулярность городского пространства в дельте Невы проявляли себя как в шведский период, так и на протяжении XVIII-XIX веков.

Петр хотел построить свой город по четкому плану, где дома строились бы «по образцам».

При Анне Иоанновне градоначальником В.Ф. Салтыковым была учреждена «Комиссия о Санкт-Петербургском строении» (1737—1746), которая разработала новый план города и 12 «перспектив» к нему. Главным архитектором комиссии стал П. М. Еропкин. Уже в первой половине XVIII века Петербург был, выражаясь словами Ф.М. Достоевского, городом «умышленным», основанным на разумных началах. И далее, на протяжении XVIII-XIX веков город продолжал развиваться «умышленно» и «разумно».

Советский этап петербургской истории следовал стройным линиям отмеченных выше черт. Это проявилось, в частности, в совершенно особом отношении к городскому архитектурному наследию. В то время как Сталинская реконструкция 1930-х годов полностью обновила архитектурный облик Москвы, последовательно разрушив её исторический центр, – в Ленинграде, где также планировались масштабные градостроительные изменения, местные руководители наметили альтернативный путь, не порывающий радикально с прошлым, но являющийся его культурно-историческим продолжением.

Главный архитектор Ленинграда Л.А. Ильин в статье «План развития Ленинграда и его архитектуры» отмечал в 1936 году: «Разный характер застройки Москвы и Ленинграда, разные темпы их застройки, разный стиль архитектуры обусловили и разное отношение к наследству прошлого».

Архитектор Лев Ильин (1879 – 1942)

В этой статье ставилась важная задача по разуплотнению центра, однако не за счёт сноса исторических зданий, а посредством строительства новых районов на юге города. Приоритетным при этом объявлялось сохранение стилистического единства города: «Будущий Ленинград более чем удваивает свои границы. Он доложен сложиться как единый город, а не как два — “старый” и “новый”. Единый ансамбль, единый облик — такое задание ставят нам заключительные слова доклада А.А. Жданова на пленуме Ленсовета 26 августа 1935 года».

Таким образом, даже в советское время новое градостроительство, требовавшее больших перемен, в Ленинграде по факту шло в соответствии с его особым культурно-историческим кодом, что позволило сохранить почти нетронутым архитектурный ансамбль центра.

Этой же силой и бунтом Невского духа можно объяснить и возвращение петербургским улицам их исторических названий. Так, 13 января 1944 года Исполнительный комитет Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся принял решение о восстановлении прежних наименований некоторых улиц, проспектов, набережных и площадей города Ленинграда, дав пояснение, что «прежние наименования тесно связаны с историей и характерными особенностями города и прочно вошли в обиход населения, в силу чего обеспечивают нормальные внутригородские связи». Революционные названия так и не прижились в городе на Неве. «Даже в адресных книгах середины 1920-х годов встречаются дореволюционные названия, правда, с оговоркой: бывший Невский, бывшая Садовая, бывшая Гороховая, бывший Литейный, причём зачастую не указываются их официальные на тот период наименования», — рассказывал историк, член топонимической комиссии Санкт-Петербурга Алексей Ерофеев.

Идея возвращения городу его исторических названий принадлежала заместителю председателя Ленгорисполкома, главному архитектору Ленинграда в 1938 – 49 годах Н.В. Баранову.

Н.В. Баранов (1909 – 1989)

Его поддержало руководство Ленинграда, апеллируя к уникальности городского пространства и желанию сохранить его историчность: «Советский проспект – не очень удачное название, это что же получается – все остальные проспекты антисоветские? В каком городе нет проспекта Карла Маркса, Ленина или Свердлова? Ленинград потерял свое лицо, оригинальность городских названий. Невского проспекта больше нет нигде», — так говорил секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов.

Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) А.А. Жданов

Разумность в архитектурном освоении города проявилась и после войны, в 1950 – 60-х годах. Во времена последней революционно-коммунистической романтики Н.С. Хрущева в городе появилось множество топонимов, связанных с героизацией советского прошлого. Однако они были сконцентрированы в специально выбранном для этого районе — Невском. Именно там возникли проспекты Обуховской Обороны, Большевиков и Искровский, а также улицы Крупской, Бабушкина и другие. Другие новые районы Ленинграда также получили свою топонимическую тематику.

Ключевая скрепа петербургского самосознания — стремление сохранить свой город — проявила себя и в эпоху Перестройки. С градозащитной тематики началось становление петербургского, правда тогда еще ленинградского, гражданского общества. Именно в ту пору начала свою деятельность «Группа спасения памятников архитектуры», с деятельностью которой связаны наиболее существенные градозащитно-архитектурные сюжеты Перестройки.

Так, одним из первых, консолидировавших протестную уличную активность ленинградцев, импульсов стала борьба за спасение «Дома Дельвига», которому городские власти уготовили было снос по случаю строительства станции метро «Владимирская-2». 19 октября 1986 г. прошёл митинг, в котором приняли участие неформальная Группа спасения памятников, Интерьерный театр, сотрудники Пушкинского Дома. Прошла театрализованная акция у стен отправленного на эшафот здания. В ходе акции были собраны тысячи подписей — и власть отступила. Решение о сносе здания было отменено.

Затем началась драматическая борьба городской общественности против сноса здания бывшей гостиницы «Англетер» (она в ту пору называлась «Ленинградской»). Эту борьбу, как и в истории с «Домом Дельвига», координировала «Группа спасения памятников истории и культуры Ленинграда». Это было трехдневное (16-18 марта 1987 года) стояние тысяч людей, вышедших на Исаакиевскую площадь напротив гостиницы в защиту петербургской культуры, — такого Советский Союз еще не видел. Спасти «Англетер», однако, не удалось…

Тем не менее, на протяжении полутора месяцев несколько активистов продолжали уличную активность, требуя наказания виновных. Эта борьба пользовалась поддержкой самых широких слоёв городской общественности. Ленинградцы воспринимали город как живой организм, себя – как его частицу, а любое покушение на его архитектурную или культурную целостность – как вражеский вызов, смертельно угрожающий городу и потому требующий непременного отмщения: «Если хоть один человек, виновный в уничтожении экологии Ленинграда, потеряет хотя бы одну нервную клетку, польза есть несомненная»; «…если мы оставим снос “Англетера” безнаказанным, завтра кто-нибудь в угоду ведомственным интересам снесет Исаакиевский собор», — писали возмущенные горожане.

В 1991 году «Англетер» был восстановлен с сохранением внешнего облика.

Митинг за сохранение «Англетера»

На протяжении всех последних трех десятилетий с момента распада Советского Союза градозащита остается важнейшим элементом петербургского самосознания, проявляющаяся как в идейном, так и практическом поле.

Разрушение исторического центра города, резко активизировавшееся в 2000-е годы, стало ключевым сюжетом петербургской гражданской повестки.
В 1990-е годы экономика Петербурга находилась в упадке, и в центре города фактически не строилось новых зданий. В этой связи потребность в градозащитном активизме временно снизилась. Однако в начале 2000-х, особенно с приходом в Смольный губернатора Валентины Матвиенко, ситуация значительно ухудшилась. В историческом центре начался массовый снос домов, а интересы чиновников и бизнеса оказались важнее интересов сохранения архитектуры города, исторический центр которого входит в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. Городскую общественность тревожили и потрясали все новые и новые случаи разрушений памятников архитектуры, в том числе культурно знаковых.

Петербуржцы как могли сопротивлялись разрушению здания бывшей Пробирной палаты и строительству огромного и уродливого здания Regent Hall на Владимирской площади. Это дом-монстр не только де-факто убил всю площадь целиком, но и архитектурно придавил некогда спасенный от сноса Дом Дельвига.

По сей день не восстановлен горельеф Мефистофеля на фасаде дома архитектора А.Л. Лишневского на Лахтинской улице, разрушенный в 2015 году «доброжелателями», связанными с «Единой Россией».

По вине Смольного, не внявшего голосам градозащитников, погиб дом Рогова на Щербаковом переулке.

По-прежнему – под вопросом судьба дом И.И. Басевича на Большой Пушкарской, а также историко-культурного ансамбля Пулковской обсерватории…

И т.д., и т.д.

В этот период были, однако, и победы петербургской градозащиты. Так, в 2008 году суд признал каток на Дворцовой площади незаконным, поскольку он ограничивал доступ к части Дворцовой площади и подход к Александровской колонне.

В 2010 году горожане смогли добиться переноса строительства небоскрёба с Охтинского мыса на северную окраину города — в район Лахты.

В 2017 году город был атакован «большим начальством» сразу с нескольких сторон. Еще в конце декабря 2016 года появилась официальная информация о том, что Исаакиевский собор будет передан Русской Православной церкви, перестав быть музеем, и что это, как заявил губернатор СПб Георгий Полтавченко в начале января 2017 года, «вопрос решенный».

В том же году в Москве, в недрах Минкульта возник план слияния Российской национальной библиотеки («Публички») и Российской государственной библиотеки («Ленинки»), что вызывало у горожан аналогичную протестно-оборонительную реакцию. В конце концов обе протестные градозащитные кампании – и против передачи Исаакиевского собора РПЦ, и против слияния Публички и Ленинки, закончились отказом власти от намеченных планов, против которых солидарно выступили петербургские гражданские активисты и городская общественность в целом.

Акция противников передачи Исаакиевского собора Русской православной церкви на Марсовом поле. 28 января 2017 года

Но не только силы активистов спасали город от сооружений, уродующих его. Неведомые силы Невского духа принимали в этом активное участие. 1 октября 2015 года зеркальный павильон, выстроенный на Дворцовой площади (!) для презентации компании «Аксель Моторс», продающей машины BMW и «Мини», не выдержал сильного ветра. Куски выпали из среднего и верхнего рядов стены…

***

Сейчас же снова разворачивается драма, связанная со спасением Охтинского мыса от амбициозно-строительных нападок «Газпрома». Живущий в петербуржцах Невский дух подвигает нас охранять дельту Невы любой ценой. Мы вновь стоим у Охтинского мыса, требуя не осквернять городскую святыню и не вколачивать в историческое сердце Петербурга «пробные погружения шпунтовых свай». Наш беспокойный дух не будет повержен. И нас вновь услышат петербургские «гении места», или, привычнее говоря – ангелы-хранители.