Имя 53-летнего артиста легкого жанра Ефима Шифрина все чаще встречается в театральных постановках. Чем эстрадная публика отличается от театральной, он рассказал «Городу 812».
– Обратил внимание – к вам все обращаются запросто, по имени, без всякого отчества. Чего это так?
– Отчество – это строчка советского документа. Разве что среди чиновников отчество что-то значит, а в актерской среде никакого значения оно не имеет. У актеров не принято обращаться по отчеству.
– То есть вас это никак не смущает.
– Когда я пришел на эстраду, то меня немного смущало, когда, представляясь разным дамам-актрисам, которые мне казались солидными и степенными, узнавал, что они просто “кати” и “люси”. Когда я пытался выяснить их отчество, они обижались. Потом я понял, что это среда, в которой паспортный возраст не соответствует тому, который они сами себе назначили. Они всегда должны оставаться молодыми.
Между прочим, для актрис старение – это настоящая трагедия. В 20 – 30 лет они могут блистать девчоночьей характерностью на сцене, а после 40 сохранять ее все сложнее. Они продолжают внешне держаться девчонками или девушками, но мальчики уже не воспринимают их как ровесниц. Для них это и личная, и профессиональная драма.
Смотрите, что сейчас происходит с актрисами – оставим пока мужчин в покое – среди женщин сегодня какая-то фатальная эпидемия омоложения. Если заглянуть в клинику пластической хирургии, то они забиты нашими общими знакомыми – они пытаются вернуть себя в то время, когда они сами себе нравились.
Недавно мы ехали мимо одного роскошного плаката, на котором была изображена одна известная дива, и мы стали гадать: на кого же из известных артисток она похожа? Представляете, она была похожа сразу на всех актрис, которые себя омолодили. Пластика делает их очень похожими друг на друга – у них какое-то кукольное выражение лица. И тут возникает другая проблема: а кто будет играть пожилых женщин? Раньше были Валентина Сперантова и Татьяна Пельтцер, а сейчас кто? Старух играть некому.
– Мужчины тоже ходят к пластическим хирургам.
– Для мужчины это мало что значит. Перешел из одного возраста в другой, и ладно.
– Ваше настоящее имя не создавало вам проблем в жизни?
– Нет, никаких проблем не было. Если бы был какой-то сознательный выбор псевдонима, то нам было бы о чем поговорить. Но это произошло спонтанно.
– Вам это кто-то подсказал сделать?
– Нет, мы тут не найдем острой темы. Что Ефим, что Нахим, выбор небольшой. Это все равно что выбирать между Абрамом и Исааком.
– То есть эта тема – национальная – для вас малозначимая?
– В той среде, в которой я нахожусь, она вообще никогда не была острой. И потом, я не ищу людей, с которыми у меня могли бы быть враждебные отношения. Своих врагов я не знаю.
– В последние годы вы играете в театральных постановках у Козакова, Мирзоева, Виктюка. Как ощущаете себя на сцене перед театральной публикой?
– Я не делаю различия между театральной и эстрадной публикой. Это было бы неуважительно.
– И играете везде одинаково?
– Способы работы в театре и на эстраде, конечно, разнятся. Хотя в последнее время эстрада опять стала тяготеть к театральному языку. И мне нравится, когда любые жанры в искусстве существуют на стыке.
– Актеры очень зависимые люди – от режиссеров, от обстоятельств, от моды…
– И от журналистов.
– Но, может, актеры и не стремятся к внутренней свободе?
– Внутренне я почти свободен. До полной свободы осталось чуть-чуть. Что касается внешней свободы, то тут я, конечно, зависим, даже от погоды. Вот в Няньге, куда я приезжал зимой, было -43° С. Можете представить в этой ситуации мою внешнюю свободу? Еще я завишу от спроса и на него могу ответить только предложением.
– В чем заключается ваша внутренняя свобода? Вы выдавливали по капле раба?
– Ага, как в том анекдоте: всю жизнь выдавливал из себя раба, а потом сокрушался, как огорчительно мало осталось внутри.
С тех пор, как возникло мое частное дело и надо мной нет никакого производственного плана, это сужает выбор предложения. Мне не позвонит Стивен Спилберг или Никита Михалков, потому что я не состою ни в каких творческих организациях, где есть мое портфолио или даже скромная анкета…
– Вам не надо. Шифрин – это бренд.
– Вы так считаете?.. Что же тогда вы скажете, когда мне будет 60? Нет, не хочется кокетничать, но до бренда я не дотягиваю. Бренд – это целая линия, когда есть и духи, и косметика, и костюмы, и дизайн табуреток. У меня ничего этого нет.
– А вам предлагали стать лицом какой-то продукции?
– Никто ничего мне не предлагал. Мне не предлагали закончить школу, никто не предлагал поступать в театральный институт. Все это я сам решил для себя.
Мне предлагали более или менее талантливые тексты, я из них выбираю. Даже при всем желании сделать из меня Золушку – ничего не получится. У меня не было ни главного бала, ни туфельки, и никто не подходил ко мне на улице с вопросом: “Ты хочешь сниматься в кино?” Я все сделал сам.
– Побывал на вашем сайте – на нем выложены даже ваши дневниковые записи двадцатилетней давности. Сами догадались стать “продвинутым пользователем” или вам кто-то помогает?
– Сайт мы создали одними из первых в актерском цехе. Мы – это, конечно, не Николай Второй, а я и мои помощники.
– Так это ради продвижения в молодежной среде?
– Я и правда очень много времени провожу за компьютером. Попробую объяснить мою привязанность к Интернету.
Меня всегда интересовало, что происходит во времени с людьми. Например, “Кавказскую пленницу” и “На Брайтон-бич идут дожди”, кажется, снимали два разных человека. То же самое можно сказать и про “Берегись автомобиля”, и про “Тихие омуты”. Полагаю, что выхолащивание собственных талантов происходит от того, что мы чураемся перемен.
Мой сайт – это относительно новый вид общения со зрителем. Мы получаем огромное количество писем, и я знаю, что обо мне думают.
– Вы корректируете себя по их претензиям?
– Я мог бы от них и отмахнуться, но теперь, во всяком случае, я понимаю, чем раздражаю зрителей, чем им интересен. Если бы я был физиком-ядерщиком, то меня бы мало волновало мнение окружающих, но я работаю с людьми.
Однажды я нашумел на Виктюка, который согласился принять участие в программе “Культурная революция”, где он должен был нападать на интернет: “Чего вы про него знаете? Зачем вам нападать на него? Вы похожи на ту старушку, которая подложила вязанку дров в костер Яну Гусу…”
– И что Виктюк?
– Согласился. Сказал, что его просто уговорили…
– Вы сказали, что проводите много времени в интернете. А у вас не бывает смешения миров – реального и виртуального?
– Когда я был маленьким, написал такой стишок: “Сам не знаю, где же я – там, где явь или мечта”. Чем это плохо для художника? Это очень полезное для актера состояние.
– А для человека?
– Актер – не вполне человек. Он – кладбище людей.
– Тяжело жить с таким кладбищем внутри?
– Нет. Мои трупы пригодны к употреблению. Я вызываю их к жизни, когда мне нужно.
– Наверное, я не очень внимательно читал вашу биографию, так и не понял: за что вашего отца сослали в Магадан?
– Вы внимательно читали – вы там ничего не нашли об этом, потому что там даже между строк ничего нет об этом. Это была 58-я статья. Он не был членом партии, а был скромным бухгалтером.
– Подсчитал что-то не так?
– Нет, он все правильно считал. Если бы его посадили за то, что он неправильно считал, то это было бы уголовное дело, а он был политическим заключенным, хотя никогда не интересовался политикой. Формально ему приписали шпионаж в пользу Польши. А он даже членом Бунда не был и вообще ни в какой общественной организации не состоял, работал, помогал матери прокормить восьмерых детей.
– У вас не осталось неприязни к той власти, которая испортила жизнь вашему отцу?
– Как не осталось? Я ненавижу ее и не принимаю. Вот в ПАСЕ обсуждали: осуждать коммунизм или нет? Я не знаю, будет ли он осужден как идея, но, несмотря на давность лет, должны быть осуждены преступный режим и преступная клика, и партия преступная должна быть осуждена. Я с этой мыслью не расстаюсь.
– В 1990-м вы создали “Шифрин-театр”. Вы в нем один?
– Есть еще много невидимых помощников, но, кроме меня, постоянно в нем работают мой директор, редактор и водитель…
– Почему вам нравится этот театр одного актера? Оттого, что вам трудно работать с кем-то на сцене?
– Нет, во всех коллективах, в которых я некоторое время появлялся, оставил флиртушки. Я не капризный и контактный, просто тогда у меня не было столько работы, сколько ее сейчас.
Почти все тридцать лет я только и слышу “Ах, Ефим!.. Какой он артист!..”, но никто ничего не предлагает. А мне всегда очень хотелось сняться в кино! Мне казалось, что в нем я стану другим. Вот сколько времени мы с вами сидим, больше часа?.. А ни один режиссер не позвонил!
На мое счастье, Грачевский иногда дарит мне счастье сниматься в сюжетах “Ералаша”. Или вот взять озвучание в мультфильмах, время от времени мне выпадает эта работа и приносит ни с чем не сравнимую радость. Наверное, потому что я больше всего люблю переключение на другую скорость, на другой режим. Отсюда и мои записки в интернете, это тоже моя самореализация, но на другом языке.
– У вас есть с кем советоваться?
– Ни одного творческого решения я не приму без своего директора Анатолия. Я уже стал зависим от этого, так как мы давно работаем вместе, и всегда выходит так: если я что-то придумаю – выходит боком, а если он что-то случайно придумает, то все получается как надо. Откуда у него такая интуиция, я не знаю.
– С годами популярные актеры и не только начинают ощущать себя великими. А вы как?
– Я прошел диспансеризацию, и у меня есть справка, что здоров. Как я могу мечтать приобщиться к сонму великих, если трезво отношусь к себе и своим возможностям? Какой я великий? Я просто актер, у которого иногда получается роль, а иногда нет. Я отличаюсь от множества безвестных артистов тем, что успел что-то сделать в своей жизни, что знаю много текстов наизусть и что много лет снимаюсь на телевидении.
– Вы читаете только то, что надо выучить для роли?
– Что вы видите на моем столе?.. Вот “Темные века” Айзека Азимова, вот его же “Путеводитель по науке”, есть Стивенсон на английском, философия атеистов – сборник “Сумерки богов”… Недавно открыл книгу Хармса и прочитал: “Один человек гнался за другим, тогда как тот, который убегал, в свою очередь, гнался за третьим, который, не чувствуя за собой погони, просто шел быстрым шагом по мостовой”. Мне почему-то показалось, что это можно отнести ко мне. Я ни от кого не бегу и никого не догоняю, а стараюсь идти быстрым шагом.
– Есть разница между петербургской и московской школами филологии. А существует отличие петербургских юмористов от московских?
– Не стану рассуждать на эту тему, потому что на поверку выяснится, что большинство авторов в обеих столицах – не коренные ее жители. Да и сам Аркадий Исаакович Райкин, выпестовавший лучших петербургских авторов, приехал когда-то в Петроград из Риги.
– Почему на нашей эстраде так никто и не занял место Райкина?
– Его место свято. Но место других выдающихся художников в нашей культуре тоже осталось за ними. Это естественно. Но я продолжаю считать, что грешно жить одними воспоминаниями. Так мы не сдвинемся с места. Мы превратим нашу жизнь в музей, в котором нет места новому. И потом не надо забывать, что каждое время выбирает своих героев.
