В субботу в Амстердаме огромной выставкой «При русском дворе» открылся для публики центр «Эрмитаж Амстердам». Первый билет купил за 15 евро Михаил Пиотровский. Первый сеанс продолжался 31 час – с утра 20 июня до пяти вечера следующего дня.
До этого выставку “При русском дворе” неделю посещали приглашенные – те, кто имел отношение к превращению богадельни во дворце “Амстелхоф” в современный выставочный комплекс: дети строителей, клиенты бывшего богоугодного заведения, жители лодок на соседнем причале, парламентарии, министры.
Выставок такого масштаба Эрмитаж не делал ни дома, ни за границей. В Голландии показывают светскую жизнь России с начала XIX века до последнего бала 1903 года. 2200 предметов, больше 100 парадных портретов, 500 костюмов, в том числе платье для беременной Александры Федоровны, жены Николая II, которым восторгался Ив Сен-Лоран. Одежда отреставрирована по старым аутентичным технологиям.
На первый взгляд выставка про блеск приемов и балов. Но ее смысл – культурная экспансия императоров, превративших свою страну в европейскую державу.
Зачем Эрмитажу понадобился этот центр, приносит ли он музею большие доходы, про которые было много разговоров, что получают от всего этого голландцы? Об этом разговор перед вернисажем с директором Эрмитажа Михаилом ПИОТРОВСКИМ.
– Чем отличается эрмитажный центр в Амстердаме от обычного музейного филиала?
– Центр – самостоятельное юридическое лицо, действующее по законам своей страны. Он заключает договор с Эрмитажем, который действует по законам нашей страны. Мы поставляем то, что называется контент (содержание), делаем выставку – предоставляем концепцию, материалы, каталог, реставрируем вещи. На центре лежит инфраструктура – финансирование, здание, представление выставки, то есть ее дизайн и адаптация для неподготовленного зрителя.
– Накануне открытия центра вы сказали, что ожидаете посещение центра в количестве 300 тысяч человек в год.
– Не ожидаю. Еще до начала стройки в Голландии было проведено специальное исследование. Тогда появился расчет на дополнительный день туриста и оценка в 300 – 350 тысяч посетителей в год. Для выставки “При русском дворе” – это вполне реально.
– По договоренности вы получите один евро с каждого посетителя. Означает ли это, что вы получите 300 тысяч евро?
– Это означает, что мы получим во много раз меньше, чем могли бы получить за эту выставку, где принимающим это много интереснее, чем нам.
– Например, где?
– В Японии, в Латинской Америке, в Абу-Даби. Во многих местах, где есть фирмы, которым нужно привезти выставку. Существует такая вещь, как выставочный рынок. На нем действуют и многие российские музеи, большой проект показывается в малоизвестном городе. В Амстердаме речь идет о культурном обмене и только небольшой материальной компенсации. Над выставкой “При русском дворе” работали сотни людей. Умные люди скажут про нас – они плохо зарабатывают. Мы действительно – не про деньги, билет – это социальная программа.
В Амстердаме мы имеем возможность показывать не столько вещи из эрмитажных коллекций, которых у них нет, сколько наше видение мира. Показывать наши вещи в чужих музеях – это как нефть вывозить. А этот центр – завод, где чужими руками происходит сборка наших автомобилей. Мы создаем в Амстердаме центр знакомства с русской и петербургской культурой, нашей интерпретацией русской культуры.
– То есть Япония и другие страны вам не интересны?
– Они нам очень даже интересны. Там другая ситуация. Образно говоря, Лувр едет в Абу-Даби, мы едем в центр Европы.
Это культурное присутствие. В Японии мы каждый год делаем большую выставку, но там все иначе. Мы стараемся не участвовать в выставочном рынке. Стараемся навязывать свою идеологию. В рынке свою идеологию отстоять нельзя, у него своя идеология. Именно поэтому наши голландские друзья находят деньги на центр “Эрмитаж Амстердам”, чтобы создать новый культурный продукт.
– Значит, для голландцев – это тоже не бизнес?
– Конечно. Там существует громадный список из нескольких десятков спонсоров, которые дадут примерно половину содержания центра. Остальное он должен сам зарабатывать.
– Неужели в создании центра “Эрмитаж Амстердам” нет никакой экономики?
– Есть политэкономия. И повод, чтобы турист еще на один день оставался в Амстердаме.
И есть уникальная ситуация – российский культурный центр создало не государство, а совместные усилия двух государств, общественности, частных лиц. Мы играем на своем поле, показываем, что хотим показать. Это дорогого стоит, уникальная линия европейской культурной жизни. По принципу заработка существовал наш центр в Лас-Вегасе. Там мы зарабатывали, чтобы делать новые выставки. Но тянуть это бесконечно было невозможно, расходы очень большие.
– День открытия центра “Эрмитаж Амстердам” совпал с днем открытия нового Музея Акрополя в Афинах и новой волной дискуссий, возвращать или не возвращать из Британского музея скульптуры Парфенона. А вы как думаете – возвращать?
– Этот вопрос должен решать Британский музей, а не правительства двух стран. Британский музей – универсальный. Это особые музеи, и Эрмитаж в том числе. Они важны тем, что создают диалог культур. Уникальная вещь – можно сравнить. Парфенон говорит не только с греками, которых в Лондоне не меньше, чем в Афинах. Он разговаривает с каменными змеями из Мексики, британским серебром, предметами из древнего Ирана.
Больше таких музеев создаваться не будет, они собрали культурные памятники из разных стран, когда там их не ценили по-настоящему. Акрополь стал цениться благодаря Британскому музею. Универсальные музеи возникли в эпоху империй, потом была эпоха национальных музеев, сейчас – локальных музеев. Таких как новый Музей Акрополя. В каждом случае подобный вопрос надо решать отдельно.
Меня не привлекают разговоры про имущество и собственность. Важно, где произведения искусства показывают. Могут показываться всюду. Но музей Акрополя – серьезный аргумент.
