Может ли инновационная компания в России достичь успеха и что ей делать дальше?
Илье Чеху 31 год, он – генеральный директор первой в России компании по созданию бионических протезов для детей (бионический протез работает за счет считывания мио-датчиками электрических импульсов, вырабатываемых мышцами).
Пользователи протезов, сделанных «Моторикой» (так называется компания Ильи Чеха), могут вдевать нитку в иголку, красить ногти и кататься на самокате. В протез можно включить смарт-часы, раздавать вай-фай и оплачивать им покупки. Разработчики называют свои изделия девайсами, а людей, которые их используют, – киборгами.
Илья Чех приехал в Петербург из белорусского Полоцка, чтобы учиться в НИУ ИТМО. Студентом он участвовал в разработке лунного аппарата «Селеноход». В 2013 году закончил университет и отправился в Америку на базу Mars Desert Research Station Илона Маска – участвовать в тренировочной экспедиции на Марс в составе российской команды. Чех выполнял роль инженера и следил за системами обеспечения тренировочной станции. Вернувшись в Россию и поработав конструктором на машиностроительном заводе, Илья Чех вместе с коллегой Василием Хлебниковым начал делать протезы.
В 2019 году Илья Чех вошел в список 100 самых перспективных россиян моложе 30 лет по версии Форбс.
– Почему вы начали делать протезы?
– У нас было много разных проектов в области робототехники. Детское протезирование – один из них. Мы запускали его в 2013 году как социальный, благотворительный проект, из которого не планировали развивать компанию или бизнес. Просто была возможность использовать 3D–печать, что позволяло делать готовые изделия сразу, без постобработки. Ну и, конечно, использование протеза – идеальный демонстратор технологий.
– И как благотворительный проект превратился в развивающийся бизнес?
– Это было, во-многом, неожиданно, потому что мы не знали, как работает рынок, не знали вообще, что он есть. А когда начали заниматься этим, стало приходить очень много запросов на протезы. Спрос большой, но выяснилось, что никто у нас в стране такими разработками не занимается, а технологии в этой области остановились пару десятилетий назад. Человек может приобрести косметический протез, который визуально напоминает руку, но при этом совершенно не заменяет ее. Это и навело на мысль, почему бы не попробовать эту ситуацию существенно изменить, внедрив технологии, которые мы активно развивали. А для этого нужно было отойти от занятий проектом как хобби по вечерам и перевести его в профессиональное русло. Так и возник наш стартап.
– Сомнения и страхи были?
– Страхов не было, а вот сомнения, естественно, были. Может получиться, а может и нет. Мы сразу понимали, что запускаем попробовать: получится – хорошо, не получится – ну будет опыт. Но, как видим, вышло так – что получилось. Первые два года мы фактически занимались только опытными разработками. Сделали порядка 15 прототипов детских протезов. У нас было два пилотных клиента – девушка из Москвы и парень из Саратова. На них и тестировались все наши наработки. Сейчас мы ведем разработки как в части более совершенного протезирования, так и в области машинных интерфейсов, смежных технологий. Это всевозможные человеко-машинные интерфейсы, облачные вычисления, которые можно использовать не только для протезов, но и в других сферах.
– Кто стал первым покупателем, помните?
– На самом деле, первым покупателем был взрослый пользователь из Ярославля. Он обратился к нам еще в 2013 году, и мы сделали ему протез сразу же после получения всех сертификатов в 2015 году. А потом делали только детские протезы.
– Почему решили сконцентрироваться именно на детях?
– Потому что это был самый проблемный сегмент, и сейчас он таким остается. Обычно это самые сложные типы травм, самая сложная категория клиентов. Они постоянно растут, постоянно капризничают. Для них необходим не просто протез как медицинское изделие, а как современный, функциональный гаджет. Нам было интересно принять этот вызов и создать такой уникальный детский протез, который бы мог, с одной стороны, обеспечивать потребность в решении бытовых задач, но при этом превращал бы ребенка в супергероя, киборга. Такой протез позволяет ребенку, по какой-то причине потерявшему конечность, по-другому ощущать себя. Человек уже не прячет руку, не стесняется, а наоборот начинает выставлять себя и становится центром внимания.
– Вы заменяете протезы по мере роста детей?
– Мы меняем протез раз в полгода – год, в зависимости от скорости роста ребенка. Это входит в годовую гарантию. Кроме того, благодаря современным облачным технологиям, мы продолжаем следить за исправностью любого протеза, собирая технические данные и анализируя эксплуатацию изделия. И, если есть показатели на то, что в ближайшее время он может выйти из строя, связываемся с человеком и говорим, что нужно обратиться в сервисный центр.
– Что происходит с использованным протезом?
– По-разному. Он может оставаться у детей. Они каждый раз заказывают разные, и им интересно хранить их как игрушки. Иногда мы забираем предыдущий протез и используем его как демонстратор.
– Дети высказывают пожелания о внешнем облике протеза?
– Вплоть до того, что могут на салфетке эскиз нарисовать, а мы его пытаемся как-то визуализировать.
– Насколько такие протезы доступны россиян?
– В России все протезы бесплатны. У нас все обеспечивается государством. Конечно, от региона к региону компенсация отличается. То есть где-то можно получить за протез 350 тысяч (сейчас я говорю про роботизированные), а где-то до 1,5 млн. рублей.
Кто платит за протезы. Фонд социального страхования проводит конкурсы, в которых участвует и компания Ильи Чеха. Но большинство наших пользователей, объясняют в «Моторике», идут по другому пути – не ждут конкурса, а оплачивают протез из собственных средств и затем получают компенсацию от Фонда социального страхования. В этом случае протез может оказаться у потребителя примерно за месяц.
– Многие в курсе, что в России есть такие разработки и можно заказать такой современный протез?
– Это одна из главных проблем, с которой мы сталкиваемся. Информированность у нас в стране достаточно низкая. Сейчас, конечно, наблюдаются позитивные изменения. Уже два года мы активно занимаемся продвижением этих историй в социальных сетях, в СМИ и на государственном уровне. Достаточно системно работаем со всеми игроками, которые участвуют в обеспечении – это и больницы, и социальное страхование. Стараемся, чтобы везде были наши буклетики, плакаты о том, какие типы протезов существуют. Дело в том, что сегодня есть максимально современные интересные технологии. За время работы мы уже составили базу более чем из 3 тысяч человек, нуждающихся в протезах. Это даже больше, чем в государственной базе. И уже выходим на международные рынки.
– Там, как и у нас, государство финансирует обеспечение людей протезами?
– В Европе существует страховая система, она функционирует примерно так же как и в России, но мы еще в эту систему не вписались. Сейчас пока осуществляем частные продажи, но уже оформляем европейский сертификат, который позволит предоставлять протезы для людей бесплатно, как и в России.
– У вас не было мысли переехать работать за границу?
– Нет. Мы изначально строим международную компанию. Понятно, что у нас будут филиалы по всему миру. И работать мы будем не только в России. На определенные периоды я буду уезжать развивать филиалы, но переехать совсем и все бросить не хочу. В России есть свои прелести и возможности.
– А какие-то предложения от иностранных компаний поступали?
– Только предложения поглощения, но мы пока отказываемся. Поглощение – это когда тобой заинтересовался крупный партнер – «Самсунг», например, или крупные протезные компании. Они любят покупать молодые перспективные стартапы, развившие технологии, которыми сами не обладают. У такой крупной корпорации есть два пути – либо потратить кучу денег и повторить технологию самостоятельно, либо купить стартап и интегрировать его технологию в себя.
– Часто можно услышать, что в России очень сложно создать свой бизнес с нуля и в принципе молодым предпринимателям сложно. Вы согласны с этим?
– В любом деле бывает сложно, но, в принципе, добиться успеха можно. Я считаю, что главное – быть упорным и адекватно оценивать свой продукт, то, что ты делаешь, потому что одна из главных проблем в бизнесе – заниматься тем, что никому не нужно. Именно из-за этого компании часто проваливаются. А так, в целом, если посмотреть по мерам поддержки для технологических компаний, можно выйти на рынок, создать продукт и начать его продавать, в том числе и на зарубежных рынках. Такие примеры есть. Но, конечно, гораздо проще будет, если на первых этапах, до создания прототипа, будет возможность сделать это на свои деньги. Это гораздо быстрее, гораздо надежнее.
– А государство может поддержать такой инновационный проект как ваш?
– Поддержать финансово на ранней стадии на федеральном уровне может «Сколково», у которого есть микрогранты от 100 тысяч до 5 миллионов рублей или Фонд поддержки инноваций, Фонд Бортника, которые выделяют средства на проверку идеи и на создание прототипа в размере от 2 до 5 миллионов рублей. Кроме того, во многих регионах есть подобные программы.
– Но, наверное – на государство надейся, а сам не плошай?
– Безусловно, надежнее, если есть свои деньги для старта. Инвесторы приходят на более поздних стадиях, когда уже есть прототип и проведены первичные исследования по рынку, есть понимание бизнес-модели и организации продаж. Другой вариант – найти партнера с деньгами или бизнес-ангела, который поверит в идею и вложит начальные средства.
– А вам на старте кто помогал или справились за свой счет?
– Случаи, когда инвесторы вкладывают в чистую идею, в человека или в команду без понимания бизнес-модели – это, скорее, исключение, чем правило. В первые два года мы делали все за свой счет. Расходы на производство покрывал мой партнер и коллега, потому что у него была своя производственная компания. А я занимался разработкой и проектированием в свободное время.
– Сталкивались с трудностями бюрократического характера?
– На первых этапах сталкивались, поначалу было сложно. В новую компанию с молодой непонятной технологией еще мало кто верит, поэтому и к экспериментам относятся настороженно. Когда мы только заходили на рынок, у нас было множество идей, про которые мы всем рассказывали. Нам отвечали, что нужно сделать что-нибудь одно, чтобы можно было это обсуждать. Затем нужно было сделать прототип – готовый образец. Уже после мы стали резидентом «Сколково», получили сертификат. И только потом начали привлекать инвесторов на масштабирование продаж и работать с клиентами. Сейчас уже стало полегче, потому что появилось понимание, доверие и поддержка. Теперь уже проще предлагать что-то новое. Нам дают больше шансов запустить очередной пилотный проект, попробовать и потренироваться.
– Какие технологии вы еще разрабатываете?
– Мы работаем в области медицинской робототехники. Наша команда ведет разработки протезов-гаджетов, работает с VR-технологиями в реабилитации и с инвазивными устройствами. Мы разрабатываем технологию, связанную с человеко-машинными интерфейсами – к ним относится все, что связывает человека с цифровым миром, управление умным домом – это из этой же области. Так что, один из потенциальных путей нашего развития – уход в консьюмерскую электронику и в гаджеты.
Второе большое направление – облачные технологии, которые мы сейчас используем для удаленного наблюдения за исправностью протезов. Их можно применять для любой медтехники. Мы тестируем возможность собирать удаленно на этой платформе энцефалограммы, электрокардиограммы и предоставлять к ним доступ врачам из других регионов России или мира. Это позволит людям получать консультации специалистов, у которых будет возможность сбора телеметрии с реальных медицинских устройств.
– То есть вы – сочетание творческого, изобретательского и предпринимательского начал. Это редко сочетается.
– В любом случае, предприниматель – это еще кто-то. Я, например, разработчик, а потом уже предприниматель. В то же время хороший инженер редко бывает хорошим управленцем. В этом плане и я далеко не совершенство. Поэтому зачастую стартапам, особенно на первом этапе, нужны партнеры. Например, управляющий директор с большим опытом корпоративного строительства и корпоративного управления. Иначе на одном юношеском максимализме можно далеко и надолго улететь, но при этом ничего не добиться.
– Сколько у вас сейчас сотрудников?
– У нас сейчас чуть больше 70 сотрудников. Оптимальный круг расширения с точки зрения международного развития – это порядка 100 человек.
– Как планируете дальше развиваться?
– Курс – на максимальную автоматизацию всех процессов, улучшение их качества. Это позволяет снижать издержки, увеличивать мощности. Мы думаем делать международную компанию и рассматриваем вариант партнерского поглощения, чтобы, например, стать дивизионом «Самсунга».
Наталья Орехова
