В ленте фейсбука настоящее горе. Россияне скорбят по Notre-Dame de Paris. Те, кто видел, выставляют фотографии с ним. Кто не видел, сокрушаются, что уже и не увидят. Вряд ли парижане так переживали, когда горел купол Троицкого собора. Да в этом ли дело – Париж.
Где пел Гюго, где жил Вольтер,
Страдал Бодлер, богов товарищ,
Там не посмеет изувер
Плясать на зареве пожарищ.
И нет, не нам, твоим жрецам,
Разбить в куски скрижаль закона
И бросить пламя в Notre-Dame,
Разрушить стены Пантеона.
Что значит в битве алость губ?
Ты только сказка, отойди же,
Лишь через наш холодный труп
Пройдут враги, чтоб быть в Париже.
Это Николай Гумилёв. Он был в Париже
В Париж Россия всегда стремилась. Купцы у Островского туда ездили. В СССР об этом только мечтали: «Опять хочу в Париж! Уже были? Нет! Уже хотел!»
Собор Парижской богоматери был незыблемым, что подчеркивало нашу смертность и бессмертие в целом. Это-то и потрясло. Если уж такие вещи не вечны, то что говорить о нас.
Ощущение, будто сгорел эталонный метр.
Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные ребра,
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.
Это Мандельштам. Он был в Париже.
Ольга Маркина
Не все сгорело. Фото Reuters
