Писатель Михаил Кураев не согласен с идеей установить в Петербурге памятник Багратиону (место установки уже определено – Семеновский плац у ТЮЗа). Чем писателю не угодил генерал?
– Почему вы выступили против установки памятника Багратиону на Семеновском плацу?
– Власть денег диктует выбор места и объекта для увековечивания. Вопрос цены: на Марсовом поле – дороже, на Дворцовой площади – еще дороже. Потом будут протесты, Пиотровский выскажется против, но городу нужны деньги, и город будет искать “компромиссы”.
Мимо Общественного совета Петербурга, куда я вхожу, пронесли памятник Собчаку. Мы его не обсуждали. А можно ли было ставить памятник человеку, которому город трижды отказал в доверии? По правилам Собчаком же учрежденным, даже мемориальную доску можно установить только через 30 лет после смерти. С каким трудом мы добивались разрешения на мемориальную доску Михаилу Дудину, защищавшему наш город, создателю “Зеленого кольца Славы”.
А есть люди, подобные бенгальскому огню, поэтому, наверное, их бессмертие надо спешить увековечить, иначе через год-другой никто и не вспомнит.
Я пацаном участвовал в закладке памятника Гоголю на Манежной площади. Увы, гранитный “нос” простоял 50 лет, потом рядом, в закутке почему-то появился в кресле Тургенев, а в сквере, ожидавшем памятник Гоголю, выросли как грибы бюстики итальянских архитекторов. Проворные ручонки стерли имя Гоголя с улицы, где созданы нетленная “Шинель” и наш вечный “Ревизор”. Гоголю – Гоголево!
– Вернемся к Багратиону.
– Возвращаюсь. Место между Обводным каналом и Загородным проспектом – Семеновский плац, место муштры и последних публичных казней в городе. Трагическое место. Как-то я спросил студентов: “Где находится Семеновский плац?” Никто не знал. Один ответил очень хорошо: “На Сенатской площади”. Вот вам уровень знания будущих гуманитариев. Следующему преподавателю они скажут, что здесь родился Багратион, и не будут знать, что здесь казнили народовольцев. Памятник – это веха на пути в глубины истории, а не декор городского пейзажа или выражение чьей-то симпатии своему кумиру.
– Так нужен Багратион в Петербурге?
– По мне – нет. История Семеновского полка – замечательная и достойная увековечения глава военной и революционной летописи. Полк восстал в 1820 году против невыносимых условий солдатской жизни. Был перепорот, расформирован, большей частью отправлен в Сибирь. Не поэтому ли Семеновский плац сделали местом публичных казней, чтобы напоминать солдатам в казармах, как надо служить царю-батюшке. При чем здесь Багратион?
Если уж говорить о героях наполеоновских войн, то почему бы не поклониться графу Михаилу Андреевичу Милорадовичу? Не нашлось богатенького поклонника? Одно сражение под Малым Ярославцем, откуда враг побежал до Парижа! Почетный член Российской академии. С 1818 года военный губернатор Петербурга. По преданию, спас юного Пушкина от ссылки. И смерть на Сенатской площади от пули, предназначенной другому.
Почему нет памятника маршалу Говорову, которому тысячи ленинградцев обязаны своей жизнью.
– У вас нет ощущения, что Петербург завален памятниками и мемориальными досками?
– Особенно сложно при нашей деликатности работать с инициативами, вызванными национальными амбициями. Значимые люди для диаспор или республик бывшего СССР не всегда уместны в мемориалах Петербурга-Ленинграда. Даже если мы чтим их как исторических личностей.
– Кого вы имеете в виду?
– Например, Маннергейм. Памятник ему в Хельсинки вполне понятен, для Финляндии этот умный, дальновидный политик, патриот и военачальник сделал очень много. А для Петербурга?
Или Тарас Шевченко. У нас есть улица Шевченко, мемориал в Академии художеств, но для меня совершенно не бесспорно появление большущего, эстетически бесцветного, памятника Тарасу Шевченко у ДК им. Ленсовета. До этого скульптура работы украинского эмигранта не нашла себе места ни в Канаде, где огромная украинская диаспора, ни на Украине.
– Почему не слышен голос писателей в архитектурных дискуссиях?
– Во все времена власть слышит лишь то, что хочет слышать.
– Значит, литераторы смирились с ролью аутсайдеров?
– За стихи нынче не отправляют в ссылку, их просто не читают. Литература предоставлена сама себе, отдана на воспитание не в идеологический отдел Смольного, а рынку.
– Это разве плохо?
– Литературный “ширпотреб” выживет, как выживают сорняки.
– Должна власть помогать литераторам?
– Нам все время говорят, что денег нет.
– Но вы все равно на них рассчитываете?
– Почему же нет? Петербургские писатели после 15 лет существования “без определенного места жительства” получили наконец приют. И на его открытии губернатор Матвиенко уверила нас, что это только первый шаг. Я не против власти. Но я против уничтожения трамваев, ликвидации “невыгодных” продовольственных магазинов. Я за то, чтобы власть не стремилась освободить себя от лишних забот, распихивая в разные руки и коммунальные проблемы, и здравоохранение, и транспорт.
– Если вы хотите пользоваться благами от власти, тогда у вас не будет права предъявлять ей претензии?
– Теоретическая сторона вопроса – власть и свобода писателя – меня волнует мало. Пока власть тебя слышит, с ней можно сотрудничать и даже спорить. Когда она перестает слышать голос общественности, в том числе и писательской, тогда слышит уже грохот улицы.
Вадим Шувалов
