У стареющего крестного отца мафии возникает конфликт с другими главами семей. Он отказывается заниматься наркотиками, они же считают, что наркотики – основа их профессионального роста. Они вообще беспредельщики, и моральный облик их исключительно скверен, а души полны подлости; он же, хоть и матерый мафиози, но придерживается строгих цеховых правил, верен заветам дружбы и безмерно любит свою семью.
Коллегам его старомодность не только претит, но и мешает, поэтому на него устраивают покушение – расстреливают в упор средь бела дня. Но он чудом выживает, теперь главное – чтобы убийцы не добрались до него в больничной палате; когда же он выздоравливает, начинается жестокая война мафиозных кланов…
Если вы сейчас недоумеваете, с чего это мне взбрело в голову излагать вам сюжет “Крестного отца” Копполы, то вы правы. Я вот тоже недоумеваю, зачем было Ришару Берри излагать мне этот сюжет в своем фильме “22 пули”. Собственно, вариант тут только один: ему просто не удалось придумать другого сюжета. Так что он ничтоже сумняшеся воспользовался имеющимся. Для его фильма слово “ничтоже” – вообще ключевое.
Оригинальное название фильма Берри – “Бессмертный”, но на российские экраны он вышел под именем, данным ему полоумными американскими прокатчиками с их безудержной страстью к цифрам на афише. Впрочем, “фильм Берри” – словосочетание, верное лишь номинально. Шестидесятилетний Ришар Берри – прежде всего киноактер; он много снимается в поточной французской продукции класса “B”, играет обаятельно, планку не роняет, за лаврами не гонится – нормальный такой профессионал, каких сотни. Разменяв шестой десяток, решил позаниматься еще и режиссурой и снял пятóк фильмов: возможно, не стоящих осуждения, и наверняка – внимания. Рассказал, например, в одном из них, как тяжело ему жилось в детстве. Ну, наболело, стало быть. Ненаказуемо. Самое важное в таких случаях – не быть знакомым с режиссером лично, а то еще смотреть заставит.
Но вот с “22 пулями” случилась у него, граждане, промашка ужасная. Номерок он вытащил у продюсера Люка Бессона.
Давнишний вклад Бессона-режиссера в мировой кинематограф невелик, но неоспорим; нынешняя деятельность Бессона-продюсера – сегмент кинопроцесса столь специфический, что для его описания и терминов-то профессиональных еще не выработано. По крайней мере, в моей профессии. В неврологии-то эта смесь бредовости с игривостью наверняка как-нибудь называется. (В литературе она называется миссис Скьютин и описана в бессмертном романе “Домби и Сын”.) Пожалуй, в современном западном кино не найдется иной фамилии, которая, будучи напечатана на афише крупными буквами, столь надежно гарантировала бы ахинею от первого кадра до последнего. Под приглядом Бессона даже Пенелопа Крус и Сельма Хейек могут сыграть только минипуток.
Однако Хейек Бессону, по крайней мере, не сватья и не сестра; и когда в “Бандитках” он лепит из нее дешевую тварь в бордельном корсете, совершенно неотличимую от Анастасии Заворотнюк из фильма “Код апокалипсиса”, это можно объяснять разнообразно: нечуткостью, дуростью, злонамеренной мизогинией, наконец. А вот в “22 пулях” главную роль играет Жан Рено – фетиш бессоновского кинематографа еще с середины 80-х. И глядя на то, что и как вынужден проделывать здесь Рено, поневоле задашься вопросом: где ж та полячка, за измену с которой так страшно мстит Бессон своему любимому питомцу? Потому что иначе как хрестоматийной фразой “я тебя породил, я тебя и убью” отношение к актеру в этом фильме описать не выйдет.
Как и положено прирожденному харизматику, Рено бóльшую часть экранного времени честно молчит и щетинится, чтобы, когда придется, блеснуть сверлящим глазом над знаменитой горбинкой носа – и кинуться наперерез и напролом, и истребить сволочей, которые берутся за наркотики, когда можно удовольствоваться таким прекрасным рэкетом… Поправка: глаз не блестит. Все блестит: вспышки перестрелок, крылья новехоньких машин (погонь бездарнее не было даже в “Такси”), экраны мониторов, вода в бассейне злодея, – все, кроме глаз Жана Рено. Как-то не с чего.
“Твоя мораль избирательна”, – такое страшное, решающее обвинение бросает в лицо главному герою его злейший враг и конкурент. Возразить Жану Рено нечего. “22 пули” значатся “французским боевиком”, а стало быть, согласно нынешней табели о жанровых рангах, должен быть тоньше, жестче и стильнее американских аналогов, пусть и проигрывая им в технической оснастке и ясности изложения. Но те средства, которыми в этом боевике хороших парней предлагается отличать от плохих (при всех неизбежных поправках на моральную специфику воровского закона), столь смехотворны, что тут уж не до тонкости и стильности – тут бы жанр не спутать. Ну чистая ведь комедия: герой Рено лучше своих врагов потому, что впадает в экстаз от арии Каварадосси из третьего акта “Тоски” Пуччини, детей любит, как Лев Толстой, слово держит, как юный пионер, и еще у него после покушения все время очень болит правая рука, так что его, небритого, жалко. А еще когда у него убивают друга, то родственники убитого на кладбище горько плачут, а убийцы тем временем бесстыдно пируют в ресторане, – что сразу делает их много хуже, нет чтобы просто убить и тихо разойтись.
Поэтому, превозмогая боль в руке, он бросается по их следу, и тут главная интрига – успеет он их перестрелять или нет, ведь врачи ему сразу после покушения без обиняков заявили, что пальцы на руке придётся ампутировать. По счастью, тревога оказалась ложной: Рено в финале идет по пляжу в кругу семьи (судя по освещению и композиции кадра, Бессон хотел было тут отрекламировать какой-нибудь йогурт, но позабыл какой), и пальцы на руке у него шевелятся, как у молодого. Видимо, про этот сюжетный ход Бессон тоже позабыл. Там таких еще в середине несколько.
…Билет на тот сеанс, на котором я смотрел “22 пули”, по странному стечению обстоятельств стоил ровно 220 рублей. Понимают, стало быть, какая промашка с номерком случилась у Берри. Как говорил Жеглов, по десяточке вам, граждане, по десяточке.
