«Мусорные» проблемы в стране копятся, но не решаются. Хотя и технологии есть, и ученые не первый год твердят о том, какие меры принимать. Почему так? Что делать Петербургу со своим мусором и как обезопасить полигон в Красном Бору? «Город 812» поговорил с проректором по научной работе Петербургского государственного технологического института, доктором химических наук, профессором Александром Гарабаджиу.
Доктор химических наук Александр Гарабаджиу
До чиновников не достучаться: у них свои интересы
– В 2006 году ваша команда ученых получила премию Правительства Петербурга за технологию утилизации отходов, у вас даже есть патент на изобретение. В чем была идея и что сейчас с изобретением происходит?
– Мы предложили комплексную технологию, которая предусматривала сортировку отходов, их распределение, выделение полезных фракций – металла, текстиля, полимеров и т.д. То, что оставалось после сортировки, можно было сжигать либо (органику) отправлять на компостирование. В Петербурге уже тогда имелось всё, чтобы система заработала: заводы, мощности, специалисты. Программу начали внедрять, но… Чиновники оказались более заинтересованы в том, чтобы просто вывозить мусор на полигоны. Это было самым простым и выгодным.
– Так что же Петербургу теперь делать со своими отходами?
– Для начала вести самый простой раздельный сбор мусора. Процесс нельзя усложнять, иначе это вызывает отторжение. Плюс нужна мотивация для граждан – либо экономическая, как в Европе, либо силовое давление (наказания за нарушения), как в Китае.
– Почему в Петербурге до сих пор нет повсеместного раздельного сбора мусора, если о необходимости этого говорят уже многие годы?
– Очень сложно порой достучаться до чиновников! Например, мы предлагали решение проблемы неприятного запаха от свалки, мучающего жителей Приморского района Петербурга. Запах можно убрать специальными сорбентами: если упрощенно, они действуют по принципу наполнителя для кошачьего туалета. Сорбенты недорогие, но чиновники отказались. Решения принимают конкретные люди, которые порой действуют из каких-то собственных соображений.
– В Москве мусорная ситуация хуже, чем в Петербурге?
– Полагаю, да. Еще в 2006 году, работая над программой по утилизации отходов, мы предупреждали о том, что сегодня происходит в Москве. Мусорный коллапс! Столице ничего больше не остается, как строить мусоросжигательные заводы и вывозить свои отходы в другие регионы.
– Ответьте как химик: бывают безопасные мусоросжигательные заводы?
– Я не сторонник сжигания. Эти заводы представляют собой настоящие химические производства. Те, что сейчас работают в Европе, используют очень дорогие и сложные технологии, требующие высокой квалификации персонала. При этом технологии очистки по стоимости составляют до 70% цены проекта. Чтобы такой завод работал, отходы сначала должны пройти этапы, предваряющие сжигание: раздельный сбор, сортировку и так далее. Если все условия соблюдены, тогда завод может стоять и в центре Вены, и в центре Мюнхена. Но если что-то не выполняется, тогда мы, несомненно, получим выбросы опасных веществ, самое токсичное из которых – диоксин, вызывающий онкозаболевания. В России, к сожалению, есть проблема с квалифицированными кадрами для подобных производств. У нас нигде не готовят специалистов по переработке отходов. Но без мусоросжигательных заводов Москве с мусорным кризисом не справиться. Видимо, и Петербург подходит к тому же.
«Красный Бор» – потомкам
– Сегодня люди протестуют и против мусоросжигательных заводов, и против полигонов. Что делать?
– В России ежегодно образуется более 60 миллионов тонн отходов, из них перерабатывается лишь 5–10%. Остальное или сжигается, или захоранивается. Проблемы копились давно, и решать их нужно медленно, спокойно, кропотливо. Без наскока. Важно понимать, что какого-то универсального решения, хорошего для всех, не существует. В Москве – одним способом, в Петербурге – по-другому. К сожалению, во многих местах по отношению к отходам по старинке срабатывает рефлекс: «Вывезти и закопать». Это показатель уровня технической грамотности и населения и элит. По большому счету нужна государственная политика в сфере обращения с отходами.
– Москва объявила, что будет вывозить отходы в Архангельскую область. Это привело к самому масштабному в отечественной истории мусорному протесту в Шиесе. На ваш взгляд, какой возможен выход из сложившейся ситуации?
– На мой взгляд, если уж вывозить отходы из Москвы, то нужно строить там, на местах, современные мусороперерабатывающие комплексы. Мусор сортировать, полученные полезные фракции – использовать или продавать. Это создаст дополнительные рабочие места и дополнительные доходы в бюджет региона.
– Что делать с полигоном «Красный Бор» под Петербургом?
– Самое главное – ничего оттуда не вывозить! Экспертиза показала, что карстовые структуры, в которых расположены карты с отходами, – устойчивые, ничего наружу просачиваться не будет. Поэтому нужно все депонировать на месте, чтобы максимально снизить выделение газообразных и жидких токсичных фракций. И дальше – проблему отложить на будущее. Потому что пока нет недорогих и эффективных технологий для переработки таких отходов. Проблема слишком запущена, чтобы можно было ее решить быстро.
Топливо из рыбьих хвостов
– Вы занимаетесь технологиями переработки нетрадиционных источников сырья. Получили золотую медаль на Всемирной выставке в Шанхае. Насколько востребованы такие технологии?
– Мы первыми в мире в 2001 году получили биотопливо (этанол) из морских гидробионтов. Затем создали технологию получения биодизеля из отходов рыбных производств. Представляете, при переработке рыбы выбрасывается от 30% до 40% от массы первоначального улова! Из этих отходов мы научились получать топливо, которое на тот момент было экономически выгодным, так как разработки пришлись на пору, когда нефть стоила дорого. Когда нефть подешевела, биодизель в нашей стране оказался неконкурентен. К сожалению, в государстве, добывающем углеводороды, очень сложно уйти от ресурсного проклятия. Сейчас производство биодизеля из рыбных отходов работает в финской Лаппеенранте. Финансового участия нашего там нет, мы просто поделились идеей.
В настоящее время мы планируем начать проект по получению кормового белка из попутного газа – метана, который образуется при добыче нефти. Сейчас этот газ просто сжигается, у него отрицательная стоимость. С помощью методов биотехнологии, бактерии будут перерабатывать метан в кормовой белок. В тех странах, где нет нефти, кормовой белок получают в основном из сои.
– Этот проект целиком направлен на охрану окружающей среды или предполагается, что он будет коммерчески успешным?
– И то и другое. Меньше газа будет сжигаться – меньше вреда для окружающей среды. Отечественные сельхозпроизводители закупают 80% кормового белка за границей: его добавляют в корма для свиней и крупного рогатого скота. Наш продукт будет стоить дешевле импортного, при этом он богат минеральными компонентами, которых нет в соевом белке.
– Государство, бизнес заинтересованы в исследованиях нетрадиционных источников сырья?
– Пока в России есть нефть и газ, у нас нет экономической потребности в нетрадиционных источниках сырья. Ресурсное проклятие – страшная вещь.
Русский ум изворотлив, но не усидчив
– То есть не стоит ждать открытий новых источников сырья?
– Наоборот. Я считаю, что скоро нас ждет фантастический прорыв! Каждый день в мире изобретают одну новую технологию: идет накопление количества технологических открытий, и не за горами большой качественный скачок. В ближайшее время коренным образом изменится отношение к энергетике, к энергозатратам – потребление удельной энергии резко упадет. Технологии с каждым днем становятся более эффективными. Например, наши коллеги из Института катализа РАН в Новосибирске научились получать энергию с помощью фотосинтеза.
– На ваш взгляд, в чем главная проблема современной науки?
– В России невероятно трудно, даже при хорошем финансировании, обеспечить инфраструктуру в науке: бесконечные сложности с добычей препаратов, получением разрешений, покупкой материалов, приборов. А уж система закупок! Мы интересовались у зарубежных коллег, сколько им обычно приходится ждать заказанный препарат. Неделю или меньше! А мы препараты получаем через 3–5 месяцев. В науку надо вкладываться. Нужно сохранять молодежь, чтобы не уезжала из страны. Наш русский ум отличается изворотливостью, но не усидчив. Поэтому наши лучшие «мозги» уезжают за рубеж – и в значительной мере из-за описанных выше причин. У нас в лаборатории работали 23 человека. Сейчас осталось пятеро. Остальные уехали.
Елена Роткевич
