То, что Кремль стремится выставить нынешний ингушский протест в негативном свете (как малочисленный, как инспирированный из-за бугра, как нацеленный сугубо против главы региона Юнус-Бека Евкурова, а не против неравноправного договора о границе и т.д.) – неудивительно. Но когда в нестройный кремлёвский хор начинают де-факто вплетаться голоса журналистов из либеральных изданий, у меня возникает, по меньшей мере, горестное недоумение. Особенно когда я вижу, что эти публицистические мнения, по сути, не подкреплены достоверными фактами.
Главред «Эха Москвы» Алексей Венедиктов, например, пишет: «Ингуши от межевания реально выигрывают». И поясняет: «Сейчас в результате предлагаемого размена у Ингушетии будет + 7190 га. МПР России переводит эти 7190 га из федерального Бамутского заповедника в федеральный Сунженский заповедник»; «по северным районам с согласия жителей местных сел с обеих сторон республики обмениваются ровно по 1800 га». И выходит, по логике данного пассажа, что протестующие ингуши – просто «горячие кавказские парни», в отличие от московского журналиста, увы, не слишком сильные в арифметике.
При этом Венедиктов не поясняет, откуда у него данные о якобы приключившихся существенных приращениях ингушской территории, а равно о «согласии местных сёл». Не говорит ни слова и о том, что в парламенте Ингушетии утверждение договора о границе было сфальсифицировано (о чём уже подано соответствующее заявление в СК РФ целой группой ингушских депутатов). Никак не комментирует мнение десятков тысяч протестующих ингушей, которые заявляют, что в результате сделки, заключенной главами республик Кадыровым и Евкуровым, Ингушетия может лишиться почти 30 тыс. кв. метров территории. Не упоминает о том, что ингушей, в первую очередь, беспокоит потеря не нефтяных скважин (о которых Венедиктов пишет), а объектов культурно-исторической памяти – многочисленных мемориальных захоронений предков и иных древних сооружений (о которых он умалчивает).
В свою очередь, редактор отдела спецрепортажей еще одного либерального СМИ – «Новой газеты» Ольга Боброва, хотя и упоминает о наиболее важных фактах возникшего противостояния, подводит читателя к риторически поданной мысли о том, что ингушам, в общем, лучше было бы смириться с потерей земель, на которых располагаются их мемориальные комплексы: «Самое печальное и тревожное в нынешней ситуации — это то, что никак не запускается последний и, наверное, самый главный механизм самозащиты ингушского народа (да и любого другого): понимание того, что жизни сыновей, их пролитая кровь стоят много дороже, чем все вместе взятые могилы предков».
По логике Бобровой, смириться с нынешним договором о границе ингушам тем более логично, что ничего нового, вроде бы, и не случилось, ведь раздел произошёл ещё аж четверть века назад (просто, в отличие от автора НГ, ингуши об этом почему-то не знают): «Именно Аушев в 1993 году определился с границами с тогдашним президентом самопровозглашенной Ичкерии Дудаевым, и именно этот вариант границы с Чечней, собственно, и был утвержден соглашением Евкурова и Кадырова». Отсюда вытекает и главная, по мысли автора, беда: «…обсуждается утрированная и, по правде говоря, опасная для страны и для людей версия об аннексии [в результате договора Евкурова-Кадырова] ингушских территорий в пользу Чечни».
Не стану долго придираться к тому, что цитированная статья содержит фактологические ляпы (неверно указан год образования Горской АССР – 1920-й вместо 1921-го), а также неточности (границы округов Горской АССР некорректно отождествлены с нынешними границами северокавказских республик). Гораздо важнее то, что автор НГ базирует свой главный (хотя и высказанный обтекаемо) вывод – о том, что ингушам стоило бы поумерить свой протестный пыл, – на ложных фактах.
Дело в том, что на самом деле в 1993 году президенты Чеченской и Ингушской республик Джохар Дудаев и Руслан Аушев отнюдь не «определились с границами». Чтобы убедиться в этом, достаточно просто прочитать текст договора от 24 июля 1993 г.).
Документ этот носил сугубо декларативный характер и содержал всего три положения. В первом говорилось о том, что «Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются не проводить территориального размежевания и не устанавливать государственной границы между Чеченской Республикой и Ингушской Республикой без согласия на это обеих Договаривающихся Сторон». Во втором, что к решению этого вопроса не будут допущены в качестве посредников «какие-либо третьи стороны», то есть, как можно догадаться, в первую очередь, Кремль. Третий пункт просто подтверждал, что данный договор не мог быть изменён в одностороннем порядке.
За этой протокольно-рамочной благостью, впрочем, скрывался вполне конкретный экспансионистский дух дудаевской стороны, что и подтвердилось весной следующего года, когда переговоры о границе между Чеченской республикой Ичкерия (ЧРИ) и Республикой Ингушетия (РИ) вступили в следующую фазу. Подготовленные тогда черновики соглашения между Дудаевым и Аушевым позволяют предположить, что в планы ичкерийского руководства входило добиться передачи под юрисдикцию ЧРИ восьми и трёх населенных пунктов Сунженского и Малгобекского районов РИ соответственно. Здесь стоит напомнить, что это был период наивысшего взлёта военно-политической мощи ЧРИ, с одной стороны, и резкого обострения её отношений с Кремлём, с другой. Находясь по факту «между львом и крокодилом», президент Ингушетии вынужден был лавировать и проявлял максимум гибкости.
В итоге, однако, Аушев уклонился от подписания документа, в котором бы говорилось об уступке Ингушетией конкретных населённых пунктов. 29 марта 1994 года было подписано соглашение «О пересмотре государственной границы между Чеченской Республикой — Ичкерия и Республикой Ингушетия». По сути оно являлось очередным заявлением о намерении продолжать двусторонние переговоры. И хотя в документе было сказано о том, что за основу переговоров будет взята граница 1934 года (когда часть Сунженского и Малгобекского районов современной Ингушетии находилась в составе Чечни), но в нём содержались и важные оговорки: о необходимости учёта «реальной демографической ситуации, экономической целесообразности», а также «политической необходимости». При этом, если в «про-ичкерийском» проекте Соглашения речь шла необходимости произвести демаркацию границы в кратчайшие сроки – до середины июня-июля (дата написана от руки и неразборчиво) 1994 года, то в официально подписанном Соглашении ни о какой конкретной дате речи уже не шло. Говорилось лишь о создании «государственных комиссий Сторон по пересмотру границы» между ЧРИ и РИ.
Трудно сказать, чем в итоге закончился бы этот переговорный процесс, но вскоре российско-чеченский кризис вошёл в кульминационную фазу, а затем началась война. Ингушские эксперты утверждают, что после ее начала Джохар Дудаев отказался от прав на два спорных района в пользу Ингушетии. Чеченская сторона, впрочем, это оспаривает.
К урегулированию пограничного спора Чечня и Ингушетия вернулись уже в иной политической реальности. 10 марта 2003 года, накануне принятия новой Конституции Чечни, в проекте которой упоминался – как часть Чеченской республики – Сунженский район, президент Чечни Ахмад Кадыров и президент Ингушетии Мурат Зязиков подписали Протокол. В нём было зафиксировано, что в состав упомянутого в чеченском Основном законе Сунженского района входят лишь населённые пункты Серноводское и Ассиновская (которые де-факто оставались в составе Чечни после раздела в 1992 году Чечено-Ингушской АССР на Чечню и Ингушетию). При этом некоторые сёла с преимущественно чеченским населением (например, Аршты) остались на территории Ингушетии.
Сложился, таким образом, status quo, который оставался неизменным на протяжении 15 лет.
Однако, чеченская сторона продолжала сохранять память о своём стремлении вернуть «исконно чеченские земли». Об этом, в частности, Рамзан Кадыров заявил в 2012 году, когда, как, вероятно, ему показалось, Кремль был политически ослаблен и отвлечён на борьбу с «болотной угрозой». Уже в следующем, 2013 году, чеченский парламент принял закон о включении в состав Чечни Сунженского района, находящегося под административным управлением Ингушетии. Вскоре, однако, Кремль политически окреп, а Кадыров – затих. И вот теперь, когда рейтинг Владимира Путина снова стал заметно проседать, чеченский лидер вновь вернулся к вопросу о приграничном размежевании и сумел-таки принудить главу Ингушетии, по сути, к политической капитуляции…
Разумеется, спорить о том, кому по праву должна принадлежать та или иная территория, можно. Ясно, однако, что если иметь в виду мирное разрешение этого спора, то, во-первых, его следует вести гласно, а во-вторых, единственным эффективным и легитимным инструментом решения такой потенциально взрывоопасной коллизии является свободно проведённый референдум. Причём для того, чтобы референдум действительно смог что-то успешно решить, власти должны предложить обществу – в данном случае как чеченскому, так и ингушскому – такие проекты соглашения, которые бы устроили обе стороны. Если же на данный момент межнациональный консенсус по каким-то причинам невозможен, лучше отложить решение на неопределённый срок и постараться подготовить общественное мнение к достижению компромисса в будущем.
О крайней сложности разрешения территориальных споров в данном регионе было известно всегда. Комментируя предыдущее обострение чечено-ингушских отношений, произошедшее в 2012-13 гг., об этом говорила, в частности, эксперт по Северному Кавказу, политолог Екатерина Сокирянская: «Сегодняшняя административная карта Северного Кавказа — результат колониальных завоеваний, а также особенностей управления регионом во времена Российской империи и в советский период. Границы перекраивали до и после сталинских депортаций и по возвращении репрессированных народов из ссылки. Поэтому сегодня любые попытки изменить устоявшиеся границы, даже просто разыграть территориальную карту в политических целях, крайне опасны, они могут привести к мобилизации целых народов и к кровопролитию».
Тем опаснее любые попытки нарисовать «по-быстрому одной левой на коленке» такую предысторию происходящих сегодня в Ингушетии событий, которая по факту оправдывает состоявшееся авторитарное территориальное «размежевание сверху» и которая с этой целью не только искусственно «выпрямляет» запутанное и сложное прошлое, но прямо искажает исторические факты. Ибо чем больше (по макиавеллистскому многомудрию или журналистскому недомыслию – неважно) сегодня говорится неправды-полуправды, выставляющей протестующих ингушей упрямыми невеждами, неспособными узреть своих очевидных выгод, дарованных им высоким начальством, тем более ингушская общественность будет чувствовать себя загнанной в угол. И тем, с другой стороны, более уверенно может почувствовать себя Кремль. А значит, тем более вероятным оказывается самый мрачный из возможных сценариев дальнейшего развития событий…
Даниил Коцюбинский
