На замене названий фильмов, выпускаемых в российский прокат, иной социолог культуры мог бы сделать себе неплохую карьеру. «Великую мечту» назвали «Мечтой по-итальянски», «Смотрителей» – «Хранителями», «Бессмертного» – «22 пулями». Какое чутье на семантику, какой тончайший нюх на конъюнктуру коллективного бессознательного! Это не говоря уже о «Черной астре» Брайана де Пальмы, неведомыми лысенковскими методами переделанной в «Черную орхидею».
Но только что вышедший фильм о Серже Генсбуре, пожалуй, побил все рекорды. Оригинальное название – “Генсбур: Героическая жизнь”. Российское прокатное – “Генсбур: Любовь хулигана”. И то сказать: главного героя озвучил Сергей Шнуров, какая уж тут героика. Озвучил, кстати говоря, неплохо, хотя по временам слишком уж узнаваемо. Как маркетинговый ход – эффектно и даже неглупо: привет французскому enfant terrible от ленинградского. Плохо только, что само понятие “enfant terrible” в переводе на ленинградский дает совсем иной окрас. Генсбур из фильма – урод, изгой и еврей, сделавший из себя денди, бонвивана и кумира. Первую роль Шнуров сыграть может, вторую – уже нет. Другая ленца, другой апломб, другая скороговорка впроброс. Это, конечно, вроде бы мелочь; это если придираться. Проблема фильма в том, что придираться к нему не обязательно.
Он не то чтобы плох. Он местами даже хорош. Например, первый же вопрос, который, очевидно, встал перед режиссером Жоанном Сфаром, – как подавать главный гензбуровский хит “Je t’aime… moi non plus”, – решен и остроумно, и просто умно. Сначала Генсбур только принимается его сочинять – в пробных пассажах без труда угадываются знаменитые мелодические ходы. Затем, в следующей сцене, он говорит Бардо, что сочинил некую песню. Затем зритель узнает, что в связи с этой песней разразился скандал, что из-за этого скандала Генсбур с Бардо расстались; затем Генсбур встречает Джейн Биркин, они начинают вместе репетировать – но другие песни, о “скандальной” ни слова. Только потом Генсбур с Биркин приходят к некоему продюсеру, чтобы дать ему послушать запись – “ту самую”. И пока звучит песня, камера держит крупный план продюсера, со всеми его реакциями: вытаращенными глазами и отвалившейся челюстью. Тут самое важное, что продюсера играет Клод Шаброль. Который, надо думать, очень хорошо помнит, как в самом деле впервые услышал гензбуровское “Je t’aime”. (Шаброль безбожно переигрывает, но он тут не ради актерского мастерства. Он тут ради Шаброля.)
Есть в фильме Сфара и другие достоинства; самое же заметное из них – грим главного героя. Эрик Элмоснино от Генсбура почти неотличим: в любом ракурсе, на самых крупных планах. Неотличим и на общих, что уже явная заслуга исполнителя: у “подлинного” Генсбура походка и осанка были весьма специфичны. С прочими исполнителями, в том числе известными широкой публике не хуже Генсбура, дело обстоит более скверно: Летиция Каста похожа на Брижит Бардо кадрах в четырех-пяти, а Люси Гордон и вовсе напоминает Джейн Биркин лишь очень отдаленно. Впрочем, с этой точки зрения биографический жанр, посвященный кинозвездам, практически обречен на провал.
Впрочем, на жанре “байопика” Сфар и не настаивает. Напротив, настаивает на том, что его фильм – вольная фантазия, авторский оммаж великому шансонье. В фильме и впрямь встречаются образы вполне гротескные. Чего стоят одни только куклы-двойники главного героя, следующие за ним по пятам: поначалу – четырехлапый пузан с антисемитского плаката периода нацистской оккупации, хранящий маленького Генсбура от гестаповских рейдов, затем – щеголь с гигантским носом, наставляющий Генсбура взрослого на путь успеха. Фантазийность жанра, позволяющая подобные приемы, избрана Сфаром по двум причинам. Во-первых, он дебютант, а фантазия снимает с автора изрядную долю ответственности именно там, где новичку провалиться легче всего: четкость композиции, мера и вкус. Во-вторых, Сфар по основной своей профессии – художник комиксов, причем не последний в Европе, и на территории визуального гротеска он чувствует себя вполне уверенно.
Все вроде бы правильно. Вот только жанр фантазии – палка о двух концах: он не только снимает, но и налагает ответственность. Автору обычного байопика достаточно профессионально воссоздать среду, проложить основные драматургические линии (эпоха, карьера, семья) и подвести какую-нибудь нехитрую идеологическую основу – впрочем, последнее необязательно. Но автору биографической фантазии, делающему из своего героя – образ, необходимо богатство интерпретации. Взамен жизнеподобия его надо наполнять смыслами. Многими.
Единственное, что Сфар понял про своего героя, единственное, чем он его объясняет, – это тем, что Серж Генсбур был евреем. В детстве носил желтую звезду. Нежно любил папу-маму. Все амбиции и интенции, вся неуемная жажда реванша и плоти, вся робость и наглость Генсбура – оттуда, из детства (детские эпизоды – пожалуй, лучшие в фильме). Опять же: про это Сфар действительно понимает и умеет, недаром самый знаменитый его комикс – “Кошка раби”, с явным влиянием Шагала. И как призма, через которую смотришь на феномен Генсбура, – почему нет? Однако Сфар не видит ничего, кроме самой призмы. В кадре – актеры, искусно загримированные под главных идолов эпохи, но никаких примет эпохи – ни материальных, ни духовных – в этом двухчасовом фильме не сыщешь: пятидесятые походят на тридцатые, шестидесятые отсутствуют совсем. Не в пресловутой “точности деталей” дело, о ней здесь речи нет, – но песню “Бонни и Клайд” (которая в фильме звучит) не напишешь только потому, что ты еврей. А Бардо и Биркин не будут биться за тебя только потому, что ты все еще маленький мальчик, которому пришлось выучиться наглости, чтобы выжить в оккупированном Париже. Ну или будут, но не так пылко.
Финал фильма поэтому провален начисто. Серж Генсбур, обретший наконец семейное счастье, мчится в автомобиле по пустынному пляжу в свете закатного солнца… Интересно только: Сфар знал, что Бамбу, последняя жена Генсбура, – родная внучка фельдмаршала Паулюса? А если знал – почему смолчал?
Алексей ГУСЕВ
Досье
Серж Генсбу́р (Serge Gainsbourg, настоящее имя — Люсье́н Ги́нсбург, 1928 – 1991) . французский поэт, композитор, актер и режиссер. Родился в Париже, в еврейской семье выходцев из Одессы. В конце 1950-х взял псевдоним Серж Генсбур. Прославился как мастер эпатажа; появление Генсбура на телевидении нередко вызывало скандал (в одной из телепередач он сжег банкноту в 500 франков, протестуя против высоких налогов).
