Президиум РАН решил, что астрономические наблюдения из Пулковской обсерватории нецелесообразны. Наблюдать можно не из Петербурга, а из других пунктов – Кавказа или Боливии.
Год назад такое же решение принимали комиссия из ФАНО (Федеральное агентство научных организаций – ныне уже расформировано) и директор Пулковской обсерватории. То есть сейчас Российская академия наук подтвердила смертельный приговор Пулковской обсерватории – если оттуда ни за чем не наблюдать, исчезнет необходимость в защитной зоне вокруг обсерватории и всё быстро застроят жильем давно пытающиеся это сделать девелоперы.
Что наблюдает Пулковская обсерватория сейчас и почему абсурдно переносить наблюдения в другие места «Городу 812» год назад объяснила ведущий научный сотрудник Главной (Пулковской) астрономической обсерватории РАН, кандидат физико-математических наук Ольга Кияева.
– Когда начался конфликт в Пулковской обсерватории?
– Конфликт начался в октябре месяце 2016 года. Именно тогда он проявился явно.
– А причина?
– Причина в том, что 24 октября наш новый молодой директор Назар Робертович Ихсанов (род. 1964) – его выбрали на эту должность летом – дал разрешение на строительство жилого комплекса в охранной зоне Пулковской обсерватории, составляющей 3 км, всего в 900 метрах от большого длиннофокусного телескопа, а от метрового телескопа вообще на расстоянии 400 метров. Он не согласовал это ни с Ученым советом, ни с комиссией по астроклимату. Более того, 25 октября было заседание этой комиссии по астроклимату, созданной в 2015 году, и директор ни слова не сказал членам комиссии о том, что он только что, накануне, подписал договор на застройку. И только в декабре с сайта застройщиков сотрудники случайно узнали, что там уже продаются квартиры!
– А кто застройщик?
– Компания Setl Group, Morgal Investments, проектировщик ООО «АРТСозидание».
– Речь идет о территории, которая ближе к городу от Пулковской горы?
– Нет. В том-то и дело, что территория под застройку находится к югу от обсерватории и дальше от города. Мы живем на Севере, поэтому большинство объектов, которые мы наблюдаем, находятся на Юге. Трехкилометровая зона была определена в 1945 году специальным указом Совнаркома.
– А зачем она нужна?
– Ну, определили ее в три километра именно для того, чтобы рядом ничто не мешало.
– А чем застройка будет мешать Пулковской обсерватории?
– Ну как же? Светом своим. Когда строили с северной стороны, обсерватория что-то всегда теряла, аэропорт светит. Но помехи с Севера не так страшны, как с Юга.
– То есть речь идет именно о свете? Не о вибрации?
– В основном о свете и о пыли во время стройки, потому что жилой квартал, спальный район – вы понимаете, что люди приезжают вечером, после работы и начинают здесь жить своей жизнью. Все окна горят, все кругом светится. А мы наблюдаем строго на Юге, вблизи Пулковского меридиана, и как раз в направлении наших наблюдений будет расположен этот комплекс. И тепловые потоки от жилых зданий нарушат однородность атмосферы, что тоже скажется на точности наблюдений – изображения звезд будут больше дрожать.
– А Пулковское шоссе идет прямо по меридиану?
– Ну да, наше основное здание расположено симметрично относительно меридиана, слева от него шоссе. И сразу за научной площадкой уже начали рыть котлован.
– Итак, в декабре сотрудники обнаружили, что директор все уже подписал. А разве он имел право единолично это решать?
– Я не могу точно сказать, как это согласуется с законом. Но еще при предыдущем директоре был выработан регламент, что все должно согласовываться с Ученым советом и комиссией по исследованию астроклимата, которая была специально создана в 2015 году.
– А Российская академии наук «при делах». Сформировала какую-то позицию? Что-то прошептала?
– Вот я боюсь, что прошептали, но не то. Если просмотреть хронологию выступлений Назара Робертовича, то в июне он еще говорил, что должны развиваться все направления астрономии, включая наблюдения, а сейчас объявил, что хочет, чтобы Пулковская обсерватория стала астрономическим институтом, координирующим центром, а развивать он хочет только южную кисловодскую базу и что вроде бы хочет там поставить четырехметровый телескоп.
– Я так понимаю, что астрономическая деятельность развивается в двух направлениях: астрофизика и астрометрия?
– Да, правильно. Есть еще небесная механика, но она ближе к астрометрии.
– А близость жилой застройки – она мешает обоим этим направлениям?
– Дело в том, что Пулковская обсерватория изначально была астрометрической, наблюдательная астрофизика здесь никогда не развивалась всерьез, кроме физики Солнца.
– Но ваш директор – он теперь промоутер астрофизики?
– Да, он сам физик-теоретик.
– Для астрофизики жилая застройка является помехой?
– Нет, потому что здесь астрофизики ничего не наблюдают. Для них нужны другие требования к небу, чем возможны в наших условиях. Должна быть лучшая прозрачность атмосферы, отсутствие загрязнений. Где-то в горах это можно осуществлять более успешно. Для них важно именно это. А нам важно получить точечные изображения, которые можно точно измерить. Поэтому когда после войны Пулковскую обсерваторию восстанавливали, ее и восстанавливали как астрометрическую обсерваторию. Она не была астрофизической никогда. Но потом там появились астрофизические отделы, поскольку в ХХ веке астрофизика стала преобладающей.
– Тогда мне непонятно: если Пулковская обсерватория, имевшая астрометрическую направленность и специализацию, теперь умышленно директором превращается в астрофизическую, а астрофизические наблюдения проводятся в Кисловодске или еще где-то, то зачем тогда ему вообще Пулковская обсерватория?
– В том-то и дело! Я считаю, что обсерватория создана для того, чтобы наблюдать и заниматься астрометрией, как это сложилось за 70 лет. Но директор считает, что у нас уже такой хороший бренд, что нас не закроют, даже если мы вообще не будем заниматься наблюдениями. А мне кажется, что следующим шагом могут в городе сделать один астрономический институт, объединив все три имеющихся астрономических центра. В свое время Институт прикладной астрономии поглотил Институт теоретической астрономии. Теперь в Питере есть три астрономических организации: Институт прикладной астрономии, Астрономический институт в университете и Пулково.
– Но Пулковская обсерватория сохраняет статус главной?
– Официальное название: Федеральное государственное учреждение науки Главная (Пулковская) обсерватория Российской академии наук.
– Тогда получается, что директор, по сути, против астрометрических наблюдений…
– …Но за то, чтобы здесь был институт и музей.
– Институт чего?
– Институт астрономии. Или астрофизики. Я не знаю, как он его назовет. Но институт без наблюдений. Чтобы наблюдения были просто выездными.
– А здесь просто здания. Но тогда получается, что нет никакой необходимости держать институт именно здесь. Без телескопов он может быть и в Купчине, и на Гражданке, и где угодно.
– Он говорит, что когда здесь не будет астрометрических наблюдений, здесь будет учебная база – для школьников, для студентов.
– А наблюдать станет нельзя, потому что он территорию трехкилометровой охранной зоны отдал под застройку. А астрометрические наблюдения имеют прикладной или фундаментально-теоретический характер?
– Здесь можно говорить о разных наблюдениях. Наземная астрометрия постепенно переходит в космос. Уже сейчас астрометрические наблюдения, изучающие параметры вращения Земли, заменены новыми методами. Но эта замена была сделана очень грамотно. Когда требовалось обосновать новые методы, но основой продолжали являться астрометрические наблюдения, то специально в 1986 году была разработана международная программа, где всеми четырьмя методами – астрометрические наблюдения, лазерная локация искусственных спутников Земли, радиоинтереферометрия со сверхдлинными базами (РСДБ) и спутниковая система навигации (GPS) – проводились интенсивные наблюдения, и было показано, что новыми методами можно добиться гораздо более точных результатов. И в 1990 году в мире фактически были прекращены астрометрические наблюдения по этой тематике. Но у нас в России эта программа была продлена до 2006 года, и проводились параллельные наблюдения. Если говорить о геодезии, то еще в 1960-е годы работали наземные геодезические экспедиции, а потом, с запуском спутников, космическая геодезия ее перекрыла, и сейчас развивается только космическая геодезия.
Если наблюдения космических телескопов будут многолетними и регулярными, тогда и наши наблюдения – с 26-дюймовым рефрактором, которые мне интересны, – со временем отомрут. Но беда в том, что пока космические программы у нас краткосрочные. Был космический телескоп Гиппаркос, астрометрический, он замечательно выполнил свою работу, определил расстояние до множества звезд, получил очень точные положения звезд, но это было разовой функцией. Три года он отработал – и все. Сейчас работает телескоп Гайя. Он рассчитан на пять лет, может быть, проработает и побольше. Но это тоже однократные, разовые наблюдательные проекты. А нужны многолетние и регулярные наблюдения. И именно это мы производим в Пулкове. Это, можно сказать, наша ниша. Мы изучаем звезды, которые очень медленно движутся и которые имеют периоды обращения сотни и тысячи лет. Разработаны специальные методы исследования по коротким рядам, но эти короткие ряды насчитывают 50 лет фотографических наблюдений, и сейчас ведутся ПЗС (прибор зарядной связи) наблюдения, которые чувствительнее и точнее, чем фотографические.
– Если я вас правильно понял, надежной космической замены наземным астрометрическим наблюдениям пока нет, а с учетом финансирования, которое имеет тенденцию к сокращению, говорить о том, что нужно все ликвидировать, а завтра все по-новому взять из космоса, нельзя.
– Вы правильно поняли.
– Астрометрия имеет прикладное значение, или это нужно для подтверждения общей теории относительности? С какой целью это проводится? Это существенный вопрос.
– Да, это существенно. Если считать, что астрономия нужна, то астрометрия тоже нужна. Особенно для обеспечения космической отрасли материалом для построения эфемерид (таблица небесных координат Солнца, Луны, планет и других астрономических объектов, вычисленных через равные промежутки времени, например, на полночь каждых суток. – М.З.). Но я не буду говорить обо всех астрометрических работах, а скажу о том, что ближе мне.
Я занимаюсь фундаментальной наукой, исследованием движения двойных и кратных звезд. Для этого надо наблюдать при одних и тех же условиях, чтобы с высокой точностью получить скорость относительного движения. Двойные звезды обращаются вокруг общего центра масс. С повышением точности наблюдений обнаруживаются дополнительные спутники у компонентов, и звезда становится кратной. Для изучения в фундаментальном плане таких объектов надо определять орбиты как внутренних, так и внешних пар.
– То есть речь идет о формировании представления об устройстве галактик?
– Можно сказать и так. Потому что есть такой очень спорный вопрос: как ориентируются эти пары в Галактике. Если пара тесная, то гравитационное взаимодействие компонентов сильнее, чем внешнее, со стороны Галактики, и ориентация орбит этих пар случайная, а на широкие пары может влиять гравитационное поле Галактики, и их ориентация может быть неслучайной, но чтобы ответить на этот вопрос нужно иметь достаточно большой статистический материал. Это и есть наша «ниша», мы собираем этот материал.
– Насколько я понял, астрометрию как отрасль астрономии, космической или наземной, никто не отрицает. Никто не говорит, что это лженаука?
– Нет, конечно. Это признанная наука, которая постепенно, очень нескоро, перейдет в отрасль космической астрономии, но пока еще не вся перешла.
– Возвращаемся к Назару Робертовичу Ихсанову. Перекрывая астрометрии кислород, он подводит под это какой-то научный базис?
– Он говорит, что хочет сделать обсерваторию, как в Мюнхене, где они через Интернет наблюдают с помощью телескопа, установленного в Чили. В Кисловодске хочет установить 4-метровый телескоп. А про астрометрию он не думает. Сколько жива, столько и будет жить. Стройка сама сделает свое дело. Если бы такая ситуация возникла лет 20 тому назад, то было бы не так обидно. Тогда астрофотография уже устарела, заканчивался запас пластинок, закончился их срок годности, точность фотографических наблюдений уменьшилась, а ПЗС-матрицы у нас еще не было. Но матрицу достать удалось, и наш научный сотрудник Игорь Саматович Измайлов сумел организовать и выполнить автоматизацию 26-дюймового рефрактора. Сейчас это телескоп-робот, работает совсем без наблюдателя. Я считаю, что преступно разрушать то, что сейчас работает идеально.
– Но вернемся к директору. В Кисловодске для астрометрии есть место? Возможно хотя бы теоретически наблюдать через Интернет?
– В Мюнхене удаленно наблюдают, а у нас сейчас полноценные удаленные наблюдения возможны только на рефракторе, которого нет в Кисловодске. Кисловодская база была создана в конце 1940-х годов. Ее, конечно, надо развивать, но это не повод закрывать в Пулкове то, что уже налажено. Основное препятствие для организации удаленных наблюдений – несовершенная связь. Кроме того, сейчас нет средств на командировки на удаленные базы, оборудование там не полностью автоматизировано, наблюдателей местных не хватает. Там есть телескоп, на котором ведутся астрометрические и фотометрические наблюдения, но он не может заменить 26-дюймовый рефрактор, так как для нашей работы годится только длиннофокусный телескоп.
– Получается, что вкусовщина директора формирует научную программу Пулковской обсерватории, нарушая традицию и не имея существенных обоснований?
– Да. Вы правильно поняли. Он разрушает до того, как что-то построил. Все предыдущие директора тоже хотели увеличения финансирования. Почему он считает, что другим не давали, а ему дадут, этого я не знаю.
– Погодите, о каком финансировании вы говорите?
– Если он хочет построить в Кисловодске 4-метровый телескоп, то на это надо очень много денег.
– Это будет астрометрический телескоп?
– Для позиционных наблюдений с опорными звездами он не годится. Строительство и введение в эксплуатацию такого телескопа требует много денег и как минимум 15–20 лет. Я прочитала, что телескоп Саянской обсерватории АЗТ-33ВМ с диаметром главного зеркала 1,6 метра и полем зрения 2,8 градуса заработал в прошлом году, но не в полную меру, поскольку на нем установлена только одна из 16 ПЗС-матриц фотоприемника, предусмотренных проектом. Эта проблема связана с недостаточным финансированием проекта, несмотря на то что задача саянского телескопа жизненно необходимая – обнаружение астероидов, сближающихся с Землей. После этого очень трудно поверить в прожекты Назара Робертовича.
– Получается, что нового директора вы выбрали, а он оказался астрофизиком и решил угробить астрометрию.
– Да, получается так. Скорее, угробить не астрометрию, а в целом всю наблюдательную астрономию, так как астрометристы-теоретики могут продолжать работать.
– Может быть, приманка в виде куша за жилую застройку и сформировала новую научную программу Пулковской обсерватории?
– Я не думаю, что там такая приманка, что можно новый телескоп построить.
– Приманка не для нового телескопа, приманка для того, чтобы положить к себе в карман. Не обязательно деньгами, можно и «борзыми щенками».
– Нет. В это я поверить не хочу. Это уж слишком. Он родился и вырос при Пулковской обсерватории. Может быть, все-таки что-то для обсерватории и будет, только неизвестно, что. Хотя я вас понимаю, со стороны выглядит все это именно так.
– А вы же сами выбрали Ихсанова?
– У нас было два тура голосования в мае 2016-го, новый директор приступил к работе 6 июня. Он прошел с перевесом всего в три голоса.
– А куда делся предыдущий директор?
– Александр Владимирович Степанов не устраивал ФАНО по возрасту. Конкурентом Ихсанова был заместитель Степанова Юрий Анатольевич Наговицын, который год был временно исполняющим обязанности директора. Он не замахивался бы на гипотетический 4-метровый телескоп, но он бы прислушивался к мнению Ученого совета и сотрудников.
– Сколько сотрудников в обсерватории?
– Я не знаю, сколько точно сотрудников, но я помню результаты голосований. Когда выбирали директора, было 123 голоса за Наговицына, 126 – за Ихсанова. На профсоюзном собрании 26 февраля, где обсуждался вопрос о недоверии директору, против Ихсанова проголосовало 127 человек, за – 25, воздержались – 7. А остальные не могли или им все равно, раз они не пришли его поддержать. Во время предвыборной кампании у него была большая группа поддержки, но как раз те, кто больше всего агитировал голосовать за Ихсанова, когда выбирали директора, сейчас больше всех возмущаются его позицией, потому что директор Ихсанов их обманул своими действиями. А когда человек начинает свою деятельность с обмана и разрушения того, что было создано в трудные годы, когда сам он сидел за границей и ничем не помогал в созидании, то он теряет доверие. Моральная, а вернее аморальная составляющая здесь главная.
– А этот 4-метровый телескоп как-то соотносится с астрометрией и с вашим любимым 26-дюймовым рефрактором?
– Никак не соотносится. И вообще я уверена, что он не будет установлен в обозримом будущем. Это касается изменения направления в развитии Пулковской обсерватории.
– Если развивать только астрономический институт и теоретические отделы, то жилые дома можно строить и на территории обсерватории. Мне непонятно только одно: тот участок территории, который отдан под застройку, он что – такой заманчивый?
– Совсем незаманчивый.
– Нет планов захватить и всю Пулковскую гору?
– Я не знаю, какие у них планы, но есть множество вариантов использовать эту территорию безо всякого ущерба.
– Ихсанова кто сейчас поддерживает?
– Конечно, у него есть поддержка, раз рабочая группа, которая работала в обсерватории 2 и 3 марта 2017 года, приняла решение о нецелесообразности наблюдений в Пулкове.
– Какая еще рабочая группа?
– Комиссия из ФАНО, но астрометристов в ней не было, и они так решили. Есть такая формула: «Город все равно непременно поглотит обсерваторию». А если так, то почему не сейчас? А я ставлю вопрос: «А почему не потом?» У нас отлично налажена работа, и время работает на нас.
– Значит, комиссия менеджеров из ФАНО признала действия директора оправданными?
– У меня сложилось впечатление, что они приступили к работе с уже готовым решением. Наблюдения в обсерватории оставить только для учебных целей. Я пыталась объяснить комиссии необходимость продолжения наших наблюдений, передала тезисы в письменном виде, но это не помогло, как и выступления других наших сотрудников.
– Давным-давно архитектурная мастерская Татьяны Славиной, которая славилась тем, что давала разрешение на снос памятников архитектуры, рекомендовала Пулковскую обсерваторию перенести в Хибины. С астрономической точки зрения это осмысленный проект, если допустить, что финансирование не ограничено?
– Перенести обсерваторию нельзя. Разрушить и построить новую можно, но нет смысла. Это дает возможность непрерывно наблюдать в полярную ночь за сутки всю годовую программу. С этой целью в середине 70-х годов на Шпицбергене работала астрометрическая экспедиция по изучению параметров вращения Земли. Условия для наблюдения близполюсных звезд там лучше, но планеты Солнечной системы оттуда наблюдать хуже, чем из Пулкова, так как Земля круглая.
– Вернемся к Пулковской обсерватории. Сейчас нет никакого финала в этой истории?
– Если бы все было решено окончательно, то не было бы смысла нам с вами разговаривать. Я всегда за мирное урегулирование конфликтов. Если бы город поддержал нас и принял решение сохранить эту территорию, откупил бы ее, передвинул стройку дальше в сторону Гатчины, то можно было бы продолжать работать до регулярных космических наблюдений (пусть не у нас, но в мире). Мы работаем на будущее. Так же, как сейчас мы с благодарностью сравниваем наши результаты с наблюдениями Струве начала XIX века, так и наши результаты – относительные положения и видимые скорости – будут полезны в будущем.
Пока дома не построены, есть слабенькая надежда, что все еще можно переиграть. Но вы сами видите, что сейчас происходит с Исаакием, с Национальной библиотекой. Идет какое-то воинствующее наступление темных сил. Я обращаюсь к городским властям, к градостроителям, к собственникам данного участка земли, среди которых наверняка немало порядочных людей, которые понимают, что не все должно определяться только материальной выгодой. При желании люди могут договориться, и я очень надеюсь, что здравый смысл победит. Нельзя уничтожать то, что хорошо работает. Это даже экономически невыгодно.
Михаил Золотоносов
