30 декабря 1865 года родился Редьярд Киплинг. Знакомый всем по чеканной формуле: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». Формула оказалась неверной.
Имя знаменитого писателя откликается эхом даже для тех, кто его толком не читал. Эхо Киплинга звучит до сих пор. Из его прекрасной одноименной биографии, написанной известным переводчиком Александром Ливергантом, ясно видно, что главная жизнь писателя протекает в его воображении. В книге, как выражались учителя литературы по поводу наших сочинений, «раскрыт» образ и Киплинга-журналиста, и Киплинга-путешественника, и Киплинга — общественного деятеля, и даже Киплинга-«человека», каким он открывался непочтительному взгляду, пока его не требовал к священной жертве Аполлон.
.
Похож на гнома
«Когда он раскрывает рот, чтобы рассказать забавную историю, миссис Киплинг всегда его перебивает, она убеждена, что расскажет анекдот куда лучше».
«Киплинг похож на гнома. Он добродушен, общителен, готов, судя по всему, дружить с кем угодно, но за собой следит. Следит за ним и мадам Киплинг. Женщина решительная, она так долго за ним присматривала, что прекрасно знает, как его избавить от любых невзгод — умственных, физических или духовных. Это ее работа, и справляется она с ней превосходно. Первое, что бросается в глаза, когда видишь Киплинга, — это его брови. Его тело ничего собой не представляет, зато глаза великолепны, они искрятся теплом, добротой и исключительной гордостью. Он добр ко всем нам, мы же все — лишь его тени. «Кэрри», — говорит он, поворачиваясь к миссис К., и сразу видишь, что она для него единственный реально существующий человек. И Кэрри берет его, прижимает к груди и несет в их неуютный дом с твердыми стульями. Он же совершенно счастлив».
И совершенно ординарен.
Но лишь божественный глагол…
Он отзывается только в книгах «барда британского империализма».
- Mary Evans Picture Library
.
Бремя белых
В 41 год Киплинг стал нобелевским лауреатом. Если обратиться к истокам величайшей панамы двадцатого столетия — к Нобелевской премии по литературе и рассмотреть, скажем, параллельный ряд литераторов и физиков из первой великолепной семерки, то у физиков каждое имя звенит бронзой: Рентген, Лоренц – Зееман, Беккерель – Пьер и Мария Кюри, Рэлей, Ленард, Дж. Дж. Томсон, Майкельсон. А вот у литераторов в лучшем случае бренчит ксилофон: Сюлли-Прюдом, Моммзен, Бьернсон, Хосе Эчегарай-и-Эйсагирре, Сенкевич, Кардуччи (это при жизни обнесенных «нобелевкой» Толстого, Чехова, Ибсена, Золя, Марка Твена!), — и лишь у Киплинга отзывается собственное эхо: мужество и ответственность.
А если заглянуть в переведенные Ливергантом киплинговские репортажи восьмидесятых, еще не публиковавшиеся на русском языке, становится очевидным, что в «англо-индийцах» Киплинга привлекает отнюдь не деспотизм и не умение выколачивать пресловутые сверхприбыли.
«Однажды жена одного из слуг моего хозяина тяжело заболела, однако муж не пожелал везти жену в больницу, обрекая ее тем самым на верную смерть. И тогда мой хозяин, разразившись отборными ругательствами на местном наречии, пригрозил своему слуге, что если тот немедленно не отправит бедную женщину в больницу, он его высечет и в тот же день уволит без содержания. Угроза возымела действие, и женщина выздоровела».
Проявлять силу ради спасения обездоленных — вот что такое для Киплинга воспетое им бремя белых, — «галерника колодок то бремя тяжелей». Кому же хочется влачить эти колодки?
.
Если (перевод С.Маршака)
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
И если ты себе остался верен,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
Но и святым себя не назовешь,
.
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь тверд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
И если ты готов к тому, что слово
Твое в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова –
Без прежних сил – возобновить свой труд,
.
И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: “Держись!” –
.
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, –
Земля – твое, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты – человек!
Р. Киплинг. 1910
.
«На протяжении пяти литературных поколений, — писал об этом «гноме» Джордж Оруэлл, сам отнюдь не «империалист», — всякий просвещенный человек презирал Киплинга, но, в конце концов, девять десятых этих просвещенных людей оказались забыты, Киплинг же по-прежнему с нами».
Прошедшие с тех пор десятилетия лишь изменили пропорцию: забыты оказались девятьсот девяносто девять тысячных.
.
Запад и не-Запад
Хотя из геополитических пророчеств, кажется, не оправдалось ни одно. Путешествие по «поднимающейся с колен» Японии приводит барда к такому итогу: они никогда ни будут производить ничего, кроме безделушек и зонтиков.
Ну а эта чеканная киплинговская формула —Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, — как всякая эффектная формула, она неверна: Запад и Восток время от времени захаживают друг к другу в гости всерьез, надолго, с большим шумом и большой кровью.
- Illustration by Carson Ellis
.
Сегодняшнее пришествие или, если хотите, нашествие Востока далеко не первое и пока еще, к счастью, далеко не самое кровавое. И вопрос, кто первый начал, как всегда крайне наивен: всегда во всем виноваты те, кто нам не нравится.
А если серьезно, начала не разглядеть. Волна завоеваний с незапамятных времен катится то в одну, то в другую сторону, «конкисты» сменяются «реконкистами».
Самой могучей «конкистой» Запада была эпоха колониальных захватов. Запад буквально взломал Восток, на штыках своих солдат продвинув туда — цивилизацию, считают победители. Убийства, разрушения и унижения, считают побежденные.
Знаменитый Хантингтон пишет об этом так: «Запад завоевал мир не из-за превосходства своих идей, ценностей или религии (в которую было обращено лишь небольшое количество представителей других цивилизаций), но, скорее, превосходством в применении организованного насилия. Жители Запада часто забывают этот факт, жители не-Запада никогда этого не забудут».
Но надо признать, что именно Запад принес на Восток либеральную экономику, европейскую структуру управления, организацию военного дела, образования, то есть все то, что именуется умными словами вестернизация или модернизация, а заодно — вместе с утонченными европейскими болезнями — национализм, коллективную грезу о том, что каждая нация непременно должна иметь собственное национальное государство, чьи границы должны непременно совпадать с границами национальной культуры, как националисты ее понимают.
И надо особо подчеркнуть, что многие нации были созданы самими колонизаторами из разрозненных племен, объединенных в единое целое ради удобства управления. Этим самым победители вложили в руки побежденных именно то оружие, которое и позволило национально-освободительным движениям сокрушить колониальную систему и образовать множество новых независимых государств.
.
Поверженный Восток
Борьба, однако, продолжается и сегодня, это вечное состязание грез — религий, культур, идеалов, и Запад долгое время в этой борьбе шел вне конкуренции, хотя и на Востоке то и дело возникали свои идеологические реконкисты. Тем не менее, главным орудием ассимиляции — соблазном — располагал только Запад, сколько-нибудь заметной миграции с Запада на Восток или сколько-нибудь массового обращения в восточные религии не наблюдалось, если оставить в стороне экзотических европейских и американских маргиналов.
Исламский терроризм и был оружием побежденных в главной борьбе — борьбе воодушевляющих сказок. Западу казалось, что он только отвечает силой на силу, но Восток убежден, что европейцы-американцы лишь подкрепляют военной силой свою экономическую и культурную экспансию, ощущаемую Востоком, его пассионариями, как завладевающая и развращающая сила.
Однако Запад сегодня убеждает себя, что он начинает локальные войны с исключительно благородными целями: он освобождает угнетенные народы Востока от тиранических и коррумпированных режимов и облегчает им европейский выбор. Как будто такой выбор можно сделать волевым решением и в одностороннем порядке…
Тем не менее, успехи налицо: именно ослабление исламской традиции и уничтожает мотивы тамошнего населения держаться за свою бедную родину: миграция Востока на Запад — один из выразительнейших симптомов победы Западной мечты над Восточной.
Еще более эффективной и более массовой формой повседневного доминирования Запада над Востоком является распространение массовой культуры и соблазнов бытового комфорта Западной цивилизации. В состязании грез, в состязании культур из двух вечных орудий — угроза и соблазн — второе приносит более прочные плоды. В том числе и нежеланные. Великое переселение взломанного Востока на взломавший его Запад — один из важнейших таких плодов. Соблазненный Восток явился в Западный дом, подобно Васисуалию Лоханкину: я к вам пришел навеки поселиться…
Хотя соблазнитель предполагал раздельное проживание.
Но — нельзя разрушать чужие дома без риска увидеть бездомных у себя под дверью. Хорошо бы, извлекшая урок Европа ввела в международное право уголовную статью «модернизация со взломом» и сделалась более снисходительной к авторитарным правителям Востока, если они умеют удержать своих подданных у домашнего очага.
Если еще не поздно.
.
Соблазнение культурой
Тогда социальным фантастам впору думать о том, чтобы постепенно уходящая с исторической сцены Западная цивилизация, подобно Античности, все же проступила в будущем сквозь поглотивший ее океан незападного человечества своими сияющими вершинами, а не масляными пятнами. Для этого она должна в короткие сроки соблазнить своим классическим культурным наследием растущую внутри Востока будущую элиту остернизированного Запада — будущую постзападную элиту Европы.
Так и представляются новые законы, по которым мигранты сдают экзамены на знание и понимание Рембрандта, Бетховена, Данте, Микеланджело, Шекспира, Байрона, Толстого, Достоевского… Фантасты сумеют изобразить высокую комиссию, перед которой вчерашний варвар исполняет оду «Обнимитесь, миллионы!», а чиновные эксперты растроганно кивают ему в такт…
А кто-то, может быть, и прочтет «Несите бремя белых». Можно даже обдумать, во что обрядить высокий трибунал: в тоги римских сенаторов или в цилиндры британских лордов.
.
С существенно меньшей долей скепсиса можно помечтать и о каком-то усилии европейской интеллигенции вроде того, что на короткий миг возникло в революционном Петрограде, когда оставшиеся в красной России интеллигенты приобщали к высокой культуре победившие массы:
И, каждый стих гоня сквозь прозу,
Вывихивая каждую строку,
Привил-таки классическую розу
К советскому дичку.
(В.Ходасевич)
И хотя грядущие гунны в конце концов пошли за другими вождями, однако их барды сохранили в своих лирах отзвуки Киплинга и Гумилева…
К которым со временем и вернулись почитатели Симонова.
.
Интеллектуалы не способны обольщать
Все-таки по-настоящему обаятельными бывают только сильные и счастливые! Мало кого сумеет повести за собой учитель, дышащий туберкулезом и безнадежностью. Вряд ли гордые джигиты покоренного Кавказа в свое время согласились бы пойти на службу Российской империи, если бы им пришлось подчиняться хилым интеллигентам, а не таким же гордым аристократам.
Сегодняшняя европейская культура тем более не сумеет обольстить пассионарных пришельцев, покуда ее носителями будут интеллектуалы или интеллигенты — первые вовсе равнодушные к моральным сомнениям, вторые из одних лишь сомнений и состоящие: соблазненные и отвергнутые нуждаются не в сомнениях, а в уверенности.
В не такие уж по историческим меркам далекие времена во многом именно через наследственную аристократию западного мира осуществлялась преемственность духа, воспитание людей, готовых руководствоваться в повседневной жизни чем-то еще, кроме сугубо материальных ценностей. И как бы ни оскорблялись разночинцы надменностью этой касты, их собственный культурный прорыв был обусловлен стремлением превзойти ее и на этом поприще.
Так почему бы и сегодня не сделать ставку на новую аристократию, сочетающую в себе силу и культуру? Как это было во времена Монтеня и Декарта (а в России во времена Пушкина и Лермонтова). Разумеется, мы понимаем, что ныне не старый режим, но отчего бы не пофантазировать?
Особенно тем, кто этим занимается профессионально.
Александр Мелихов
