Случилось невероятное: Дмитрий Пучков, известный как Гоблин, побывал на кинофестивале российского кино в качестве члена жюри и – вопреки ожиданиям – наше кино не похоронил. «Городу 812» он объяснил, что из отечественной кинопродукции стоит смотреть даже тем, кто ее сторонится как черт ладана.
– Значит, вам предложили войти в жюри фестиваля в Выборге и вы сразу сказали «да»?
– Я вообще паренек любознательный, как молодой Маркс. Люблю всякое новое, неизведанное. На фестивалях бывал многократно в качестве зрителя, а вот в жюри не был никогда. Получил приглашение и с большим интересом отправился на фестиваль. Хотя фестивальное кино совсем не люблю.
Совершенно неинтересно смотреть, как Гарик Сукачев на мотоцикле едет по дорогам Алтая.
– И как – нужны фестивали?
– Разумеется, нужны. Во-первых, творцы собираются, что полезно для общения. Во-вторых, фестивали привлекают внимание к фильмам, которые по определению в прокате никаких денег не соберут. Другое дело – мне не совсем понятен отбор. С одной стороны, вполне себе артхаусный фильм «Ложь или действие» – про молодого человека, который приезжает в дачный поселок, где пропал его отец, и ловко все распутывает. Не Тарковский, конечно, но почти Звягинцев. С другой стороны, совершенно не фестивальное кино. Да и вообще не кино.
– Это вы про какой фильм?
– Да про «То, что во мне» Гарика Сукачева (полудокуменатальное-полухудожественное роуд-муви. – Прим. ред.). Непонятно, как это вообще попало на фестиваль. Непонятно, что и кому хотел сказать автор. Совершенно неинтересно смотреть, как Сукачев на мотоцикле едет по дорогам Алтая. Мотоцикл, понятно, дорогой и красивый. Одет Гарик дорого и модно. И что? В фильме порадовало ровно одно: федеральная трасса содержится в идеальном состоянии. А остальное – вообще ни о чем.
– И виды Алтая не впечатлили?
– Да там все плохо снято. Вы увидели в этом фильме горы алтайские? Мегавосход? Может, хоть закат завалящий? Мы смотрели, разинув рот, и думали: «Срочно едем на Алтай»? Нет, никакой высокохудожественной красоты там нет. Может, он показал, какие там прекрасные люди живут? Так ведь тоже нет. Единственный момент, где бабушка в Сростках вспоминала Шукшина, был любопытен. Остальные персонажи, которые там появляются, притянуты за уши. Плохо заученный текст произносят натужно и неинтересно. Так что фильм этот – о ужас! – я не рассматривал вообще. Песни у Гарика Сукачева есть отличные, исполнитель он талантливый. Полагаю, лучше сосредоточиться на этом.
– В конкурсе победил фильм Александра Ханта «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов», он теперь будет бороться за право быть выдвинутым на «Оскар» от России. Ваш выбор?
– Лично мне больше всего понравился фильм «Лес» (полнометражный дебют Романа Жигалова. – Прим. ред.). Там как у сельского жителя отжимали лесопилку – очень жизненно и местами страшно. Вот только у создателей во всем виноват почему-то лес. Не бестолковая приватизация, не растаскивание госсобственности в частные руки, не реальные причины, из-за которых граждане теперь простреливают друг другу головы. Это все мимо, никак не освещается. На мой взгляд, прицел у творцов несколько сбит.
Симпатичное кино «Лавстори» Петра Тодоровского. Абсолютно нефестивальное – просто нормальный фильм, весьма занятный,. Лично я с интересом посмотрел. Было смешно.
– Вас трудно рассмешить?
–Обычно хотят, чтобы у нас юмор был как в американском кино. А не получается, потому что мы другие. У американцев все по лекалам: фильм делится на эпизоды, каждый из которых должен закончиться ударной фразой. Фраза эта либо смысловая, либо, если комедия, – смешная. Персонаж сказал – зритель смеется. Дальше пауза, чтобы зал отсмеялся. Все выверяется по секундам. В Голливуде сидят ловкие манипуляторы, которые умело воздействуют на эмоции зрителей. У нас все иначе. Помните, как у Балабанова: «Не нравится он мне, слащавый какой-то. Одно слово – румын». – «Он же болгарин». – «Какая разница». Что смешного, в общем-то? А ведь смешно – за счет интонации, выражения лица.
– А про Витьку Чеснока не вдохновило вас, значит?
– Фильм про Витьку Чеснока тоже понравился – но как и все остальные, отмеченные фестивалем, – тем, что на общем фоне нашего кинематографа не безнадежные. Не скажу, что буду пересматривать их. Это фильмы на один раз. Впрочем, может, это я старенький, возрастные претензии предъявляю. Все это было кино, сделанное молодыми для молодых. Такие фильмы жюри в возрасте оценить не может. Интересы в другой области лежат. Но все же не могу не отметить, что очевидно: авторы старались, это не ради денег снято, это не халтура. Нормальное кино, а уж если озвучивать бюджет этих картин, то вообще удивление: как за такие деньги вообще что-то можно снять?!
Но вообще, на мой взгляд, все фильмы, которые я видел в конкурсе Выборгского фестиваля, как и большинство наших картин, можно смело показывать через Интернет, поскольку в прокате они по определению ничего не заработают.
– Если до проката вообще дойдут.
– Именно. Ну хорошо, показали на фестивале в Выборге, и что? Даже из Питера туда сложно добираться. А что говорить о каком-то Анадыре или Воркуте? И при любых раскладах в Интернете посмотрит гораздо больше народу, даже артхаусное кино. По принципу: не люблю, но хочется причастность какую-то испытать. Кому-то хватает экрана айфона, кто-то смотрит с монитора компьютера, кто-то на экране мегателевизора, а кто-то радуется домашнему кинотеатру. И конечно, то, что сейчас это проблема, – неправильно.
Вот был известный торрент-трекер, куда ходило по 4 млн человек ежесуточно. Организован он был не только для пиратских скачиваний. На нем создавалась база пользователей. В определенный момент можно было сказать: «Всё, с сегодняшнего дня у нас за просмотр фильма надо заплатить 50 рублей». Уверяю вас, 95% плюнули бы и по 50 рублей давали: эсэмэску послал – и прекрасно себя чувствуешь. Вместо этого ресурс задушили. Зачем? Народ только озлобляется и ворует с утроенной силой.
– В Выборге символом фестиваля стал Сергей Бодров (или Данила Багров) – вспомнили о юбилее «Брата». Считается, что этот балабановский персонаж – последний герой отечественного кино, который объединил страну.
– Мне так не кажется. Когда появились «Брат» и «Брат-2», я служил в милиции, и с точки зрения оперуполномоченного данные фильмы никого объединить не могут. Вот вам удалось в перестройку кого-нибудь пристрелить, дабы «справедливость восторжествовала»? Не сомневаюсь, что хотелось много раз. Но нет. И большинство людей как-то без этого обошлись, вопреки расхожему мнению о «лихих 90-х». А гражданин, который ходит и всех стреляет – это совсем не герой, на мой взгляд. Для меня он всего лишь отображение некоторых граждан из тогдашнего общества, и всё.
Меня тут призывали собирать деньги на памятник Даниле Багрову. Я пришел в недоумение. В «Брате» есть хорошие фразы типа «В чем сила, брат?». Но такие вопросы и задавать можно, только уперев оппоненту в живот обрез, тогда его на откровения потянет. А правильно ли упирать оппоненту обрез в живот? Не уверен.
– Молодой режиссер Александр Хант, чей фильм про Витьку Чеснока получил Гран-при в Карловых Варах и кучу призов в Выборге, говорит, что сегодня время, когда героев нет и быть не может.
– Ну и правильно. Какие герои, когда вокруг сплошь бессмысленное копошение ради личного обогащения? Сегодня герой тот, кто спас тонущего ребенка. Или гад в Сургуте бегал, резал людей, прибежал постовой и пристрелил его – вот тоже герой. Других быть не может.
А насчет героев в кино… Я не так давно выступил в роли, скажем так, продюсера – добывал деньги на фильм «28 панфиловцев». Фильм очень хорошо описывают строки из песни Высоцкого про братские могилы: «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты». Многие зрители понять этого не смогли. Главная претензия: у вас в фильме нет главного героя. Нет флэшбэков, никто не вспоминает маму, девушку. Не могут понять, что этот фильм не про любимые голливудские шаблоны, а про мужчин перед лицом смерти. Которым уже некогда вспоминать маму и родную хату, у которых ровно одна задача – не пропустить танки. Они знают, что никто из них не уйдет живым, но все понимают, что выполнение боевой задачи важнее. Они решают эту задачу как подобает мужчинам.
Очевидно, многие зрители уже не способны понять, что это такое – быть мужчиной. Ну а так называемым критикам подавай идиотскую американскую жвачку, иначе «не считается».
Вот «Майор» Юрия Быкова. Там и вовсе беспредел – милиционеры табельное оружие друг другу одалживают и тут же убивают из него различных граждан.
– Вот «Время первых» про таких мужиков сняли. Понравился?
– То, что сняли кино про подвиг, – это отлично. Но опять же, как у нас теперь всегда, – в угоду создания напряжения придумывают какие-то глупости. Вот два мужика приземлились в тайге. Что первым делом надо сделать? Взять топоры, которые есть в комплекте, нарубить веток, чтобы не сидеть на снегу. Построить шалаш, развести костер, зажечь сигнальные дымы и сидеть ждать. Но в кино так нельзя. Мы должны лежать в снегу, завывать и умирать от холода. Что выглядит, мягко говоря, глупо. Дальше. Некий радиолюбитель ловит сигналы где-то на Сахалине. Приходит жена: «Тебя посадят!» За что? За то, что принял сигнал, который подали наши космонавты? У меня папа был радиолюбитель, как и все остальные, занимался этим на совершенно законных основаниях. В СССР было море людей, которые занимались данным техническим видом творчества. И что-то я не слышал, чтобы кого-то за это сажали.
И таких передергиваний – полный фильм. Вот «Майор» Юрия Быкова. Там и вовсе беспредел – милиционеры табельное оружие друг другу одалживают и тут же убивают из него различных граждан. Кино вообще должно было закончиться, когда мать ребенка вместе с мужем пришла в околоток. «Извините, трагедия случилась. Давайте мы вам денег дадим. Либо будем полюбовно решать, либо сядешь в тюрьму – ты же пьяная была, вот анализы». Омерзительно, слов нет. Но это правда. А у Быкова – идиотская беготня и бессудные расстрелы.
– Но это же художественное кино, то есть вымысел.
– Да при чем тут вымысел! Зачем выдумывать то, чего нет? Ну вот, допустим, ИВС – это такой коридор, по сторонам которого камеры. Коридор отсечен решеткой, выйти из него нельзя, у постового нет ключей от этой двери. И оружия нет. Ибо случись чего, уголовники захватят оружие. А по фильму в ИВС – проходной двор. И все с автоматами.
Это как в «Грузе 200». Есть там эпизод, когда начальник околотка приходит с тремя подчиненным в квартиру и открывает огонь по невинным гражданам. Или – пристегнул бабу наручниками к батарее. Так она греметь будет об батарею, все соседи к тебе придут: «Чего ты гремишь в три часа ночи!» И вообще, у них там воняет нещадно, смрад от мертвого десантника. Ну попробуй устроить в советском доме такую вонь – соседи тебе быстро все объяснят. Как такое возможно? Зачем это? В этом фильме Балабанова есть ровно один замечательный кадр, когда из самолета выносят гробы, а в самолет забегают свежие здоровые десантники. Вот это метафорично. Это запоминается.
Давайте, как у финнов: пусть маршала Маннергейма сыграет актер-негр. Или актер-женщина-негр.
– Короче, вы из тех, кто в историческом кино к пуговицам придирается?
– Конечно. А как должно быть? Нормально ли, когда на каком-нибудь стрельце портки из 13-го века, кафтан из 15-го, шапка из 17-го? Я считаю, все должно быть так, как было: именно для этого приглашают исторических консультантов. Или взять сериал про Софью Палеолог, византийскую принцессу, которую на Русь привезли. У нее было 8 детей, и весила она, если я правильно помню, под 80 килограммов при росте 164 см. А что мы видим в кино? Лебединый стан. Зачем это? В чем смысл?
– Так про Софью Палеолог не документальное кино снимали, а про штаны – разве зритель 21-го века разбирается в таких нюансах?
– Да? Тогда давайте, как у финнов: пусть маршала Маннергейма сыграет актер-негр. Или актер-женщина-негр. Это так свежо и оригинально. Так ведь и до абсурда дойти можно. Зачем дурить зрителей? Они и так историю не знают. Сейчас информация распространяется совершенно не так, как раньше, и люди, которые в чем-то разбираются, сразу могут об исторической неточности рассказать большому количеству людей. Зачем же так подставляться? А потом удивляться, почему зритель не верит нашему кино и не хочет его смотреть.
Вот «Викинг». Персонажи наряжены бог знает во что. Но главное в другом – там все в грязи, как свиньи. Такого быть не могло.
– Да почему же?
– Что такое военный человек? Крайнее воплощение мужественности. В чем это выражается? Военный должен быть бодр, молодцеват и подтянут. У него в одежде все прекрасно: ниточка к ниточке, пуговка к пуговке. Посмотрите, как солдаты на дембель едут: расшитые, что твой Элвис Пресли. А не как грязные свиньи. И поскольку древний военный не копается в земле, в огородах, то ключевое его отличие от простолюдина – чистота и опрятность. У него есть рабы, слуги, которые все стирают, моют. Первейшее отличие от смердов, от которых смердит, – это чистота. Вместо этого в «Викинге» работала специальная машина для поливания актеров грязью. Зачем? Авторы вообще ничего не понимают в психологии? Зачем тогда берутся снимать кино?
– Вы говорите, как человек из 21-го века. А кино про Древнюю Русь.
– Психология у людей не меняется. «Я – крутой». В чем крутизна выражается? Вот машина крутая, она должна быть чистой, вся сверкает. Одежда тогда была – как погоны у военных сейчас. С помощью одежды мы что тогда, что сейчас посылаем сигнал во внешний мир: кто я такой. Вот у меня все дорогое, ручной работы. Чистое. И вообще, я красавец.
– Вот раньше наше кино было как театр на экране: сплошная болтовня, отношения.
– И в этом наша сила – в том, что кино про людей, а не про трансформеров. Кстати, на фестивале в Выборге увидел попытки к такому кино вернуться. Пока, правда, на мой взгляд, не очень удачные.
– В чем проблема?
– Оно все какое-то недокрученное, недоделанное… Я в этом вижу отсутствие руки старшего товарища, который мог бы подсказать, что надо сделать, чтобы стало лучше. В свое время я задавал вопрос Сергею Сельянову: почему он не подправит своей железной рукой огрехи в картинах молодых? На что он мне ответил: «Если я начну давать режиссеру рекомендации, то это будет уже мое кино, а не его. И в такие вещи лезть не следует». Но лично я с этим не соглашусь, поскольку, на мой взгляд, все мы учимся опять же по армейском методу: «Делай, как товарищ сержант».
Проблема в том, что те, кто действовал при советской власти, после распада Союза не только не произвели ничего достойного, но еще и смену себе не подготовили. Даже наш гранитный утес в море плещущегося кинобизнеса Никита Михалков. Как оказалось, нечего им сказать, хотя кричали, что у них столько затаенного накоплено… Все это странно, потому что человеческие проблемы и взаимоотношения не зависят от власти. А тут ушли коммунисты – и сказать больше нечего. Возможно, проблема в том, что слишком озабочены борьбой за нравственность. Кто побежал нецензурную брань в кино запрещать?
– Говорухин, вроде.
– Зачем, хотелось бы узнать? А как же свобода? Я взрослый человек, хочу – смотрю такое кино, не хочу – не смотрю. Почему Говорухин за меня определяет, что мне смотреть, а что нет? Взять, к примеру, полицейский околоток или воинскую часть. Там матом не ругаются, там им разговаривают. Можно убрать это, но зачем? Поставили бы фильму рейтинг R, и всем понятно: ага, здесь будут голые задницы, нецензурная брань, употребление наркотиков – так что не пойдем, мы хотим смотреть доброе советское кино. Но этот выбор должен сделать зритель, а не какой-то дядя за него.
Елена БОБРОВА
