Скоро ученые всего мира будут общаться между собой по-русски. Если это преувеличение, то небольшое. Ведь русскую речь можно услышать и в физической лаборатории Бостона, и среди университетских программистов в Сиднее, и на математическом факультете в Стокгольме. Почему выпускники ведущих петербургских вузов, несмотря на все президентские гранты и инновации, продолжают уезжать из страны, чтобы двигать науку за рубежом?
В Европе на физика смотрят без жалости
Братья – Даниил и Илья Мариновы – уже второй год живут в Париже. Оба выпускники физического факультета СПбГУ, они работают в одной из лабораторий “Эколь Политехник” – главного технического вуза Франции. Сначала туда взяли старшего Даниила, который не получил за годы своей учебы в Петербурге ни одной четверки, затем к нему присоединился не менее талантливый младший Илья. Недавно 25-летний Даня приезжал на три недели на родину, чтобы сдать кандидатский минимум – на физфаке он числится аспирантом.
– Я и сам пока не понял, зачем решил поступать в нашу аспирантуру, – признается Даниил. – Видимо, не хочу окончательно рвать связи с родной наукой. Вдруг решу вернуться через три года?
Когда за полгода до выпуска перспективного ученого позвали в парижскую лабораторию, специализирующуюся на физике плазмы, Даня Маринов даже не сомневался. Хотя до этого его приглашали и в лабораторию в США.
– В США в Беркли и в Массачусетском техническом институте самые крутые физические лаборатории в мире, – говорит молодой физик. – Но американцы не признают нашего диплома магистра, поэтому там аспирантура затягивается не на три года, как в Европе, а на пять лет. Плюс в США небольшие стипендии, а требуют там с иностранцев гораздо больше, из них просто”выжимают все соки”. Во Франции с этим полегче.
Аспиранты во Франции получают по полторы тысячи евро, к тому же им, как студентам, муниципалитет выплачивает четверть арендной платы за жилье. Аспиранты в Петербурге получают те же полторы тысячи – но в рублях.
– Когда я в России говорил, что занимаюсь физикой, на меня смотрели как на ненормального, – рассказывает Илья. – Мол, ты же умный парень. Деньги надо зарабатывать! А когда я во Франции говорю, что работаю в лаборатории, то это не вызывает жалости у окружающих. Наоборот, чувствую себя нужным и востребованным.
– Мы – практики, а не теоретики, поэтому в России нам просто нечего делать, – говорит Даниил. – Мы бы и хотели работать в родном университете, но для этого нет условий – и я имею в виду не только финансирование. Во французской лаборатории я ставлю свои эксперименты на установке по получению плазмы стоимостью около 100 тысяч евро. Вместе с лазерной диагностикой, осциллографами и другими измерительными приборами все необходимое оборудование потянет примерно на 200 тысяч евро. Это совсем не дорогая установка, в СПбГУ есть вещи и дороже. Но не на моей кафедре. На моей кафедре – списанные неработающие приборы, которыми невозможно пользоваться.
Токамак вытащили, телескоп увяз
Проблема не только в том, что в России нет дорогостоящих приборов. Даже если государство выделяет на них деньги, то на их эксплуатацию средств все равно не остается.
– Таких случаев только у нас на факультете несколько, – перечисляют братья Мариновы. – Например, на 6-миллионный грант купили мини-токамак – устройство, позволяющее проводить термоядерный синтез в горячей плазме. Наняли за отдельные деньги аспиранта, он все установил, купили специальные диагностические приборы… В итоге оказалось, что из-за токамака возникают помехи у расположенного рядом телескопа. Токамак разобрали и больше уже не собрали – деньги кончились. Такая же история произошла с магнитно-резонансным томографом, который физический и медицинский факультеты купили на двоих – чтобы проводить исследования и принимать больных. В итоге в томографе кончился жидкий гелий, на новый у кафедры уже не было денег. Те расходные материалы, которые мы во Франции за счет лаборатории в течение пары дней покупаем с доставкой “на дом”, в России либо надо ждать месяцами, либо конструировать самим с паяльником на коленке. О каких серьезных исследованиях может идти речь?
Теоретики не могут без тусовок
В двух кварталах от братьев Мариновых в другой парижской лаборатории работает их бывший однокурсник – 25-летний Игорь. Он занимается теоретической физикой, поэтому проблемы практиков его не волнуют. Но у теоретиков в России другие трудности.
– Теоретикам необходимо постоянное общение друг с другом, семинары, конгрессы, где они могут обмениваться информацией и мыслями, – рассуждает молодой ученый. – Когда все в твоей области уехали в Европу и США, то ты оказываешься в научном вакууме, вне научной тусовки. А в Европе зачастую бывает так, что на защите кандидатской или докторской диссертации собравшиеся могут общаться не на английском, а на русском языке – потому что в зале сидят одни русскоязычные профессора.
Бюрократы закручивают гайки
28-летний Александр Яковлев заканчивает аспирантуру в Стокгольме. Сам он называет себя прикладным математиком, хотя тоже закончил физфак.
– Здесь я на зарплату университета могу снимать квартиру и жить, ни в чем себе не отказывая, – объясняет он свой отъезд. – К тому же тут нет никакой бюрократической возни, администрация работает для ученых, а не наоборот. Я мгновенно могу получить любую справку, а в России пришлось бы убить день, бегая по кабинетам. И, наконец, есть много фирм, где мои знания и навыки можно применять.
Правда, математик признает, что в шведской жизни есть свои недостатки.
– Шведы очень закрыты и не особо жалуют иностранцев, – говорит он. – Поэтому общаюсь с выходцами из стран СНГ, благо их тут много.
27-летний физик и программист Виталий Янко патриотично не уехал за границу, оставшись в СПбГУ. Но уже через год разочаровался в науке и ушел работать над антивирусным маркетингом.
– Треть моих однокурсников уехала за границу, чуть больше трети ушли из науки работать на частные компании, треть осталась при университете, – говорит Виталий. – Но при новом ректоре появились новые правила: теперь сотрудник СПбГУ не может публиковаться в зарубежных журналах без визы ученого совета, которую непросто получить. А ведь для ученого это главная мотивация – публикации в ведущих научных журналах, чтобы о тебе знало мировое научное сообщество, чтобы тебя цитировали! А так мы варимся в собственном соку – при бедной материальной базе, мизерных зарплатах и без права стать известным в своей сфере. Надо быть аскетом Перельманом, чтобы терпеть такое.
Из гуманитариев за границу “двигать науку” уезжают в основном филологи. 30-летняя Надежда Олегова – востоковед, закончила восточный факультет СПбГУ. Специализируется на семитологии, уже около семи лет живет в Израиле и преподает в иерусалимском университете. Надежда возвращаться в Россию не собирается – и по личным соображениям (в Израиле она вышла замуж), и по научным – по ее словам, иудаика в России находится на уровне конца XIX века.
– Я изучаю старинные самаритянские и еврейские рукописи, – рассказывает она. – Самое смешное, что физически они находятся в Публичной библиотеке в моем родном Петербурге. Но, во-первых, преподавание в университете оплачивается настолько низко, что жить на эти деньги никак невозможно. Во-вторых, в той же “Публичке” всячески “закручивают гайки”, делая работу ученого просто невозможной. Уже несколько лет практически не разрешают фото- и ксерокопировать манускрипты, некоторые из них просто не достать. Те из моих российских коллег, которые были недовольны, стали в библиотеке персонами нон грата. Неудивительно, что все семитологи разъезжаются кто куда – в Израиль, в Америку или в Европу. Востоковеды уезжают в Японию, арабисты – в Америку.
Высот не добиться
Собираются ли молодые ученые возвращаться на Родину? На этот вопрос у большинства из них самих пока нет ответа.
– Скорее всего, работу буду искать в Швеции, потому что в России мою специальность никак не применить, – считает математик Александр Яковлев. – Но как карта ляжет – ситуация может и поменяться.
– Сейчас в кризис гранты ученым в Израиле сильно урезали, – говорит Надежда Олегова. – Филологу в Израиле вообще труднее всего, слишком высокая конкуренция, подработки найти довольно сложно, остается только ниша научных переводов, а она узкая. Поэтому многие мои русские коллеги уезжают в США – там гораздо больше грантов и фондов.
– За границей все равно не добиться таких высот, как у себя на родине, – считают физики Мариновы из “Эколь Политехник”. – Пока ты студент – все в порядке, но когда ты захочешь получить постоянную ставку, то, скорее всего, тебе предпочтут француза. Поэтому мы бы хотели вернуться в Россию. Может, там что-то изменится к лучшему.
Куда утекают мозги?
Физики – в Германию, Францию, Швейцарию, США
Программисты – в Австралию, США
Математические лингвисты – в Англию
Математики – в Скандинавию, Италию
Филологи – в изучаемую страну, в США
Химики, биологи – в Германию, Францию, США
