С Петра III в России зародилось противоборство либерального начала правителей и самодержавной культуры русского государства. На русский трон приходят люди с европейской ментальностью. Екатерина II действительно насаждала либерализм как идеологию, но на практике его не было вовсе. Причина этому чрезвычайно прозаична: либерализм деструктивен по отношению к самодержавно-имперскому строю.
И даже Екатерина это понимала: «Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть, не может действовать сходно со пространством столь великого государства. <…> Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно» (Наказ Екатерины II Комиссии о составлении проекта нового Уложения. 1767). Хотя при этом писала: «Россия есть Европейская держава».
Россия, несмотря на то, что была близка к Европе, так и не смогла до конца перенять европейскую политическую культуру, ибо сформировалась главная цель существования государства: имперский «всемирный» экспансионизм — который не может исторически долго сосуществовать с либеральными идеями даже на уровне чисто ментального высказывания.
Однако Екатерина все равно мечтала об осуществлении идеалов свободы. Она назначила Лагарпа (швейцарского республиканца) в учителя внуку Александру, рассчитывая на то, что он продолжит начатую ею либеральную линию.
Однако важно понимать, что все последующие правители развивали лишь либеральный дискурс, не вводя настоящего, институационального либерализма. Манифест Павла I о трехдневной барщине, Указ Александра I о вольных хлебопашцах, Манифест Александра II об отмене крепостного права, Октябрьский манифест Николая II — хоть и приближали страну к либеральному проекту, но так и не реализовали ни гражданские свободы, ни конституционализм в полной мере.
Чуждый России либерализм, импортированный властью, развивался на самом деле только в виде разговоров, потому что на практике был смертельно вреден Империи. Русские правители это понимали – они, вроде бы, и хотели либерализма, но и не знали, как его ввести, не потеряв власть и страну.
Поэтому в России как реакция на процесс европеизации появился и русский консерватизм. Еще до 1790 года, когда Эдмунд Берк (создатель европейской консервативной традиции) подверг идеологию французских революционеров безжалостной критике. Корень зла он видел в пренебрежении традициями и ценностями, унаследованными от предков, в том, что революция бездумно уничтожает духовные ресурсы общества и накопившееся столетиями культурно-идеологическое наследие.
В России консервативная идеология появилась даже раньше, чем в Европе – как реакция на сами идеи просвещения.
Вообще, термин консерватизм – содержательно пустой, наполняемый духом консервирования. Что хотят сохранить? – в каждой стране хотят консерваторы сохранить свое.
В России первым заговорил в консервативной манере Михаил Щербатов, который идеализировал во многом выдуманное им свободное аристократическое общество, якобы существовавшее до Петра I.
Однако по-настоящему власть использовала консервативный проект только в начале XIX века. Приближавшаяся война с Наполеоном не давала Александру I спокойно попробовать реализовывать свои либеральные планы (поскольку моделью и примером является Франция), так как общественность выступала против. Сестра Александра I Екатерина Павловна попросила Карамзина написать текст, чтобы царь больше не думал о Конституции. Карамзин пишет первый антилиберальный, антиконституционный трактат — «Записка о древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях».
«Самодержавие есть палладиум России; целость его необходима для ее счастья; из сего не следует, чтобы государь, единственный источник власти, имел причины унижать дворянство, столь же древнее, как и Россия» — это есть главный тезис всей работы Карамзина.
Консерватизм появился не как политический проект, а как инструмент сохранения России. Либерализм же, появившийся в России вследствие массовой европеизации Петром, был постоянно в дискурсе, но по-настоящему так и не был использован, так как был деструктивен по отношению к единственному источнику возможных реформ — царю.
И самое мощное внедрение либеральных идеологем в сферу реальной политики привело к событиям 1917. Коммунизм же вернул устойчивость, восстановив московскую культуру.
Ленин реставрировал шаг за шагом идеологемы российской политической культуры. Тут же осуществил отмену свободы слова, породил сосуществование двух правительств (как было у Ивана Грозного) ради мнимого разделения ответственности. Вернул в политическую практику террор. И вернул, утраченное Петром, мессианское мировоззрение (недаром Уильям Буллит писал как посол такую записку: «Рассмотреть коммунизм как религиозный феномен»).
СССР показал, что в попытке порвать с прошлым (а коммунизм – это строительство будущего рая) страна просто-напросто не может создать будущее. Государство интуитивно двигалось в сторону Московской Руси, просто в другой декорации.
Однако порожденный Петром дискурс о необходимости копирования Запада, внедрил в общество идею о том, что либеральные европейские ценности – это инструмент спасения русского государства. В Перестройку ради сохранения СССР были предприняты очередные попытки инкорпорирования в политику и экономику элементов либерализма. Только вот страна опять не выдержала этого.
Поэтому, наверное, когда человек мечтает о реализации либерального проекта в Российском государстве, он должен в первую очередь осознавать всю его опасность для территориальной целостности. И только осознав возможные последствия, принять решение, нужна ли ему такая перспектива или нет.
Однако лучше об этом помалкивать. А то при новом политическом кризисе впервые за долгое время не станут использовать либерализм как инструмент спасения… Этатизм же дороже свобод.
Григорий Конников
