Руководство Государственного Русского музея можно поздравить с еще одной успешной акцией – ликвидацией в сентябре 2020 года сектора прикладной социологии и работы с молодежью. Это самое руководство в лице заместителя генерального директора ГРМ по развитию и связям с общественностью А.Ю.Цветковой объявило, что работа сектора музею не нужна, сектор будет переименован и перепрофилирован, а сотрудники нового сектора будут заниматься некими музейными проектами и грантами.
Между прочим, Анна Цветкова неоднократно фигурировала в наших материалах, посвященных Русскому музею: именно она в статусе исполняющего обязанности директора ГРМ приказом № 421 от 11.10.2018 «О порядке учета картинных рам и исторического музейного оборудования и оборудования, выполненного по историческим образцам и аналогам»перевела все картинные рамы, в том числе раритеты XVIII – XIX веков, на хозяйственный учет с оценочной стоимостью в 1 (один) рубль (об этом см. в материале, который появился на сайте журнала «Город 812» 7 апреля 2020 г.). Рамы – по форме учета и величине оценки – Цветкова одним махом приравняла к швабрам и лопатам. Понятно, что такие операции делаются исключительно от большого ума.
Кстати, недавно был ликвидирован сектор истории и теории реставрации, так что сектор прикладной социологии не первый и, возможно, не последний в этом ряду.
Теперь Анна Цветкова, поскольку она заместитель по развитию, а развитие ГРМ немыслимо без уничтожения эффективно работавшего сектора из пяти человек, решила со своих административных высот нанести родному музею еще больше пользы.
Этому событию и посвящен очередной материал, входящий в мое лонгитюдное исследование «Что на самом деле творится в Русском музее».
Кстати, начато исследование было ровно три года назад, в октябре 2017 года, когда возникла реальная угроза изъятия из ГРМ самого древнего артефакта в истории русской живописи, находящегося в ГРМ, – созданного 800 лет назад, еще в домонгольской Руси «Ангела Златые Власы» (материал на сайте журнала «Город 812» от 16 октября 2017 г. см. тут).
По существующей ныне классификации я исследую историю повседневности Русского музея – ту самую часть общего исторического процесса, которая есть история тех, без кого истории не могло бы быть, но кто обычно остается «безымянным» и «молчаливым».
Справка
В секторе прикладной социологии и работы с молодежью работали пять сотрудников, в результате двое (а они проработали в ГРМ более 40 лет) уволились по собственному желанию, трое перешли в другие отделы.
Приоритетным направлением работы сектора была работа со студентами вузов по специальной методике свободной (фасилитированной) дискуссии. Суть ее заключается в том, что молодые люди оказываются активно вовлеченными в обсуждение произведений, высказывают собственные впечатления и мнения. И в результате пробуждается живой интерес к искусству.
Регулярные занятия со студентами вузов Петербурга по этой методике проводились с 2012 года только в Русском музее и преимущественно среди студентов негуманитарных вузов в рамках образовательных вузовских программ.
Большинство студентов негуманитарных вузов не интересуется изобразительным искусством и не посещают художественные музеи. Однако благодаря тому, что занятия по методике свободной дискуссии были организованы как практические в рамках курсов культурологии, истории России или других гуманитарных дисциплин, связанных с тематикой художественной культуры и искусства, эти студенты приходили в Русский музей.
В результате около 40% студентов, ранее не интересовавшихся искусством и не посещающих музеи, после таких занятий начинали самостоятельно приходить в музей.
Каждый год на занятия приходили 1000 – 1100 студентов, в 2020 году сектор работал с пятью вузами Санкт-Петербурга, и эта работа по приобщению молодежи к художественным ценностям национальной культуры могла быть значительно расширена, поскольку ГРМ имеет самую крупную коллекцию русского искусства, а в Петербурге обучается около 350 000 студентов и более половины из них – представители практически всех регионов страны.
Ценность ее особенно актуальна в условиях нынешних изменений в сфере высшего образования. В последние годы в технических и естественнонаучных вузах сокращаются гуманитарные курсы, во многих вузах отменены курсы культурологии. Кроме того, Русский музей является методическим центром по работе с художественными музеями РФ и отвечает за распространение в региональных музеях современных нетрадиционных методов работы с публикой, а сотрудники ликвидированного сектора проводили обучающие семинары для сотрудников региональных музеев.
Однако уже упомянутая Цветкова и действовавшая вместе с ней начальник службы Информации и коммуникации М.А.Дмитренко, которой непосредственно подчинялся сектор, объявили, что все это музею не нужно. И сектор прикладной социологии и работы с молодежью уничтожили.
Об истории создания сектора, его работе и технологии его ликвидации я беседую с бывшей заведующей сектором Мариной Васильевной Потаповой. Она уволилась из ГРМ в июле 2020 года. Получилась именно история повседневности Русского музея, местами едва ли не исповедь.
– Давайте начнем с истории создания сектора прикладной социологии и работы с молодежью. Как и когда дело началось?
– Сектор возник в результате преобразования большого отдела социально-психологических исследований, который был организован на пике так называемого музейного бума в 1970-х годах. В советское время Русский музей имел статус научно-исследовательского института, а отдел был организован как научная поддержка просветительской деятельности ГРМ. Мы занимались изучением социально-психологических закономерностей восприятия искусства. В 2010 году этот отдел был сокращен до сектора, в 2012 году директор ГРМ В.А.Гусев пригласил нас и сказал, что в настоящее время необходимости в подобных научных исследованиях нет, большие опросы на выставках и на экспозициях, которые мы проводили, не нужны. Музею нужны очень конкретные практические вещи.
– Понятно: коммерция необратимо вытесняла из ГРМ науку. Процесс, противоположный изгнанию торгующих из храма.
– В.А.Гусев тогда создавал большую структуру, которая и сейчас существует: служба Информации и коммуникации, в которую включили и впервые созданный сектор рекламы. Поэтому Гусев сказал нам: выбирайте, кто куда пойдет. Но мы предложили в тот момент другой вариант нашей практической работы – заниматься с широкой аудиторией студенческой молодежи, тем самым привлекать молодежь, увеличивать посещаемость. Я и моя коллега Наталья Иевлева были очень хорошо знакомы с методикой стратегии визуального мышления, которая была создана американскими коллегами (VTS, как они ее называют). Мы с ними работали в 1990-е годы в Петербурге. Методика эта была создана для школьников, а мы решили адаптировать ее для взрослой аудитории и попробовать работать со студенческой молодежью. Эту идею мы объяснили Гусеву, и тогда в 2012 году он очень горячо нас поддержал, сказал, что сектор остается, остаются какие-то социологические работы по получению обратной связи, и сектор будет заниматься работой со студентами. И мы попробовали. Время было благоприятное для начала, потому что еще не наступило время реформ высшего образования, и практически во всех негуманитарных вузах читали курсы культурологии. Мы обратились на кафедры культурологии, объясняли нашу идею. Попробовали – и очень хорошо получилось, всем очень понравилось. И мы начали с этим работать. Сектор получил название «прикладной социологии и работы с молодежью», вошел в новую структуру – Службу информации и коммуникации, которой тогда стала руководить Анна Юрьевна Цветкова.
– А кем она была до этого?
– Занимала должность юриста в Русском музее.
– Радикальная смена имиджа.
– Наша работа со студентами очень хорошо пошла, и мы стали всячески объяснять, как она важна, нужна. Однако было очень странно слышать от Цветковой вопросы: «А зачем нам работать с непрофильными вузами?» Приходилось объяснять роль музея, его миссию, функции… В последние годы она не задавала такого вопроса, потому что она уже поняла, что две трети посетителей Русского музея – это люди негуманитарных профессий. Публика в Русском музее – это в подавляющем большинстве люди с высшим и неоконченным высшим образованием, поэтому работа со студенческой аудиторией – это стратегическое направление работы с посетителями, это наши нынешние и будущие посетители. Более того, мы с 1995 года регулярно проводили опросы студентов разных вузов Петербурга, и мы наблюдали, как понемногу снижается интерес молодежи к традиционному музею.
– А чем он замещается?
– Появилось много конкурентов на рынке молодежного досуга: ночные клубы, спорт, интернет. В 2018 году мы делали последний опрос, он показал, что до 21% возросла доля студентов (а в 2011 году — только 8%), которые говорят: зачем нам ходить в музей, если все можно посмотреть в интернете?
– Ну да, зачем дуб, если есть желуди? Вообще страшная история: жить в Петербурге, и не хотеть иногда побродить по Эрмитажу, по Русскому музею, просто погулять по залам без конкретной практической цели…
– При этом сохраняется на уровне 13% доля студенческой молодежи, которая интересуется искусством, посещает Русский музей, Эрмитаж. Это в основном те ребята, которых в детстве водили в музей, которые кружки посещали, может быть, в художественной школе учились, родители которых ходят в музей. Но на уровне генеральной совокупности студенческой молодежи Санкт-Петербурга доля посетителей музеев несколько снижается, и это тревожит. Поэтому надо работать. Это стратегическое направление – мы все время это объясняли. Про непрофильные вузы Цветкова спрашивать перестала, но возник другой вопрос: а что это дает музею?
– Хороший вопрос.
– Это ключевой вопрос, который показывает, что мы с Цветковой разговариваем, находясь на разных позициях, в разных не пересекающихся пространствах ценностей, с разными представлениями о роли и функции музея : мы говорим с позиции «что может дать музей людям», а она с позиции «что люди могут дать музею».
А как проходило типовое занятие по методике стратегии визуального мышления?
– Методика называется «свободная дискуссия», или «фасилитированная дискуссия» (термин «фасилитация» от англ. глагола «facilitate» переводится, как «облегчать, помогать, способствовать». – М.З.). Ребята приходят, мы им сначала немного рассказываем о Русском музее, о комплексе зданий, о разделах экспозиции и так далее. Затем специально настраиваем, психологически подготавливаем к занятию: это не экскурсия, не лекция, говорить вы будете сами. Они немного смущаются, но мы начинаем, подходим к произведению…
– Например, к какому?
– Например, к «Крестьянской семье» П.Н.Филонова, эта работа очень хорошо подходит для дискуссии, впечатляет, вызывает разные реакции. Или «Саул у Аэндорской волшебницы» Н.Н.Ге. Или «Взятие снежного городка» В.И.Сурикова. И начинаем разговор с очень простого вопроса, на который любой ответит без труда: что вы здесь видите? А дальше следуют более специальные вопросы: а что вы здесь видите такое, что позволяет вам так сказать? Ну, например, что это ночь? Они начинают внимательно рассматривать и говорить об освещении. А что вы здесь видите, что говорите – это главный герой? Они начинают рассматривать и говорить о композиции. Словами неуверенными, может быть, неграмотными, а ведущий просто перефразирует более высоким стилем.
– Подставляя специальную терминологию?
– Даже не специальную терминологию, а просто говорит по-другому, грамотно, красиво, но ни в коем случае не искажая сути высказывания, и это очень вдохновляет, стимулирует дискуссию. Скажем, кто-то считает иначе: не ночь, а сумерки. И снова ведущий спрашивает: а что вы здесь видите такое, что заставляет вас это сказать? Начинается разговор о цвете, ведущий просто перефразирует и ребята слышат собственные высказывания в несколько ином словесном выражении. И в итоге они сами всё для себя открыли в картине. Конечно, разные группы имеют разный уровень, кто-то находится на уровне сюжетном, другие выше поднимаются. Но в любом случае все увлекаются. Вот в чем заключается это занятие, если объяснить очень кратко. И они уходят вдохновленные, понимая, что произведение искусства можно по-разному видеть.
- Занятия со студентами, которые ведут Марина Потапова и Наталья Иевлева.
– В общем, вы учили студентов герменевтическим процедурам с акцентом на множественность толкований, т.е. учили правильному способу восприятия художественного текста, хотя и на довольно простом уровне. А с какими вузами вы работали?
– Начинали с ИТМО, ГУАП и Университетом растительных полимеров – сейчас он часть Университета технологии и дизайна. Далее с Институтом культуры и искусства, с НГУ им. Лесгафта, с Институтом водного транспорта, Университетом экономики и управления, два года успешно сотрудничали с Университетом путей сообщения. В 2020 году мы сотрудничали с пятью вузами.
В первый год мы отвоевали для себя такую привилегию – мы работали с ребятами бесплатно, т.е. они ничего за это не платили. Это было очень просто и легко. А далее нам, разумеется, запретили проводить занятия бесплатно, и стало заметно сложнее. Как правило, вузы не выделяют денег на большое количество дополнительных платных занятий вне вуза, поэтому наши занятия студенты оплачивают сами. И вот, например, есть огромный вуз – Политехнический университет, там большой факультет гуманитарный. Они с удовольствием бы с нами работали, но они не имеют права отправлять студентов в курсе гуманитарной дисциплины на платные занятия в музей. А нам нужно встроить занятия именно в вузовскую дисциплину, потому что иначе эти студенты к нам не придут, поскольку не интересуются музеем, и мы не получим аудиторию, которую хотим заинтересовать, увлечь. Другие же вузы отправляют к нам своих студентов – конечно, говорят, не обязательно, но для зачета очень рекомендуем, очень важно, потом напишете эссе. И пишут эссе, сдают преподавателю, потом их передают нам. У нас сформировался огромный архив отзывов ребят о наших занятиях. И эти отзывы поддерживали нас.
И каждый год мы бились за то, чтобы наши занятия стоили не выше студенческого входного билета, и нам это удавалось, хотя Н.М.Андрикова, заместитель директора по экономике, все время возмущалась, говорила: «Почему вы это просите? Если они, уже взрослые люди, не приобщились к искусству, зачем идти им навстречу?..»
Время шло, количество занятий росло, мы взяли еще двух сотрудников для этой работы, и вместе с Натальей Иевлевой учили их полгода. Это трудно: держать аудиторию, откликаться на каждое высказывание, перефразировать каждое высказывание, объединять их, создавая словесный образ, который группа увидела в произведении, стимулировать дальнейшее обсуждение… И вот мы вчетвером занимались этой работой в надежде на то, что ею заинтересуются, может быть федеральная программа…
Но руководство музея никак не могло понять, зачем это вообще нужно. Никто нам не мешал, но никто нам и не помогал.
– Подозреваю, что вы их вконец измучили самим фактом своего существования.
– А, кажется, в 2014 году Цветкова стала заместителем директора ГРМ по работе с посетителями – по-моему, так ее должность сначала называлась. А начальником Службы информации и коммуникации стала Мария Анатольевна Дмитренко – наш непосредственный начальник до последнего времени. Ни Цветкова, ни Дмитренко за все эти годы ни разу не пришли и не посмотрели наши занятия. То есть чем мы вообще занимаемся. Правда, Мария Анатольевна пришла прошлой осенью, когда резко встал вопрос о сокращении сотрудников нашего сектора. Естественно, при сокращении нам бы было не справиться, и работа со студентами была бы ограничена.
– А социология?
– Параллельно занимались и социологией. Провели несколько крупных исследований: о востребованности художественного музея среди населения страны (сравнивая свои данные по структуре публики с данными всероссийского опроса населения РФ в 2010г.), изучили сегментацию публики музее. Ежегодно мы проводили опросы публики на фестивалях «Императорские сады России», изучали впечатления посетителей, их оценку культурной программы, давали анализ, статистику, выводы – и целый список отзывов. Два раза в год мы делали опросы о качестве обслуживания посетителей музея – по распоряжению министерства надо следить за качеством обслуживания., опрашивали посетителей на различных мероприятиях, на акциях «Ночь музеев».
– И какие были результаты?
– По качеству обслуживания результаты были одни и те же из года в год. Примерно 20% посетителей высказывали разного рода замечания. Высказывают в основном молодежь и постоянные посетители. Люди, которые редко посещают музей, они настолько вдохновлены, что жалоб не имели. Жалобы, конечно, были на бедность экспозиции.
– Ну да, ведь всё разъехалось по Малагам и по всему миру!
– Да. Такая бедная экспозиция… Люди приезжают, например, посмотреть авангард: «А где у вас Шагал?!» Убирают вещи на выставки, на реставрацию, но не информируют об этом. Постоянные посетители приходят и не видят своих любимых художников, а информации о том, куда вещь уехала, когда будет снова, как правило, нет. Уважение должно быть к публике.
– Руководство, я думаю, публику презирает.
– На некоторых выставках мы выясняли эффективность различных источников рекламы.
– Еще есть острая проблема с кондиционированием воздуха в музее. На выставках очень душно. особенно в корпусе Бенуа.
– Да. По-моему, после ремонта что-то неправильное сделали с вентиляцией. Еще люди жалуются на запах из буфета. На неудачную развеску, на то, что картины бликуют., на недостаток информации о произведениях, на отсутствие банкеток на выставках. Людям нужно посидеть и отдохнуть.
Еще о социологии. В 2018 году мы делали опрос среди студенческой молодежи Санкт-Петербурга. Опрос показал, что ситуация стала хуже: снижается количество студентов, посещающих музей. По репрезентативной выборке студентов из разных вузов 15 – 17% посещают музеи и выставки, остальным это не интересно. Количество этих остальных, которым не интересно искусство, медленно, но растет. Мы также увидели, что из числа тех, кто посещает художественные выставки и музеи, даже чаще посещают «Эрарту», чем Эрмитаж и Русский музей.
– Не удивительно! Я вот специально позвонил и выяснил, что за 800 руб. можно купить билет в «Эрарту» и ходить в течение года неограниченное число раз в этот музей! Может быть, там, на Васильевском острове, еще и общежития студентов находятся… Это гибкая и хитрая ценовая политика. Ни ГРМ, ГЭ тягаться в этом смысле с «Эрартой» не в состоянии. Потому что в Русском музее билет для студента сейчас стоит 250 руб., а в Эрмитаже сейчас, по крайней мере, 500 руб., но раз в месяц можно войти бесплатно. Это, как принято говорить, запретительные тарифы.
Кроме того, «Эрарта» показывает актуальное современное искусство, 40 выставок в год. Если бы в Мраморном дворце была хотя бы постоянная экспозиция такого искусства, и вход был бы приемлемым по цене… Но Евгения Петрова (зам. директора ГРМ) же хочет там зарабатывать деньги исключительно на выставках. Это чисто экономический сюжет. Давно в обществе назрел вопрос: почему нет постоянной экспозиции современного искусства? Отдел есть, а постоянной экспозиции нет.
– Считается, что в Мраморном дворце есть постоянная экспозиция Музея Людвига.
– Я бы ее демонтировал давно
– В 2009 году у Гусева возникла идея ребрендинга Русского музея. После этого он и создал новую Службу информации и коммуникации. Он пригласил немецкую консалтинговую компанию Roland Berger. Они работали во всех отделах, в архиве; было распоряжение везде пускать и всё показывать.
– Фантастика!
– Работали с нами, потому что у нас большой материал о публике. И предложили ребрендинг музея в виде трех брендов: классика, авангард, интерьеры, поскольку у нас есть и Михайловский замок, и Строгановский дворец, а Мраморный дворец они предложили сделать музеем современного искусства. И начать с авангарда.
– Нормально!
– Конечно. Тогда он был бы посещаем.
– Я уверен, что когда в Мраморном дворце был музей Ленина, там было куда интереснее. И если бы сейчас этот музей там оставался, в него стояла бы очередь.
– Когда Roland Berger закончила работу – а у нас все их материалы по стратегии развития музея есть, они сразу нам выслали, потому что мы с ними активно сотрудничали, наши данные им сильно помогли – результаты были представлены на Ученом совете. Но Евгения Николаевна Петрова, заместитель директора по научной работе, выступила против того, чтобы из главного здания убрали авангард, разбивали историко-хронологическое построение экспозиции и переносили авангард в другое здание.
– Очень интересно! Никогда эти секретные сведения наружу из ГРМ не выходили. Но в итоге на основной экспозиции музея в корпусе Бенуа практически нет авангарда, он сдается Петровой в аренду по всему миру, а в Мраморном нет вообще никакой осмысленной постоянной экспозиции.
– Конечно! То, что есть, публику не привлекает
– Вывод я лично делаю такой: на пути развития Русского музея лежат два препятствия, два бревна – Гусев и Петрова. Лежат и парализуют всякое движение.
– Гусев тогда сказал, что мы все же можем что-то сделать, создал Службу информации и коммуникации, поставил Цветкову во главе…
– Но служба не заменяет экспозицию, в музей же ходят не на Анну Юрьевну смотреть…
– Но зато был создан сектор рекламы.
– Да это был сильный ход! А как дальше развивался сюжет с сектором прикладной социологии?
– Мы работали, занимаясь тем, о чем я уже рассказала, и вот наступила осень 2019 года. Я вышла из отпуска в сентябре, и Дмитренко объявила, что в ГРМ проходит оптимизация и она коснется непосредственно нашего сектора, из которого как минимум двух человек будут сокращать. С этим невозможно было согласиться, ведь мы занимаемся такой важной работой со студентами, всего четверо сотрудников проводят занятия, двоих мы полгода учили, больше никто не может это делать.
– Так это не оптимизация, а простое сокращение.
– Они называют это оптимизацией. Я обратилась к Цветковой и услышала, что Мария Анатольевна считает, что в ее Службе только наш сектор в составе пяти человек непонятно чем занимается. Это при том, что мы в течении нескольких лет каждый месяц отправляли отчет о работе. Хоть бы раз на занятие пришла и посмотрела, чем мы занимаемся.
– Запустили обычную демагогию, начали вас выдавливать.
-Вскоре меня вызывают и говорят, что хотели сократить трех, а сокращают всего двух сотрудников. Иначе никак.
– А какие-то документы о своих намерениях уволить двоих вам передали?
– Нет. Все только устно. Я не согласилась с таким решением и объявила, что пойду к директору. На что получила ответ, что он отправит обратно решать вопрос с непосредственным начальством. Да, в последнее время Гусев обычно так и поступал.
– Ему все безразлично, лишь бы его не трогали.
– Раньше можно было прийти, поговорить по-человечески. Но теперь, поскольку бессмысленно ходить по кругу, пришлось решить обратиться к более высоким инстанциям.. Мы написали обращение в Комитет по культуре ГосДумы, Помощнику президента по культуре и в российское отделением ИКОМ (см. Приложение 1). Потому что работа наша серьезная, очень важная, соответствующая стратегии развития музея. Невозможно, казалось мне тогда, ее загубить.
Обращение написали, а Гусева нет. Я через голову не могу отправлять. Я должна его в известность поставить.
– Зачем?!
– Мне казалось, что это непорядочно.
– А рациональные аргументы в пользу сокращения двух человек приводились? Почему нужно сократить?
– Аргументы были такие: в музее слишком много работников, а сотрудники нашего сектора заняты недостаточно. У вас студенты полгода, а все остальное время вы занимаетесь социологическими исследованиями, а они нам не нужны, говорит Цветкова. «Мне не нужны социологические исследования. С качеством обслуживания, которое вы изучаете, я сделать ничего не могу, не могу применить на практике. Потому что у нашей службы совсем нет денег даже для того, что банкетки поставить в залах временных выставок. Я не могу ничего сделать с экспозицией, с информационным сопровождением, потому что тогда нужно вступать в конфликт с научной частью». Но наши исследования дают общую картину взаимоотношения «музей и публика», и заниматься практическими вопросами, не представляя общей картины едва ли грамотно. Сотрудники музея в научных докладах использовали наши данные. Результаты опроса студенческой молодежи города, проведенного в 2018 году, уже в 2019 году были использованы в сообщениях на фестивале «Интермузей-2019».
– Как я понимаю, Цветковой лично социологические исследования практически не нужны, с Петровой контактов у нее нет, а Гусеву говорить об этом вообще бесполезно. Поэтому обратная связь никого не интересует.
– Цветкова говорит, что у музея есть договор с Высшей школой экономики. И если понадобится, она обратится к ним, и студенты социологическое исследование проведут. Но мы-то знаем, что не понадобится. Хорошо, говорю я, но займите людей, не забирайте с этой работы. Двое могут водить экскурсии, можем заниматься подготовкой контента для соцсетей. У вас начинаются занятия по арт-медиации. Мы можем со своей методикой проводить занятия по медиации.
– А что это такое?
– Алексей Григорьевич Бойко занимается арт-медиацией. Это тоже новая методика разговор с посетителями на какую-то тему об искусстве
– Так вы ведь тоже говорите с посетителями!
– Мы не даем информацию. А в медиации дается информацию. Мы говорим о произведении. А там больше говорят о проблемах, которые так или иначе связаны с этим произведением. В общем, никакие мои аргументы Цветковой приняты не были, я написала обращение в три адреса, вернулся из командировки Гусев, и я отнесла ему текст. Через час он мне звонит и кричит в телефонную трубку «Вы меня хотите запугать? Мы и так работаем со студентами, что это такое, да пишите хоть в ООН, я доволен работой… Решать будем и решим это всё внутри музея»
Начали решать. Дмитренко стала требовать понедельные отчеты и планы на каждого сотрудника, инициировать комиссии от отдела кадров в помещение нашего отдела с целью проверки наличия сотрудников на рабочих местах…
– Понятно, знакомый метод.
– Кто-то опоздал – акт. Я в университете на лекции была – акт. Потом у нас такая практика с 1970-х годов: мы всегда в ходе опросов опрашиваем публику во все дни недели, в том числе и в выходные дни, чтобы была репрезентативная выборка. И когда сотрудники выходят в выходные дни, они по договоренности с заведующим сектором в рабочие дни на работу не выходят. И вот они стали составлять акты, которые в результате вылились в приказ о дисциплинарном взыскании от 3 декабря 2019 года № 2390к (см. Приложение 2).
И тут мы поняли, что дело идет к увольнению, обратились к юристу, получили заключение о том, что в приказе по четырем пунктам нарушено трудовое законодательство. Что было очень удивительно, потому что с приказом ознакомилось несколько человек, в том числе Цветкова, которая имеет базовое юридическое образование. Заключение юриста мы отнесли в отдел кадров. Через какое-то время вышел другой приказ, отменяющий первый (см. Приложение 3). А далее Цветкова предложила нам работать по трудовым договорам и получать столько, сколько сможем заработать на своих занятиях со студентами.. Все это устно, конечно. Мы, естественно, никаких заявлений не пишем, продолжаем проводить занятия. Но при этом Дмитренко запретила предлагать сотрудничество другим вузам. Приходить на кафедры гуманитарных дисциплин и объяснять суть нашей методики было категорически запрещено, а также составлять расписание наших занятий в зависимости от расписания занятий в вузах .
– Понятно: надо перекрыть вам кислород.
– В качестве практической пользы опросов публики мы предлагали помощь в решении проблемы низкой посещаемости выставок современных художников в Строгановском и Мраморном дворцах. Публику привлекает мнение простых посетителей гораздо больше, чем простая информация об открытии и высказывания экспертов. А живые впечатления людей – мужчин, женщин, пожилых, молодых, подростков – интересны. И мы по своей инициативе начали проводить опросы и составлять небольшие сюжеты из высказываний посетителей на этих выставках. Нам, к примеру, приходилось встречать в соцсетях отклики посетителей «Эрарты» о том, что там можно познакомиться с впечатлениями простых посетителей и это очень интересно Мы как раз это и предлагали. Но получили запрет от Дмитренко: не заниматься этими опросами.
– Почему? Это же в чистом виде прикладная социология.
– Без объяснений.
– Началось откровенное удушение. Демонстративное.
– Конечно. Я даже пошла к Е.Н.Петровой заручиться ее поддержкой, ей идея понравилась. Но Дмитренко все же запретила проводить эти опросы, заявив, что с Петровой вопрос урегулирован.
– Возможно, оказалось, что вы работаете эффективнее отдела рекламы, по моему мнению, на редкость неизобретательного.
– С вузами новыми не сотрудничать, опросы не проводить… 27 декабря 2019 года мы получаем распоряжение о том, что наш сектор временно на первый квартал 2020 года переводится на работу – хотя формально мы подчиняемся Дмитренко – в Консультационно-методический центр художественных музеев Российской Федерации (см. Приложение 4). Мы в основном сделали работу, которая там была нужна, а в марте началась эпидемия, кто-то был на удаленной работе, кто-то в вынужденном простое… А в середине июля вышли на работу, посетителей в музей пускают по сеансам, экскурсия – не больше пяти человек, и наступает время летних отпусков. Цветкова запретила сотрудникам сектора брать отпуск раньше второй половины августа. Почему? Нужно проводить опросы, только что открылся музей…
– Так ведь Цветкова сама говорила, что ей вообще не нужны опросы!
– Нет, оказалось, нужно проводить опросы. У меня отпуск был запланирован на середину июля, я просила передвинуть на неделю позже, дальше никак не могла по своим семейным обстоятельствам. Я объясняю, что опрос по основной экспозиции мы сделаем при мне, а трое сотрудников остаются и справятся с этой работой, поскольку дело отлажено, мы давно это делаем. Отпустите меня, пожалуйста! А перед отъездом я предоставлю все отчеты по основной экспозиции. Мне говорят: ну, поговорите с Цветковой. Она меня не принимает! Пускай Потапова решает со своим непосредственным начальством. А непосредственное начальство фактическое не против, говорит – идите к замдиректора, но Цветкова не принимает. Полный тупик.
– Не тупик, а наглость и полный бардак.
– А мне необходимо было уехать, так сложились в семье обстоятельства. И мне пришлось уволиться. Другой сотрудник уже в сентябре перешел в другой отдел Виртуальных филиалов, понимая, что работать невозможно. Студентов, скорее всего, в ближайшее время будет немного из-за пандемии, а дальше нам ставят условия, которые означают конец работы. И в секторе остаются всего два человека. Еще можно, казалось нам, сохранить сектор и работу со студентами. И Наталья Иевлева, моя коллега, с которой мы и начали всю эту работу, идет к Цветковой, чтобы изложить свои представления и планы. Но не успевает это сделать, как Цветкова объявляет, что, конечно, сектор остается под руководством Дмитренко и будет переименован и прежняя работа его не нужна. Потому что нужна работа по созданию проектов каких-то мероприятий и по получению грантов. Но это не наша работа. И Иевлева увольняется.
- Архив сектора прикладной социологии ГРМ до его расформирования и после. Фотографии были размещены на странице Натальи Иевлевой в ФБ. Якобы некая начальница из Русского музея, увидев это вещественное доказательство обскурантизма, волюнтаризма и самоуправства, тут же распорядилась перетащить мешки с макулатаризованными материалами сектора прикладной социологии в Отдел рукописей ГРМ и там сфотографировать – вроде бы всё это сдано в архив, а не пойдет на помойку.
И остается один сотрудник. Цветкова ей предлагает самой выбирать и договариваться с отделами, готовыми ее взять. Договорилась, что сектор эстетического воспитания готов взять нового сотрудника, Но через неделю Цветкова уже отказывает в переводе , мотивируя тем, что не может передать ставку в другой отдел: «Решайте все со своим непосредственным начальником». И непосредственный начальник Дмитренко направляет сотрудника, у которого два высших образования и аспирантура, в информационный отдел, где ей предстоит сидеть за информационной стойкой, а в свободное время разрешено проводить занятия со студентами. Очень хорошо оптимизировали сотрудника…
– За информационной стойкой – это рассказывать, где туалет и где буфет?
– Да! Никогда не ожидала от Дмитренко, того, с чем я столкнулась в последний год.
– А она из чьих будет?
– По иронии судьбы она дочь Анатолия Федоровича Дмитренко, который был одним из инициаторов создания в 1974 году отдела социально-психологических исследований, он проработал в Русском музее всю жизнь, и мы всегда были с ним в теплых дружеских отношениях. Кстати, В.А.Пушкарев, который тогда был директором Русского музея, скептически относился к идее создания социологической службы в музее, но это было его личное мнение. Он уважал сотрудников, если сотрудники со стажем, профессионалы, решили, то значит, такой отдел музею нужен. А теперь Цветкова и Дмитренко решают судьбу нашего сектора, используя власть – и безо всяких объяснений.
– При этом я вижу, что директор ГРМ фактически самоустранился, как в этом случае, так и в других, все отдав на откуп этим персонажам – и в этом заключена главная причина волюнтаризма и самоуправства.
Вот такие нравы нынче господствуют в Русском музее. Вот такая тут история повседневности.
Михаил Золотоносов
- Скриншоты со страницы Натальи Иевлевой в ФБ.
Приложение 1
Советнику Президента Российской Федерации по вопросам культуры
В.И.Толстому
Председателю Комитета Государственной Думы по культуре
Е.А. Ямпольской
Президенту ИКОМ России
А.М.Шолохову
Проект обращения
Вынуждены обратиться к Вам в связи с возникшей ситуацией в Русском музее, в котором принимается решение, направленное на прекращение перспективного направления работы со студенческой молодежью, отвечающего целям государственной культурной политики и стратегии развития деятельности музеев на период до 2030 года.
Посетители художественных музеев – это нынешние или бывшие студенты, так как более 90% публики — высокообразованные люди, имеющие высшее и неоконченное высшее образование. Этот факт многократно подтвержден регулярными социологическими исследованиями. Поэтому привлечение в музей студенческой молодежи должно быть приоритетным стратегическим направлением развития музея.
Регулярные занятия со студентами вузов Санкт-Петербурга по специальной, нетрадиционной для музея методике свободной (фасилитированной) дискуссии проводятся только в Русском музее усилиями четырёх сотрудников. Суть их заключается в том, что молодые люди оказываются активно вовлечёнными в обсуждение, они высказывают свои собственные впечатления и мнения, пробуждается живой интерес к искусству.
Такая работа не просто способствует росту популярности музея среди широкой аудитории учащейся молодежи, она представляет собой суть современной стратегии работы с посетителями музеев во всем мире, а именно развитие культуры участия, преобразование музея в площадку общения.
Особая значимость этой работы в Русском музее состоит в том, что она прямо направлена на решение важнейших проблем государственной культурной политики – взаимодействие институтов культуры и системы высшего образования в формировании российской гражданской идентичности нового молодого поколения интеллигенции, ориентированной на ценности отечественной культуры и искусства.
Русский музей имеет самую крупную коллекцию русского искусства. В Санкт-Петербурге обучается около 350 000 студентов и более половины из них – представители практически всех регионов страны. Очевидно, что возможности расширения такой работы и её значимость огромны.
Ценность ее особенно актуальна в условиях нынешних изменений в сфере высшего образования. В последние годы в технических и естественнонаучных вузах сокращаются гуманитарные курсы, во многих вузах отменены курсы культурологии. Это влечет за собой печальные последствия, касающиеся формирования мировоззрения и культурного уровня нынешних студентов и будущих специалистов.
Занятия в музее проводятся преимущественно среди студентов негуманитарных вузов в рамках образовательных вузовских программ.
Большинство студентов негуманитарных вузов не интересуются изобразительным искусством и не посещают художественные музеи. Однако, благодаря тому, что занятия по методике свободной дискуссии организованы как практические занятия в рамках курсов культурологии, истории России (или других гуманитарных дисциплин, связанных с тематикой художественной культуры и искусства), эти студенты приходят Русский музей.
Посещение этих занятий у большинства вызывает интерес. Проведённый опрос показал, что после посещения занятия 30-40% студентов самостоятельно посещают Русский музей.
Поэтому такая работа со студенческой молодежью направлена на преодоление факторов, препятствующих развитию музеев – отсутствием стратегии привлечения новых посетителей и слабой интеграции с системой образования (По результатам социологического исследования «О проблемах и перспективах развития музейного дела в Российской Федерации», проведенном в 2019 г. по инициативе Министерства культуры РФ).
Применяемая методика является адаптацией для взрослой молодежной аудитории оригинальной методики VTS (Visual Thinking Strategies) – стратегии визуального мышления. В настоящее время программа VTS широко распространена в музеях США и Западной Европы, тогда как в Русском музее, благодаря решению руководства, создана угроза завершения работы по этому направлению в связи с сокращением количества занятых в ней сотрудников.
В настоящее время лишь четыре сотрудника способны проводить занятия-дискуссии. Срок обучения свободному владению методикой составляет около полу-года, и уже на этом основании все эти сотрудники являются ценными работниками.
Кроме того, обсуждение произведений может проходить лишь в небольших группах (7-12 человек), тогда как вузы часто присылают на занятия большие группы или даже весь поток студентов, которым читаются гуманитарные курсы (до 60 чел.). Это связано с сокращением в вузовских программах часов, отведенных гуманитарным дисциплинам, с расписанием, а также с организационными трудностями – для проведения занятий вне вуза преподавателю требуется специальное разрешение, и часто нет возможности присылать студентов в музей небольшими группами. Поэтому общее количество студентов в музее делят на малые группы, и занятия должны одновременно проводить сразу несколько сотрудников. Для расширения этой работы со студенческой молодежью необходимо увеличить количество занятых в ней сотрудников.
Сокращение количества сотрудников, способных проводить такие занятия, повлечет за собой вынужденный отказ крупных вузов от сотрудничества с музеем.
Помимо проведения занятий сотрудники занимаются также кропотливой работой по установлению контактов с вузами и привлечению их к сотрудничеству. Кроме того, сотрудники музея могут и должны распространять опыт работы со студенческой молодежью в других музеях страны, поскольку Русский музей является методическим центром по работе с художественными музеями РФ и ответственен за распространение в региональных музеях современных нетрадиционных методов работы с публикой, за обучение им музейных сотрудников.
Поэтому для расширения этой работы требуется увеличение количества занятых в ней сотрудников, тогда как руководство музея принимает решение об их сокращении.
Работа со студентами проводится в Русском музее с 2012 года, каждый год на занятия приходят 1000-1100 студентов, в настоящее время осуществляется сотрудничество с пятью вузами Санкт-Петербурга, и эта работа должна быть значительно расширена.
Подобно межведомственному образовательному проекту «Урок в музее», который реализуется в Москве и направлен на создание единого образовательного пространства школы и музея, работа со студентами в художественных музеях могла бы в будущем перерасти в проект, направленный на усиление гуманитарной составляющей в негуманитарных вузах.
Просим содействия Комитета в решении вопроса о продолжении работы Русского музея со студенческой молодежью Санкт-Петербурга в максимально возможном объёме.
Приложение 2.
Приложение 3
Приложение 4
