Есть три литературоведческих сюжета, по поводу которых споры не ослабевают из-за неубедительности официальных версий и невозможности доказать альтернативные ввиду отсутствия документов. Это, во-первых, проблема авторства «Тихого Дона», во-вторых, «Абрам Терц» как спецоперация КГБ СССР, начатая в 1956 г. (версию, напомню, поддерживали О.Ронен и С.Григорьянц, см. тут), и, наконец, в-третьих, детективная история смерти Сергея Есенина с оставшейся загадкой: самоубийство или убийство?
.
Речь в этой статье пойдет о третьем сюжете, а поводом для этой статьи стала публикация книги «Гибель С.А.Есенина: Проверка версии самоубийства. Материалы и исследования» (СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2023).
Инициатором и основным автором издания стал известный исследователь истории авангарда Андрей Крусанов. Работая над третьим томом «Русского авангарда» (напомню, что в 2010 г. вышло второе издание первого тома в двух книгах, а в 2003 г. – второй том, также в двух книгах) и дойдя до истории имажинизма, Крусанов споткнулся об официально и бездоказательно объявленное 28 декабря 1925 года и с этого момента активно поддерживаемое государством (сначала СССР, затем Россией) самоубийство поэта. Это повлекло за собой изучение всех известных сегодня обстоятельств и материалов, а итогом стала рецензируемая книга.
Забегая вперед, следует отметить, что изучение проблемы показало: нет ни одного объективного доказательства самоубийства Есенина в ночь с 27 на 28 декабря 1925 года в пятом номере гостиницы «Интернационал» (так тогда назывался «Англетер»), зато обнаружилось, что практически все документы, которые относятся к смерти поэта, либо не соответствуют инструкциям и содержат очевидные лакуны и противоречия объективным данным, либо были оперативно изъяты ГПУ и/или милицией. В результате возникли вполне обоснованные подозрения, что документы, имеющиеся в наличии, были в 1925 – 1926 гг. сфабрикованы, причем специально под официальную версию самоубийства. И эта фабрикация при ближайшем рассмотрении бросается в глаза, поскольку сделана небрежно, в полной уверенности, что правда в условиях тотальной цензуры все равно наружу не выйдет. То есть стоило критически проанализировать имеющиеся материальные объекты (посмертные маски), милицейские и медицинские документы, а также фотографии – и версия суицида оказалась под большим вопросом, а очевидные и необъяснимые лакуны и признаки фальсификаций вышли на первый план. Таков вкратце сюжет книги.
Книга состоит из двух разделов.
Первый раздел открывает предисловие «Версии гибели С.А.Есенина». Кратко подводя итог 60-летнего изучения проблемы, Крусанов подчеркнул, что с 1925-го и до конца 1980-х годов официально считалось, что Есенин покончил с собой. С 1989 года начали публиковаться материалы, которые ставили официальную, в точном смысле государственную, версию под сомнение.
Однако альтернативная версия существовала еще с 28 декабря 1925 года – есть соответствующие свидетельства поэтов Н.Л.Брауна и В.Ф.Наседкина, а также художника В.С.Сварога, который зарисовал мертвого Есенина после снятия его из петли.
Крусанов также разыскал и впервые опубликовал информационную заметку, опубликованную в рижской газете «Слово»:
«По Москве упорно циркулируют слухи, что поэт Есенин не покончил с собой, как гласит официальная версия, а отравлен чекистами. Самоубийство же было симулировано потом» (С.Есенин отравлен чекистами // Слово. 1926. № 43. 4 января).
Заметка доказывает, что версия убийства появилась сразу же после смерти Есенина.
В этой же заметке отмечалось:
«По Москве упорно циркулируют слухи, что поэт Есенин не покончил с собой, как гласит официальная версия, а отравлен чекистами. Самоубийство же было симулировано потом. Следователь Семеновский, ведший дело в направлении убийства поэта, а не самоубийства, был отстранен от дальнейшего следствия и заменен другим. Из кругов, близких к покойному поэту, сообщают, что Есенин в последнее время сильно досаждал советской власти своими едкими сатирами на коммунистические верхи, причем эти стихи нелегально размножались и тайно ходили по рукам».
Упомянутый Семеновский Петр Сергеевич был судебным медиком, который работал в Мосздраве, НКВД и Московском судебно-медицинском обществе. По внешнему виду трупа он мог понять, что смерть поэта была насильственной.
Обзор доказательств убийства Есенина, собранных следователем, полковником милиции Э.А.Хлысталовым, который провел независимое расследование и обнаружил свидетельства в пользу убийства, а также констатировал отсутствие неоспоримых доказательств официальной версии суицида (всего Хлысталов издал в 1991 – 2006 гг. пять книг и брошюр, а его первые статьи были опубликованы в 1989 г.), Крусанов завершил описанием социальных групп, которые вследствие политических причин отстаивают одну из двух причин смерти:
«1) государственные организации и ассоциированные с ними чиновники и служащие, обвиняемые в убийстве и сокрытии убийства С.А.Есенина. Правопреемники этих организаций вынуждены отстаивать всеми средствами версию самоубийства независимо от того, справедливы обвинения в их адрес или нет. Это их корпоративный интерес;
2) антисемитски настроенная часть национально-патриотических сил приписывает убийство Есенина троцкистам и использует эту версию как пример гонений на русских патриотов со стороны евреев;
3) антисталински настроенные интеллигентские круги приписывают убийство поэта сталинскому режиму, подавая его как один из примеров расправы над интеллигенцией;
4) некоторая часть либеральной интеллигенции также демонстрирует в этом вопросе “партийное” мышление. В своем принципиальном споре с национал-патриотами она не готова всерьез обсуждать вопрос об убийстве Есенина уже по одному тому, что эта тема была поднята и развита последними. Приверженность некоторой части либеральной интеллигенции официальной версии самоубийства поэта обусловлена также тем, что она по идейным соображениям ни при каких условиях не может солидаризоваться с националистами и должна отстаивать противоположную точку зрения;
5) академическое литературоведение (прежде всего есениноведческое сообщество) придерживается официальной точки зрения, — вероятно, по той причине, что оно институционально зависит от государства и не может идти на конфликт с последним по вопросу о смерти Есенина».
На основе этой остроумной классификации можно безошибочно предсказать, какими будут групповые и индивидуальные реакции на рецензируемую книгу; в частности, от либералов я с интересом жду того, что Стэнли Коэн остроумно назвал «моральной паникой».
В предисловии Крусанов подробно описал те социологические, психологические и даже психиатрические мотивировки, которыми обосновывали суицид современники в 1926 году и которыми поклонники этой версии с удовольствием манипулируют и сейчас. Исчезновение деревни дореволюционной и довоенной, ликвидация старого уклада лишили поэта животворной основы, и он понял, что его историческое время ушло. Дух нового времени обессмыслил жизнь Есенина, он разочаровался в «Руси советской», в комсомоле и тракторе, и потому убил себя.
Также виной суицида называли богему, кабаки и рестораны, в которых алкоголик Есенин (в его истории болезни, датированной 5 декабря 1925 года, среди других диагнозов значится: «delirium trem<ens> + halluc<inatia>», в просторечии – белая горячка) растратил свои силы.
В.Шершеневич акцентировал внимание на утрате популярности и отсутствии покупательского спроса на книги, что стало причиной депрессии и добровольной смерти.
Ленинградский корреспондент «Правды» в сообщении от 28 декабря 1925 г. прямо указал:
«В последнее время Есенин лечился в московской психиатрической лечебнице. По мнению друзей Есенина, самоубийство является выполнением давно задуманной мысли» (Самоубийство Сергея Есенина // Правда. 1925. 29 декабря. С. 11).
Действительно, Есенин был болен туберкулезом и вел разговоры о смерти, у него было угнетенное душевное состояние. Позднее писали о длительной душевной болезни, наконец, суицидные мысли есть в стихах.
«В этом контексте, – признает Крусанов, – самоубийство предполагается как логическое завершение того саморазрушения личности, на которое обрек себя Есенин, и воспринимается как психологически достоверное, само собой разумеющееся событие. <…> Психологическая аргументация является самой серьезной основой, на которой базируется версия самоубийства Есенина».
Сумма всех этих свидетельств и оценок дает достаточный материал для того, чтобы не занимаясь критическим анализом документов и материалов, не разбираясь в деталях актов и протоколов, не оценивая их достоверность, противоречивость и соответствие нормативам, рассуждать о психологии Есенина и делать не требующий посещения архивов и музеев вывод о том, что оснований для пересмотра официальной государственной версии самоубийства нет. При этом забавный парадокс заключен в том, что традиционное недоверие к любой продукции государства и «органов», к любым их категорическим выводам, в случае с Есениным почему-то не срабатывает, а доверие неожиданно оказывается безграничным и нерассуждающим.
Безусловно, абстрактно рассуждать о психологии легко и приятно, только объективным основанием такие рассуждения не являются. Крусанов отказался от этого варианта исследовательского поведения и занялся осмотром, изучением и критическим анализом данных, которые существуют объективно. Поэтому вслед за предисловием в книге идут три параграфа, в которых подробно описаны материалы Государственного музея истории российской литературы им. В.И.Даля, связанные со смертью С.А.Есенина (авторы обзора Д.Решетникова, В.Высоколов), документы о смерти С.А.Есенина в Отделе рукописей Института мировой литературы РАН и посмертные реликвии С.А.Есенина в Пушкинском Доме (автор Е.Кочнева).
На этой документальной и материальной основе, без опоры на психологию, Крусанов начал проверку версии самоубийства.
«Такое исследование было проведено на основании анализа материальных носителей информации, оставшихся после смерти поэта: фотографиях Есенина после снятия из петли и после вскрытия его тела, посмертной маске, фотографиях и рисунках обстановки в пятом номере гостиницы «Англетер», сделанных 28–29 декабря 1925 года».
Этот второй раздел в книге занимает 90 страниц, поэтому подробно описать его в рецензии невозможно. Остановлюсь на самых важных, с моей точки зрения, моментах.
Сомнение в правдоподобии официальной версии вызывает уже способ самоубийства. Известно, что у Есенина был револьвер, а в Ленинград он приехал со всеми своими вещами («В Ленинград он приехал 24 декабря на постоянное жительство…» – отметил корреспондент «Правды» в заметке от 28 декабря 1925 г.), следовательно, у Есенина в Ленинграде был и револьвер.
Крусанов в этой связи резонно заметил:
«Проще всего ему было покончить счеты с жизнью выстрелом из револьвера. Это быстро, надежно и не слишком мучительно. Но, имея револьвер, Есенин повел себя странно и непонятно. Сначала зачем-то перерезал себе сухожилие на правой руке, потом с перерезанным сухожилием закрепил веревку на трубе центрального отопления под самым потолком и повесился. Причем на следующий день выяснилось, что из есенинского номера пропали не только револьвер, но и его пиджак. Вся эта ситуация с самоубийством выглядит странно и малоубедительно».
Точнее, выглядит неумелой инсценировкой.
Первый сюжет, связанный с анализом материальных носителей, касается тех фотографий номера 5 гостиницы «Англетер», которыми мы сейчас располагаем. Фотографии тела, висящего на трубе парового отопления, в наличии нет, хотя ее должны были сделать, и ее отсутствие – это самый подозрительный и настораживающий факт.
«Весьма важным для дознания и следствия является запечатлеть общий вид картины, обстановки, окрестностей у места происшествия, где произошло убийство, или же на месте обнаружения трупа. Никакие описания не могут охватить и передать так точно всех мелочей, как может запечатлеть это фотография. Поэтому во всех случаях обследования мертвых тел на местах их обнаружения лучше всего при составлении протокола осмотра, запечатлевающего в себе многое, что не может передать фотография, делать снимок как трупа, так и окружающей его обстановки и местности. Если на трупе усматриваются повреждения, иногда довольно значительных размеров или с характерными особенностями, с выявлением редко встречающихся признаков, свойств, формы <…>, то надлежит помимо съемки трупа в целом сфотографировать в большем размере отдельно область самого повреждения» (Наружный осмотр трупа на месте происшествия или обнаружения его: Практическое пособие для следователей, работников милиции и судебных медиков. Харьков, 1929. С. 18).
Неизвестно, были сделаны фотографии тела поэта, висящего на трубе, или нет. Их следовало приложить к протоколу осмотра места самоубийства. Это грубейшее нарушение процедуры осмотра места происшествия допущенное сотрудником милиции.
Есть несколько фотографий комнаты № 5, сделанных фотографом В.В.Пресняковым, вероятно, на следующий день после отправки тела Есенина в покойницкую Обуховской больницы. Комната, изображенная на этих снимках, была, можно сказать, музеефицирована: «чисто убрана, никаких следов беспорядка, ни окурков, ни плевков, которые отмечались мемуаристом, не заметно. Не видно также есенинских чемоданов, которые должны были там быть». То есть все эти фотографии являются постановочными. На одной из них видна поваленная вправо высокая тумба, на которой якобы стоял Есенин перед тем, как спрыгнуть с нее. Причем сопоставление различных фотографий указывает на то, что мебель и вещи при фотографировании перемещались, то есть реальной обстановки в номере во время обнаружения тела Есенина фотографии не отражают и нам они не известны.
Фактически взамен документальных свидетельств, которые следовало сделать сразу же при обнаружении трупа, мы имеем дело с очевидной попыткой их скрыть. Невозможно предположить, что в ленинградской милиции не было дежурного фотографа для того, чтобы при обнаружении висящего трупа сделать фотографии в соответствии с принятым порядком описания места происшествия.
Попутно Крусанов разъяснил происхождение пальто, которое видно на снимке. Вероятнее всего, оно принадлежит С.А.Толстой-Есениной, которая 29 декабря 1925 года была в Ленинграде, участвовала в подготовке тела к гражданской панихиде и наняла фотографа В.В.Преснякова. Строго говоря, из списка достоверных свидетельств смерти поэта эти «чистенькие» постановочные фотографии можно вычеркнуть.
Не менее важен анализ фотографий, на которых изображено тело Есенина, снятое из петли. Эти фотографии были сделаны сотрудниками ателье М.С.Наппельбаума 28 декабря 1925 г.
При сравнении этих фотофиксаций с рисунками В.С.Сварога, «зарисовавшего тело Есенина, лежащее на полу, еще до того, как его переложили на кушетку, можно заметить, что растрепанная одежда была быстро приведена в относительный порядок: расстегнутые брюки были застегнуты, рубашку заправили под брюки, сорванные подтяжки были пристегнуты на место».
И опять были грубо нарушены не только требования пособия «Наружный осмотр трупа на месте происшествия или обнаружения его» (1929), процитированного выше, но и инструкции из книги С.Н.Трегубова «Основы уголовной техники» (Пг., 1915. С. 24–25):
«Следует принять за правило ничего не трогать с места и даже ни к чему не прикасаться руками, пока не произведено фотографических снимков», «фотографировать обстановку преступления необходимо с разных точек зрения, т.е. с различных пунктов».
Нарушителями выступили участковый надзиратель Н.М.Горбов и целая бригада агентов Активно-секретного отделения уголовного розыска. Видимо, они имели общую установку. В результате непонятно, когда образовался беспорядок в одежде: до повешения или во время снятия из петли.
Причем сделанные сотрудниками ателье М.С.Наппельбаума «фотографии несут уникальную информацию о ранах на лице и правой руке Есенина, которая не отражена в акте осмотра тела и акте судебно-медицинского исследования. Это 1) воронкообразное углубление под правой бровью, 2) косая вмятина на лбу, 3) рана на внешней стороне правой руки между локтем и кистью и 4) рана (в виде вытянутого стерженька) в области внутреннего угла правого глаза».
Игнорирование указанных повреждений не списать на счет чьего-то недосмотра, это намеренное сокрытие фактов.
Особое внимание Крусанов уделил воронкообразному углублению под правой бровью, оно зафиксировано только на одной из фотографий, сделанной 28 декабря 1925 года в пятом номере гостиницы «Англетер». На всех остальных изображениях лица мертвого Есенина эта рана видна либо искаженно после вторичных изменений, произошедших в результате вскрытия тела, либо в отреставрированном виде, как белое или темное пятно на коже, либо не видна вообще».
Все дело в том, что «эта рана очень неудобна сторонникам версии самоубийства поэта, поэтому она не зафиксирована в официальных документах: ни в акте осмотра, ни в акте вскрытия тела. Люди, оформлявшие версию самоубийства поэта, сделали вид, будто этой раны не существует, поскольку иначе пришлось бы объяснять ее происхождение. В декабре 1925 года на это никто не решился».
В существующих документах (акт участкового надзирателя Н.М.Горбова и заключение судмедэксперта А.Г.Гиляревского) не получили объяснения также косая вмятина на лбу, рана на внешней стороне правой руки между локтем и кистью и рана (в виде вытянутого стерженька) в области внутреннего угла правого глаза.
Также нет фотографий тела со спины и затылочной части головы, поэтому, скажем, проверить версию пулевого отверстия под правой бровью с выходным отверстием на затылке невозможно, хотя «внутренний диаметр воронкообразного отверстия под правой бровью (7,2 мм) с учетом эластических свойств мягких тканей сопоставим с калибром пули от нагана (7,79–7,82 мм)». Невозможно проверить и прижизненную рану на затылке, на которую указывали информанты. Таким образом, отсутствуют важнейшие доказательства по делу: фотофиксации тела, висящего в петле, и фотофиксации снятого из петли тела со спины. А раны, которые отлично видны на фотографиях и посмертной маске, но противоречат версии суицида, просто были проигнорированы, что можно объяснить только умыслом.
Естественно, Крусанов подробно проанализировал возможный генезис этих ран и, в частности, высказал предположение, что косая вмятина на лбу – «это след от рукоятки нагана», а «углубление в виде “вытянутого стерженька” оказывается следом от курка нагана (не путать со спусковым крючком). Размеры курка: 7,5×4 мм, длина 15 мм, что при учете эластических свойств кожи и мягких тканей лица хорошо совпадает с размерами “вытянутого стерженька” в области внутреннего угла правого глаза на посмертной маске Есенина».
Безусловно, это только гипотеза, однако она возникла на фоне необъяснимого исчезновения фотографий трупа, которые обязаны были сделать и поместить в «Дело № 89 о самоубийстве поэта Есенина», а также с учетом необъяснимого игнорирования всех перечисленных выше ран.
На этой основе закономерно возникает версия о насильственной смерти, с одной стороны, и о сознательной подгонке следственных документов под версию суицида. Нетрудно предположить, кто мог заставить все это сделать: конечно же не какие-то бандиты, а «органы», ГПУ. Сами убили, сами попытались замести следы, не особенно стараясь все тщательно зачистить и скрыть.
Дальше по списку идут следы на шее трупа Есенина, то есть странгуляционные борозды на шее. Начинается сюжет с безграмотной записи в акте осмотра, составленном участковым надзирателем Н.М.Горбовым: «шея затянута была не мертвой петлей, а только одной правой стороной шеи». Понять это невозможно. В акте вскрытия, находящемся в следственном деле, описано так: «на шее над гортанью – красная борозда, идущая слева вверх и теряющаяся около ушной раковины спереди; справа борозда идет немного вверх к затылочной области, где и теряется; ширина борозды с гусиное перо».
В итоге понять, как веревка была закреплена на шее Есенина, трудно. Однозначная трактовка затруднительна.
Поэтому Крусанов занялся тщательным изучением фотоматериалов, и это позволило снова обнаружить подробности, не включенные в акты. Выводы сводятся к тому, что мертвой петли на шее не было, а более вероятно повешение уже мертвого тела, тем более, что различима странгуляционная борозда не только от витой веревки, но еще и вторая, гладкая, борозда, перпендикулярная позвоночнику, причем «плавного перехода между двумя видами странгуляционных борозд на фотографии незаметно, наоборот, наблюдается весьма резкий контраст между ними, что дает основание говорить об их независимости друг от друга».
В акте опытного патологоанатома А.Г.Гиляревского вторая борозда, возможно, от ремня, вообще не отмечена, да и вообще Гиляревский почему-то не проводил исследование мягких тканей шеи. Во всяком случае, в его акте, которым мы сейчас располагаем, такое исследование не отмечено.
Возникает предположение, что Есенина сначала ударили наганом по лицу, потом он был задушен ремнем, а затем подвешен, поскольку анализ странгуляционной борозды от витой веревки и то, как тело могло держаться на ней в висячем положении, больше напоминает повешение трупа, поскольку при неизбежных агональных судорогах при суициде тело выскочило бы из той петли, которая соответствует странгуляционной борозде от витой веревки.
Особый интерес представляет изучение акта участкового надзирателя Н.М.Горбова. Крусанов обратил внимание на важнейшее обстоятельство: версия самоубийства была сформулирована еще до приезда милиции и врачей, а ее источником был управляющий гостиницей, сотрудник ГПУ В.М.Назаров.
По официальной версии он обнаружил тело утром 28 декабря 1925 г. (хотя имеется «позднейшее свидетельство вдовы управляющего «Англетером» о том, что ее муж был вызван в гостиницу в связи со случившимся там несчастьем еще поздним вечером 27 декабря») и позвонил в милицию, после чего в гостиницу прибыл милиционер Горбов «согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих., о повесившемся гражданине в номере гостиницы» (Акт, составленный Н.М.Горбовым). В акте слово «повесившийся» употреблено трижды, но ни одного доказательства самоубийства ни в акте, ни в материалах следственного дела нет.
Попутно стоит отметить, что заявление о смерти должно было составляться администрацией гостиницы «Интернационал» (пр. Майорова, 10) в трехдневный срок. Однако заявление почему-то составил В.Эрлих. Хотя в акте милиционера Горбова, участкового надзирателя 2-го отделения ЛГМ (Ленинградской губернской милиции), упомянут управляющий гостиницей Назаров В.М., который позвонил в милицию по телефону и сообщил «о повесившемся гражданине в номере гостиницы». Это существенное несоответствие установленному порядку подачи заявления о смерти.
В дополнение к сведениям, собранным Крусановым, следует отметить, что к заявлению о смерти при подаче документов в ЗАГС должно было прилагаться медицинское свидетельство о смерти, подписанное сотрудником скорой помощи К.М.Дубровским, выезжавшим на вызов в № 5 гостиницы «Интернационал» и отметившим, что смерть наступила в 4-5 часов утра 28 декабря 1925 г. (см.: Самоубийство поэта Сергея Есенина // Новая вечерняя газета.1925. 29 декабря. С. 5). Однако самого медицинского свидетельства нет, что является еще одним очевидным нарушением.
Надо полагать, что врач, конечно, составил документ, но он был затем аннулирован милицией или ГПУ, а вместо медицинского свидетельства о смерти в «Выписи о смерти» (выданной столом записей актов гражданского состояния Московско-Нарвского совета 29 декабря 1925 г. и включенной в «Дело № 89 о смерти Сергея Александровича Есенина») стал фигурировать акт вскрытия, произведенного патологоанатомом А.Г.Гиляревским в морге Обуховской больницы. На этот документ и сделана ссылка в «Выписи о смерти»: «12. Фамилия, имя и подробный адрес врача, выдавшего свидетельство о смерти, а также № свидетельства. Врач суд. мед. эксперт Гиляревский № 1017». Это еще одно нарушение.
Не менее интересны обстоятельства, связанные с этим Дубровским. Крусанов не включил их в книгу, поскольку не полагался на воспоминания и слухи, а занимался исключительно тем, что существует объективно, но я хочу их привести.
Казимир Маркович Дубровский (1892–1979) публично признавался, что 28 декабря 1925 года он, тогда брат милосердия станции № 2 ленинградской «Скорой помощи», выезжал в «Англетер» и помогал констатировать смерть Есенина. В ходе исследования Э.Хлысталова и В.Кузнецова выяснилось, что заведующий ленинградской «Скорой помощью» М.А.Мессель 8 января 1926 г. издал приказ № 34, в четвертом параграфе которого было сказано: «Полагать больным брата милосердия станции № 2 Дубровского Казимира с 8 января. Справка: донесение по станции № 2 на 8 января». §3 того же приказа удостоверяет, что брат милосердия Дубровский и до официального разрешения заведующего уже на работе не появлялся, а с 13 января его продолжал замещать товарищ Бунин. Почему-то Дубровского, попавшего в историю, быстро отправили подальше от центра событий, и это симптоматично.
Дубровский вспоминал, что на место происшествия помимо кареты «Скорой помощи» приезжала еще и бригада УГРО. При этом выезд и этой бригады, и кареты «Скорой помощи» состоялся НОЧЬЮ. Именно ночью, когда и был обнаружен труп Есенина. Хотя управляющий гостиницей «Интернационал» Назаров якобы обнаружил труп Есенина только утром.
Но что происходило ночью в № 5 гостиницы, где Дубровский встретился с сотрудниками УГРО, что он увидел, что делали с трупом сотрудники УГРО, где медицинское свидетельство о смерти Есенина, он не рассказал. Зато ему принадлежит историческая фраза: «Я ни за что сидел 30 лет, а за что-то и тем более не хочу!». Дубровский был арестован в 1937 г, реабилитирован в 1955 г., позднее стал известным психотерапевтом (см. тут).
Вообще Горбов – вернусь к его акту – вопреки служебным обязанностям, не проводил расследования, а оформлял изначально объявленное самоубийство. Состояние тела он описал небрежно, не указал все раны, намеренно непонятно описал расположение веревки на шее, не обеспечил фотографирование трупа в висячем положении, ничего не написал о странгуляционных бороздах, не отметил, в каком месте веревка была прикреплена к трубе отопления, не исследовал, мог ли Есенин дотянуться до этого места. Хотя «при обследовании петли и узлов указывается положение ее на шее, место расположения узла; далее описываются свойство и особенности петли и узла, и особенно надо не забыть до снятия петли с шеи обследовать расположение узла. Этот последний по снятии трупа с петли может изменить свое положение».
Горбовым также не был исследован и определен материал веревки (петли), откуда Есенин ее взял, каким образом она держалась на трубах и почему не сползла при конвульсиях тела в момент повешения. Ничего этого Горбов не сделал, фактически не выполнил большую часть из того, что должен был сделать согласно упомянутому пособию «Наружный осмотр трупа на месте происшествия или обнаружения его». Кстати, Горбов должен был составить протокол, но вместо этого почему-то написал некий малосодержательный акт.
Вывод Крусанова:
«Если попытаться найти какую-либо “систему” или тенденцию в описании ран и повреждений на теле Есенина, запечатленных в акте Н.М.Горбова, то можно сказать, что у него опущены все наиболее крупные и заметные раны и повреждения, а указаны только мелкие, легкие и малозаметные, которые не могли служить причиной смерти и которые можно было интерпретировать, что они нанесены себе самим покойным. Таким образом, кажущаяся на первый взгляд “небрежность” описания Н.М.Горбовым состояния тела Есенина при внимательном рассмотрении оказывается сознательной подгонкой под версию самоубийства».
Этот вывод относится и к описанию комнаты как места происшествия, а также к странному исчезновению веревки, которую по инструкции обязательно следовало передать для судебно-медицинского исследования вместе с трупом как важнейшее вещественное доказательство факта суицида.
Все помнят, что в «Четвертой прозе» О.Мандельштам вспомнил строчку Есенина («не расстреливал несчастных по темницам») и упомянул, что есть «некий Митька Благой – лицейская сволочь, разрешенная большевиками для пользы науки, – сторожит в специальном музее веревку удавленника Сережи Есенина». Возможно, Осип Эмильевич намекал, упомянув «спецмузей», на связь Благого с ГПУ. Во всяком случае вполне вероятно, что эта веревка вместе с другими доказательствами убийства была оперативно изъята ГПУ и поэтому до патологоанатома А.Г.Гиляревского не доехала. В нарушение, повторю, требований всех норм и инструкций. Уже сам по себе этот факт наводит на размышления.
Отдельный сюжет составляет исследование Крусановым повалившейся тумбы, с которой Есенин якобы спрыгнул, чтобы повиснуть в неправдоподобной для суицида петле, в которой в висячем положении мог держаться только труп. На обоях видна наклонная борозда, которую эта тумба прочертила, падая, своим краем. Крусанов подробно реконструировал суицид с участием тумбы и сделал вывод:
«если бы Есенин использовал тумбу в качестве подставки при самоповешении, то он не мог бы проделать вышеописанные манипуляции с тумбой. Это было сделано кем-то другим после смерти Есенина».
«Падение тумбы» было не более, чем имитацией в рамках неумелой инсценировки.
И другой вывод:
«описание Н.М.Горбовым места происшествия, как и описание тела, сделано максимально неопределенно, так, чтобы оно не противоречило версии самоубийства. Той же стратегии (подгонки фактов под версию самоубийства) Н.М.Горбов придерживался и при опросе свидетелей». Что же касается тумбы, то ее высота (120 – 125 см) вообще «оказалась ниже, чем расстояние от пола до ног Есенина (примерно 1,5 м), что подтверждается также указанием милиционера на то, что тело висело под самым потолком».
Акт вскрытия тела Есенина был составлен ленинградским судмедэкспертом А.Г.Гиляревским. В акте также не отмечены раны, которые выпадают из версии суицида, не упоминается отсутствие крови вокруг порезов на руках, не отмечена вторая странгуляционная борозда от ремня и отсутствие веревки, на которой висело тело. Поэтому не были сопоставлены материал веревки и размеры странгуляционной борозды, а также не было выполнено еще одно обязательное условие: «вскрытие должно быть дополнено еще исследованием странгуляционной борозды в проходящем свете. Без этого последнего вскрытие не может считаться сделанным удовлетворительно, так как только это исследование странгуляционной борозды открывает в ней свойства и явления, на основании которых может быть разрешен вопрос, прижизненно или посмертно была наложена петля на тело погибшего. Это исследование борозды может быть выполнено только медиком при судебно-медицинском вскрытии» (Наружный осмотр трупа на месте происшествия или обнаружения его. С. 64). Однако в акте вообще не рассматривается вопрос о самоубийстве или убийстве. Это Гиляревский вообще не констатировал.
Иначе говоря, акт оказался чересчур кратким, поэтому в архиве «Бюро судебно-медцинской экспертизы» (Петербург, Екатерининский пр., 10) Крусанов ознакомился с другими актами Гиляревского. Вообще посещение этого Бюро принесло два очень важных, практически сенсационных результата. Во-первых, оказалось, что оригинал акта содержался в персональной книге «Протоколы вскрытия мертвых тел», которую имел в 1920-е годы каждый судмедэксперт. В эту книгу под диктовку эксперта записи делал лаборант или санитар.
Крусанов:
«На вопрос, где книга Гиляревского “Протоколы вскрытия мертвых тел” за 1925 год, работники Бюро ответили, что она была изъята сотрудниками ГПУ сразу после вскрытия тела Есенина. Таким образом, оказалось невозможно проверить, насколько текст акта вскрытия, хранящегося в следственном деле, соответствует тексту, записанному в книгу. Но возникает вопрос: если он полностью соответствовал акту вскрытия тела Есенина из следственного дела, то какой смысл изымать первоисточник?».
Во-вторых, Крусанов изучил книги актов Гиляревского за период 1 января 1926 – 1 марта 1928 г., в которых выявил 40 актов о вскрытии тел повесившихся самоубийц. «Они были написаны в разной форме: одни с подробным описанием результатов внешнего и внутреннего осмотра тела, совершенно непохожие на акт вскрытия Есенина, другие – с кратким описанием, более близкие по форме к исследуемому акту, третьи – совсем краткие. Но в какой бы форме ни были написаны акты, общей их чертой была фраза: “смерть последовала от асфиксии вследствие самоповешения” или “смерть произошла от асфиксии вследствие повешения. Отсутствие знаков борьбы говорит за самоповешение”».
Но только в акте вскрытия тела Есенина указано: «Смерть Есенина последовала от асфиксии, произведенной сдавливанием дыхательных путей через повешение». Упоминания о самоповешении нет.
Наконец, есть еще один важный факт: в 1955 г. при похоронах матери Есенина в могилу поэта обнаружилось, что там находится гроб, не соответствующий описанию и фотографиям гроба Есенина.
Зафиксирован также рассказ шофера ГПУ, который сообщил, что в ночь после похорон с 31 декабря 1925 на 1 января 1926 г. гроб с телом Есенина был выкопан и унесен, а шофер потом закапывал пустую могилу. Возможно, это сделали потому, что череп был проломлен или имел пулевое отверстие, а шейные позвонки переломаны (такие непроверенные данные есть). Насколько все эти сведения достоверны – неизвестно, но такие сведения есть. Однако все попытки эксгумации, т.е. объективной проверки достоверности, ни к чему не привели. Государство много лет сопротивляется прояснению этого вопроса, хотя, казалось бы, чего уж проще…
В Отделе рукописей Института мировой литературы РАН хранится «Дело № 89 о самоубийстве Сергея Александровича Есенина». В частности, в этом деле хранятся и Акт осмотра места происшествия, составленный милиционером Н.М.Горбовым, и «Акт, составленный судмедэкспертом А.Г.Гиляревским о результатах вскрытия тела С. А. Есенина 29 декабря 1925» – описанный выше документ, вызывающий неустранимые сомнения в аутентичности оригиналу, исчезнувшему в недрах ГПУ.
Интересна одна деталь «Дела № 89» – его обложка, скан которой Крусанов заказывал в ИМЛИ. Деталь не является доказательством, но выразительно иллюстрирует все сказанное выше.
Во-первых, очевидно, что надпись на обложке с избыточными украшениями букв, сделанная витиеватым почерком не соответствует тем стандартным надписям, которые обычно делают на обложках такого рода дел.
Во-вторых, в левом нижнем углу видно название типографии: «Мосполиграф Профтехшкола Б. Садовая 23». То есть дело было открыто помощником губернского прокурора по 1-му участку гор. Ленинграда, а обложка отпечатана в московской типографии. Не странно ли это?
То есть понятно, что это обложка не подлинного дела, а его имитация, позже сделанная некими «органами» для передачи (как полагает Крусанов, в 1938 году) в недоступный для простых смертных архив Института мировой литературы им. А.М.Горького, где дело, вероятно, держали на специальном хранении (вероятно, поскольку дела есенинского фонда № 32 в ОР ИМЛИ нет и даже точно не известно, какая организация и когда это дело в ИМЛИ передала).
И такими же сделанными специально под версию суицида «художественными» имитациями являются документы, которые в это дело включены – прежде всего, заключение судмедэксперта А.Г.Гиляревского, оригинал которого до сих пор засекречен.
Короче, как выясняется, работа по созданию версии прикрытия была проделана крайне непрофессионально. Но для кого было стараться все сделать чисто и правдоподобно, если никто не мог и предположить, что материалы «Дела № 89» когда-либо станут доступны исследователям, не ангажированным властью, и будут опубликованы (впервые в 1991 г. в брошюре Эдуарда Хлысталова «Тайна гостиницы “Англетер”»).
Кстати, с 1956 г. под личным наблюдением начальника УКГБ Московской области М.П.Светличного находились родственники Сергея Есенина, которые теоретически могли поделиться с кем-либо «неправильной» информацией.
Особо стоит отметить, что благодатной темой причин убийства Есенина, скорее всего политических, Крусанов не увлекся, посчитав это отдельной проблемой, для разрешения которой нет материалов. Разгадка может храниться только в архиве ФСБ, если там за сто прошедших лет не уничтожили все материалы ГПУ, касающиеся смерти Есенина.
В рижской газете было высказано предположение, что «Есенин в последнее время сильно досаждал советской власти своими едкими сатирами на коммунистические верхи, причем эти стихи нелегально размножались и тайно ходили по рукам».
Фантазируя, можно предположить, что агенты ГПУ провели обыск пятого номера гостиницы «Интернационал», чтобы обнаружить «едкие сатиры», но, как говорится, что-то пошло не так: Есенин оказал сопротивление и в результате «эксцесса исполнителя» был убит. Но это не более, чем фантазия.
Такой же фантазией являются героические заявления о том, что «Л.Д.Троцкий не мог простить слов, оброненных им (Есениным. – М.З.) однажды за столиком в берлинском ресторане, что, мол, “не поедет в Россию, пока там правит Троцкий-Бронштейн”. Именно эти “националистические” слова и стали, как полагают современные есениноведы, причиной убийства поэта в Ленинграде 24 декабря 1925 г.» (Вдовин А.И. Подлинная история русских. ХХ век. М., 2010; дата смерти неверно указана автором). Замечу, что Вдовин – историк-патриот с «русским взглядом», один из авторов скандального учебного пособия для вузов «История России. 1917 – 2009» (М., 2010).
Объективно известно только одно: официально объявленная государством версия самоубийства с помощью тех документов и материальных предметов, которыми мы сейчас располагаем, не может быть доказана: слишком много противоречий, нарушений, множество материалов отсутствует, а в лакунах есть строго продуманная система. Пазл не сходится.
Крусанову даже не удалось ознакомиться с Книгой записей смертей Московско-Нарвского района Ленинграда за декабрь 1925 г., которая хранится в Отделе ЗАГС Кировского района Санкт-Петербурга (статью об этом, размещенную на сайте журнала «Город 812» 18 апреля 2023 г., см. тут).
Проверить, как смерть Есенина описана там, есть ли обязательная ссылка на медицинское свидетельство о смерти К.Дубровского – это вполне естественно в сложившейся неопределенной ситуации. Отказ был мотивирован тем, что эта Книга мертвых пока якобы является документом для служебного пользования (хотя это ложь, законом это не установлено), и лишь через 100 лет после декабря 1925 г. книга будет передана в Центральный государственный архив Санкт-Петербурга (согласно ч. 1 и 2 ст. 77 Федерального закона от 15.11.1997 № 143-ФЗ «Об актах гражданского состояния»), и там с ней можно будет работать. Однако при этом сотрудник ЗАГС не исключил, что еще до передачи Книги записей смертей в ЦГА СПб она может быть уничтожена, если поступит такой приказ (!).
Любопытное предупреждение, не правда ли? Не поступил ли уже приказ на уничтожение этого архивного документа?
Михаил Золотоносов
.
P.S. В заключение должен сделать одну важную оговорку. В социологии науки есть понятие «самодумов»: это такие ученые, которые, находясь в изоляции и не зная, что большинство уже достигло консесуса по определенному вопросу, а идея, которую они развивают, отвергнута большинством как устаревшая, абсурдная и не подтвержденная данными, эту самую идею развивают.
К Крусанову это не относится, потому что всю литературу, доказывающую обе версии, он изучил (включая и материалы в интернете), но отнесся к ней сугубо критически. Отсюда, с одной стороны, библиография книг и статей о смерти Есенина за 1989 – 2021 гг., с другой стороны, напечатанные в разделе «Приложения» две рецензии. Первая на книгу «Смерть Сергея Есенина: Документы. Факты. Версии» (1996), вторая на книги В.Кузнецова «Тайна гибели Есенина» (1998) и «Сергей Есенин. Казнь после убийства» (2004). Причем если в первой рецензии Крусанов показал несостоятельность защиты официальной версии государственными судмедэкспертами, то во второй рецензии продемонстрировал ошибки одного из активных защитников версии убийства, ошибки, которые доказательство этой версии компрометируют.
