Сергей Бодрунов: «Я работал на расстрельной должности в расстрельное время»

   – Сергей Дмитриевич, когда Валентина Матвиенко приглашала Вас на должность главы КЭРППиТ, какие задачи она ставила перед вами? Кризис ведь в то время уже набирал обороты.

– Я бы уточнил – кризис был в самом разгаре. Проблемы стремительно росли во всех секторах, а экономические показатели пикировали вниз. Не буду сыпать цифрами – мы их публиковали достаточно. Знаете, в авиации есть известная ситуативная последовательность – пике, штопор, катастрофа. Так вот, говоря моим родным авиационным языком, состояние экономики грозило перейти в штопор. Валентина Ивановна поставила “простую” задачу: остановить кризис в экономике города, найти болевые точки и соответствующие механизмы их купирования. Одно дело и одни задачи, когда экономика растет, как это было до осени 2008 года, и совсем другое дело, когда она падает, причем фактически неуправляемо. И она обратилась ко мне, как к управленцу, известному ей своими неплохими результатами в промышленности, особенно в периоды предыдущих кризисов. Действительно, если кто-то знает мой бизнес, может легко убедиться, что в периоды кризисов мои компании твердо стояли на ногах и, накопив определенный потенциал и возможности, активно росли в посткризисные периоды. И я сказал Валентине Ивановне, что в случае перехода в правительство в этот раз такой возможности я буду фактически лишен – ведь госслужащий по закону не может лично управлять своими активами “параллельно” основной работе. Валентина Ивановна сказала замечательную фразу: “Всех денег не заработаете! Вы и так уже вполне состоятельный и состоявшийся человек. Сейчас надо поработать на город. Или страшно?”.

Я, конечно, понимал, что, если соглашусь – придется идти на “расстрельную” должность в “расстрельное” время. Но отказаться после этих слов уже не смог. Тем более, что предложение было сделано прилюдно, на совещании в Торгово-промышленной палате, как говорится, “перед лицом моих товарищей” – капитанов питерской промышленности.

Мы договорились с Валентиной Ивановной об определенном компромиссе. Я иду работать в правительство Санкт-Петербурга на период кризиса и, как умею, буду решать антикризисные задачи – до достижения стабилизации. Сколько времени это займет – было не очень ясно. Два-три квартала, год, больше или меньше. Поэтому контракт был подписан стандартный, без указания срока завершения моей работы.

– Но Вы же предполагали для себя какой-то конкретный срок?

– Шесть месяцев. Все мои заместители, управляющие моих компаний знали это. В моем понимании это был предел, после которого при любом раскладе в экономике могли возникнуть серьезные проблемы с устойчивостью передаваемых мною в управление активов. Без хозяйского глаза в моем сложном бизнесе, где решения надо, особенно в быстро меняющихся кризисных условиях, принимать оперативно, и они должны быть правильными, за более длительный период могли накопиться определенные “неправильности”, деформации, исправлять которые впоследствии будет непросто. Да и острая фаза кризиса, в моем видении, не должна была быть больше полугода.

– Однако у всех сложилось впечатление, что Вы пришли на постоянную работу, и даже продали какие-то активы?

– Это не так. Конечно, я по совету губернатора не афишировал наши договоренности – иначе реально просто было бы невозможно работать. Все относились бы ко мне как “временщику”, и если вы знаете чиновный люд, согласитесь, что большинство просто пережидало бы период моего управления вместо исполнения поставленных мною задач. Но всем, кому надо, об этом было известно, и даже кое-какая информация временами просачивалась. Что же касается активов, то кое-что, в связи с невозможностью быстро передать реальным управляющим, действительно пришлось продать, хотя время для этого было самое неудачное. К счастью, больших продаж не было. 

– Как Вам показалась новая работа?

– Сложное ощущение. Пришлось сразу погрузиться с головой в изучение “поляны” – и в состояние экономики города во всех аспектах – макроэкономическом, социально-экономическом, отраслевом, и в вопросы оперативного управления комитетом экономики. Первые недели фактически не вылезал из кабинета, посещая только обязательные мероприятия типа заседаний правительства и планерок у губернатора, да среди ночи выезжая домой – принять душ и переодеться. По другому не получалось – просто время было очень жаркое. Я приступил к работе 17 февраля, а 17 марта уже докладывал в правительстве, а затем и в ЗАКСе, результаты нашего анализа итогов 2008 года, текущего состояния экономики, развернутый анализ причин и последствий кризисных явлений для городской экономики и предлагаемые пути стабилизации и выхода из кризиса. Вчерне это уже был антикризисный план. Полный же проект плана – так называемые “Основные мероприятия правительства Санкт-Петербурга по преодолению последствий экономического кризиса” – был представлен на следующем заседании правительства, 30 марта. Он был принят правительством за основу, и с учетом того, что в это время появился антикризисный план федерального правительства, нам было поручено его доработать в течение двух-трех недель. Я постарался уложиться в неделю. Почему? Да потому что давление на комитет, да и на меня лично со стороны различных бизнес-структур, представителей разных органов государственного управления, отдельных депутатов разных уровней и других уважаемых людей, СМИ было колоссальное. Я понимал, что если поддамся на разного рода “предложения” – я буду им лучшим другом, но план умрет, не родившись, потому что это будет не комплексный и системный, а лоббистский документ, содержащий набор надерганных мероприятий, не позволяющий решать стоящие перед ним задачи. На моих внутренних весах с одной стороны была большая гиря – “правильность” документа для пользы дела, как я это понимал, с другой стороны – человеческие отношения с разными людьми, структурами, центрами и силами влияния – множеством гирек, которым нельзя было дать перевесить. Поэтому и срок колебания этих весов для минимизации последствий я старался предельно уменьшить. Был жестко ограничен доступ в комитет, отключены телефоны, минимизированы контакты. План мы сдали в правительство 8 апреля, а 14-го он уже, после прохождения соответствующих процедур и экспертиз, был принят правительством.

– Что в нем было главным?

– У меня, извините, вызывают улыбку подобные вопросы. Главным в нем было все, начиная от выбора направлений “главного удара”, по которым мы предложили “бомбить” кризис, и заканчивая системой оперативного мониторинга и анализа текущего состояния основных параметров городской экономики. Каждый элемент плана нес множественную нагрузку, решая параллельно разноаспектные задачи, а таких задач, факторов, активно влияющих друга на друга, много. Я мог бы сейчас удариться в лекцию по макроэкономике, но делать этого не буду, поясню без деталей, что называется, на пальцах. Снижение объемов производства – следствие падения спроса на продукцию. Это первичная причина. Именно она была в этот период основной. За падением объемов производства следует уменьшение зарплаты и, как следствие, снижение доходов населения. Возникает социальное напряжение. Снимать его можно, например, дотируя социально незащищенные слои из бюджета. Но бюджет наполняется из доходов от деятельности хозяйствующих субъектов, у которых – смотри выше – доходы вследствие сокращения объемов производства упали. Следовательно, налоги на прибыль, НДФЛ, наполняющие местный бюджет, тоже резко падают. В случае же, даже если в каком-то из секторов рынка появляется спрос (я не говорю о его причинах – они могут быть и искусственными), у предприятий уже, как правило, нет оборотных средств для выпуска продукции. В таких случаях должны быть либо авансы от заказчиков (а авансов нет), либо кредиты банков. А банки кредиты дают либо под залог хороших активов (а где их взять быстро в период кризиса?), либо под пакет приличных заказов, под потенциальный финансовый поток – вот его и нужно организовать. Смысл антикризисного плана как раз и сводился к тому, чтобы, выделив определенные болевые точки, простимулировать их. Кроме того, план содержит не только подобные мероприятия, в их взаимосвязи и прогнозируемом развитии, но и – что очень важно! – механизмы реализации этих мероприятий, мониторинга и контроля результатов их исполнения. Собственно говоря, это был уже не план, а комплексная программа действий, которую нужно было выполнять, что называется, “step by step”, четко и строго следуя установленным позициям.

– Но ведь это почти план военной кампании! Вы не сомневались в возможности его реализации?

– А выхода не было другого. Или так, или никак. Слава Богу, у нашего губернатора особенно не забалуешь, а Валентина Ивановна не только первой поверила в план, но и жестко потребовала от всех городских структур, включая собственных заместителей, его безусловного исполнения. И сама, я бы сказал, неотступно следила за ходом его реализации. С точки зрения контроля пришлось наладить уникальную систему мониторинга, встроенную в общую систему работы правительства. Подразделения и подведомтсвенные структуры комитета экономики еженедельно мониторят некоторые значимые для общей оценки параметры экономики – цены на рынках, ситуацию в банках, поступление налогов, уровень безработицы и т.д., т.е., условно говоря, меряют температуру больного. Первую половину дня пятницы еженедельно на уровне председателя комитета экономики все комитеты города – участники работ по реализации антикризисного плана – докладывают об исполнении текущих позиций по плану. Здесь же принимаются необходимые оперативные решения низшего уровня, если они необходимы. Анализ результатов мониторинга и хода исполнения плана в понедельник утром докладывается на т.н. антикризисной группе у вице-губернатора Осеевского, плюс здесь же детально заслушиваются вопросы, представляемые экспертами отдельных комитетов, Союза промышленников, профсоюзов и т.д. Т.е. и мы видим все, и весь город в курсе всего. Обобщенные результаты заседания антикризисной группы – этакого консилиума – в тот же день в первой половине дня докладываются губернатору на т.н. малом правительстве. Если необходимо, здесь же принимаются оперативные решения. Если этих решений недостаточно, вопрос выносится на правительство Санкт-Петербурга, заседающее по регламенту по вторникам. Т.е. он может быть решен на высшем уровне буквально на следующий день. Если к этому добавить никуда не девшуюся, но сильно усовершенствованную регламентную помесячную и поквартальную отчетность о состоянии и прогнозе социально-экономического развития, представляемую комитетом экономики в правительство России, в правительство города и в ЗАКС, то мы имеем уникальную административную машину для управления в кризисной ситуации, при этом работающую по конкретному плану.

Конечно, такая работа потребовала, хоть и была встроена в действующий регламент, все же многое менять. Например, перестроить коллектив комитета экономики, взаимоотношения с другими комитетами – в первую очередь структурно и по темпам.

– Говорят, Вы не сработались с комитетом. От Вас же уволились некоторые сотрудники – например, Дмитрий Быков?

– Он, насколько я понимаю, был очень привязан к Алексею Сергееву, моему предшественнику в комитете, и ушел, как только в его ведомстве появилась вакансия, хотя я и предлагал ему остаться. Мотивы свои он мне не объяснял. Не хочу оценивать его предыдущую деятельность. Я с ним в это время не работал и не знаю. Результаты его труда в комитете есть, они позволили нам в этом году усилить базу поддержки малого бизнеса. Возможно, он ушел еще и потому, что я изначально попросил сотрудников работать единой сплоченной командой, ограничил временно инициативу, творческую компоненту и ввел жесткий контроль сверху. Это было, как вы понимаете, крайне необходимо – иначе об исполнении плана можно было бы забыть. Дмитрию, как я понял, было некомфортно работать в таком режиме. В любом случае переход – это была его инициатива.

            Но в то же время я бы не стал оценивать свои взаимоотношения с заместителями, руководителями управлений в тривиальных терминах “сработался – не сработался”. У меня не было задачи – с кем-то “срабатываться”, под кого-то подстраиваться. У меня была задача обеспечить управляемость экономическими процессами в целом, а этого невозможно добиться, если основной орган управления – комитет – не работает в жестком едином ритме единой командой. Поэтому в каких-то случаях пришлось сурово говорить, твердо настаивать на исполнении моих поручений, непривычно сильно ужимать сроки их исполнения, ужесточить режим труда, да и, откровенно говоря, заставить многих сотрудников сильно перерабатывать. При этом времени на отеческие разговоры, сюсюкание, разъяснение пафосности поставленных задач и т.п. абсолютно не было. Наложилось, конечно, и предпринятое в это время Смольным сокращение штатов – отнюдь не по моей инициативе пришлось сократить примерно 15 человек. Но, помимо этого сокращения и перехода Быкова в КБДХ, как ни странно, несмотря на все комментарии и слухи о “жесткости” Бодрунова в кадровых вопросах, ни одного увольнения и практически ни одного взыскания ни к одному из сотрудников применено за это время не было, а за каждое результативное мероприятие участвующие в нем специалисты получали максимально возможные премии. Вот это, на самом деле, мой стиль – держать людей в тонусе, но по факту не обижать административно и материально. Я его считаю максимально эффективным.

– Трудно было?

– Не то слово! Но все же не кадровая перенастройка составляла основную сложность, хотя друзей и не прибавляла. Более сложно было не дать раздергать антикризисный план. Как только стало известно, что на его реализацию будет затрачено 60 млрд.рублей, многие решили, что это будут какие-то дополнительные деньги, и кинулись их “осваивать”. А на самом деле мы шли от жесткой экономии и планировали только процентов 8-10 от этой суммы найти на дополнительные меры. Львиная же доля “стоимости” плана – это то, что и так было уже заложено в бюджет, предусматривалось в тех или иных программах, только это нужно было системно переработать, изменить – по назначению, по срокам и т.п. под антикризисные задачи, плюс прогарантировать их обязательное финансирование, т.е. несокращение даже в случае дальнейшего урезания бюджетных расходов. Сделать эти статьи неприкосновенными. Но и недостающие 5-6 млрд.рублей нам “на блюдечке с голубой каемочкой” никто не давал. Они должны были быть получены в результате исполнения самого плана. И были получены. Часть, полмиллиарда, – из федерального бюджета, на малый бизнес. Остальное – из дополнительных доходов городского бюджета, которые были получены летом по ходу стабилизации ситуации.

– Вернемся к кризису. Как вам удалось разорвать порочный круг?

– В начале года в наиболее сложном положении оказались предприятия с длительными производственными циклами – в первую очередь оборонка. Здесь на кризис наложилась также и начавшаяся военная реформа, приостановка формирования госзаказа. Уже с ноября оборонные предприятия – а их в городе около трехсот, около четверти всей промышленности, причем примерно у сотни из них оборонный заказ основной по доходам, – перестали практически получать расчеты за отгруженную оборонную продукцию – и от министерства обороны, и от головников из других регионов. Представляете, январь-февраль – полное отсутствие оборонных заказов и внятных телодвижений со стороны заказчиков. В этих условиях банки отказались кредитовать, началось высвобождение людей. Знаете – если оборонное предприятие остановить, то издержки на его содержание сократятся не так уж сильно, а вот запуск заново потребует колоссальных вливаний. Кроме того, психологически остановка нескольких базовых крупных предприятий в городе дала бы эффект почище пикалевского, особенно учитывая, что за каждым таким предприятием стоят многие предприятия-субконтракторы. Отсюда была важнейшая задача – восстановить оборонный заказ. Мы провели анализ – сколько надо средств для гарантированного избежания коллапса в оборонке. Получилось 42-45 млрд. рублей. А весь заказ прошлого года составил 36 млрд.руб., с учетом недофинансирования – около 30-32 млрд.руб. Не буду рассказывать, какой ценой мы решили эту задачу. Поверьте, это было далеко не просто – в условиях кризиса и жесткой экономии получить мощные дополнительные финансовые вливания в городскую оборонку через систему государственного заказа. Пахали все. И сотрудники комитета – некоторые даже какое-то время обижались на меня за навалившуюся дополнительную большую нагрузку – правда, потом были искренне рады достигнутым результатам, в которые поначалу не верили, поскольку никогда серьезного увеличения оборонного заказа не бывало. И руководители предприятий, и работники аппарата губернатора, и сама Валентина Ивановна, дошедшая с нашими бумагами до президента. Какое-то время я просто не вылезал из Минобороны и Военно-промышленной комиссии при правительстве России – велись сверки, совещания, мониторинг ситуации, писались письма, велась “пробивка” денег от головников нашим предприятиям-соисполнителям т.н. второго-третьего уровня… Сегодня оборонный заказ для Санкт-Петербурга перевалил за 64 млрд.руб., т.е. мы получили фактически второй заказ. Это позволило решить задачи сохранения нашего оборонного комплекса, но не только. Помимо текущего антикризисного эффекта мы получили еще несколько как бы побочных, но очень важных вещей. Первое – учитывая специфику формирования цен на оборонную продукцию и сложившуюся полноценную загрузку оборонного комплекса, мы гарантированно даем налогов в городской бюджет дополнительно до 7-8 млрд.руб. в год. Второе – эта ситуация не только на 2009 год, но она сохранится еще как минимум два-три года, поскольку более 80% полученных в этом году заказов – это т.н. “переходящие” заказы, их исполнение в тех же объемах продолжится несколько лет. Третье – полученных в результате средств может хватить на решение не только других антикризисных задач, но и некоторых задач посткризисного развития промышленности города. Четвертое – важен психологический эффект. Предприятия работают, имеют длительные заказы, хорошо проавансированы – а мы в этом году уже получили более двух третей средств по гособоронзаказу, тогда как в предыдущие годы основная часть расчетов приходилась на последний квартал. Поэтому предприятия рентабельны и устойчивы, банки начинают их подкредитовывать, процесс, как говорится, пошел. Пятое – работающие предприятия платят зарплату, а с учетом возросшего заказа не только перестали сокращать людей, но и начали их набирать. Возросший резко заказ надо же кому-то выполнять! В оборонном секторе у нас сейчас главная проблема – уже не безработица, а… острый дефицит рабочих кадров! Шестое – это доходы населения. Если у нас платится (и растет!) зарплата в базовых секторах, то мы имеем хорошие показатели по доходам населения, связанного с этими секторами, а из налогов с этих доходов мы можем поддержать малообеспеченные и социально незащищенные слои населения, добавив им денег из бюджета, кому – пенсию, кому – пособие и т.д. В итоге можно повысить стабильность доходов населения в целом и, следовательно, спроса на потребительских рынках. А этот спрос потребует увеличения соответствующего предложения, т.е. загрузки наших перерабатывающих предприятий, торговли, услуг. А там загрузка тоже приведет к росту оплаты труда сотрудников и т.д. Т.е. если мы найдем такое звено – можем вытащить всю цепь. И такое звено у нас во многих смыслах – это оборонный сектор. Вот за него и взялись.

– Но ведь результат-то от загрузки оборонных заводов не быстрый?

– Конечно, не мгновенный. Но и не очень долгий. На первом этапе, весной, конечно, сложно было во всех отношениях. Например, была позиция губернатора – не сокращать людей с оборонных и других крупных предприятий. Моя позиция была другой – дать предприятиям возможность оптимизировать свою численность (для них это важная антикризисная мера), чтобы сократить издержки и повысить конкурентоспособность, и параллельно формировать базу для аутсорсинга высвобождаемых трудовых ресурсов. И я, не афишируя, – да простит меня Валентина Ивановна! – свою позицию реализовывал, на предприятия не давил, понимая, куда пойдут сокращаемые. Это был мой риск, моя ответственность. Не получилось бы, взлетела бы безработица – здорово получил бы по шапке. Но – получилось! Кстати, замечу, в секторе крупной промышленности (в т.ч. – оборонке) с октября 2008 года до марта нынешнего было сокращено более семи тысяч человек, а с апреля по июль – всего около двух с половиной. А сейчас появилась загрузка, людей уже не хватает. С июля мы наблюдаем устойчивый рост промышленного производства.

– Куда же делись безработные?

– Сейчас у нас безработных около 28-29 тысяч – при том, что сокращено было в городе в целом с прошлой осени больше 140 тысяч человек. В прошлом году эта цифра колебалась в пределах 14-18 тысяч. Если вычесть около 6 тысяч безработных, которые “возникли” не по экономическим причинам (закрытие игрового бизнеса в городе и кадровые последствия военной реформы), было бы тысячи 22, т.е. почти столько же, сколько и в прошлом году. У нас вообще в этом году сейчас самый лучший показатель в стране – около 1% от экономически активного населения – примерно втрое лучше, чем в России. И наши безработные стоят в очереди в среднем чуть больше одного месяца, т.е. тоже примерно в три раза меньше, чем в России. Короче, эффективность наших мер по борьбе с безработицей примерно на порядок, в раз десять выше, чем в среднем в России. И количество вакансий у нас выросло до 52 тысяч. А куда делись безработные? Сравните две цифры. Служба занятости трудоустроила в этом году 98 тысяч человек, в то же время по данным Росстата за это время в городе на 16,5 тысяч выросло количество субъектов малого предпринимательства. На один субъект приходится, по статистике, чуть более шести человек. Где-то, у индивидуального предпринимателя, – два-три человека, на малых предприятиях – до нескольких десятков. Т.е. всего 95-100 тысяч рабочих мест создано дополнительно. Цифры коррелируются, с большой долей вероятности можно утверждать, что основная доля сокращенных перетекла в сектор малого бизнеса.

– Получается, все уволенные сотрудники построили собственный бизнес?

– Не совсем. Собственный бизнес построили как-раз тысяч двадцать граждан, остальные пошли к ним работать.

– Но ведь и 20 тысяч – это много. Надо ведь, чтобы они захотели это сделать…

– Не только захотели, но и смогли. И не только сделать, но и сохранить. Мы для этого сделали очень много. Антикризисный план предусмотрел активное наращивание поддержки малого бизнеса по большей части действующих с прошлого года программ – кредитование малого бизнеса, снижение процентных ставок, помощи приобретения недвижимости, подключения к энергосетям и т.д. В этом году начали программу выдачи грантов на открытие бизнеса, наши гранты – самые большие в России, до трехсот тысяч рублей. Город вложился и быстро сдал Дом предпринимателя на Маяковского – своеобразное “одно окно” для малых предпринимателей. С июня по сентябрь через него прошло по данным Общественного совета при губернаторе Санкт-Петербурга около 4,5 тысяч предпринимателей, получивших консультационную, юридическую, организационную поддержку. Всего в малый бизнес вложено около 2,5 млрд.рублей, значительную часть которых нам удалось получить из федерального бюджета.

Это все важные вещи, и они сыграли свою роль. Но, конечно, особенно значимой антикризисной мерой стало расширение участия субъектов малого предпринимательства в исполнении городского заказа – нам пришлось дробить лоты, много поработать с малыми предприятиями методически, но результат прекрасный. Сегодня больше половины горзаказа выполняется нашими малыми предприятиями, а это больше 100 млрд.рублей. Вот это – вливание!

Не менее важным было снижение ставки налогообложения для малых предпринимателей с 15 до 10%. Ведь это означало прямую финансовую поддержку “малышей”, поскольку для каждого из них налоги сразу снижались на треть. Когда предлагали это сделать, финансисты правительства возражали, потому что это вело к потерям бюджета. Комитет же экономики был уверен, что выпадающие доходы будут компенсированы за счет роста объемов продаж этого сектора. Мы оказались правы – по итогам сентября доходы городского бюджета от малого бизнеса практически вышли на уровень доходов сентября прошлого года – а это был пик показателя доходов городского бюджета от деятельности малого бизнеса за все годы! Т.е. малый бизнес не только вобрал в себя безработных, но он и активно развивается, платит зарплату, продает продукцию и услуги.

– Кстати, о зарплате. Весной Вы утверждали, что несмотря на кризис, зарплата в городе растет, чем вызвали обвинения в безудержном оптимизме. Вы продолжаете на этом настаивать?

– Продолжаю. И в марте, когда я это утверждал, и сейчас средняя зарплата в городе от месяца к месяцу растет. Сейчас она достигла 23,4 тысяч рублей – одна из самых высоких в стране. Замечу, что НДФЛ, т.е. фактически подоходный налог, у нас не только не упал к уровню прошлого года, но и вырос, что подтверждает тезис о росте заработной платы, с которой этот налог уплачивается. Несмотря на кризис, у нас и реальные доходы населения, с учетом инфляции, почти не снизились к уровню аналогичного периода прошлого года. Потери населения города в этом смысле незначительные, а малоимущим и слабо защищенным гражданам – таких почти 250 тысяч человек – город доплачивает разными способами. Так что повышение зарплаты работающих плюс материальная поддержка малоимущих и позволили добиться практически сохранения того же высокого уровня доходов и покупательной способности населения, которые мы имели в прошлом году. Замечу, что очень важный показатель – соотношение средней заработной платы к уровню минимальной заработной платы, упавший в конце прошлого года, у нас также растет все последние месяцы. Недавно на совещании у губернатора руководитель ЦБ по Санкт-Петербургу Н.Савинская доложила о неожиданной вещи – начавшемся росте вкладов населения в банки, чего не было несколько месяцев. Для меня же ничего неожиданного в этом нет, это естественная ситуация, которую мы в комитете экономики в рамках антикризисных мероприятий четко прогнозировали.

Важно, что доходы населения не съедаются инфляцией. Нам удалось добиться, в частности, на продовольственном рынке, не только снижения инфляции – с августа здесь наблюдается дефляция, даже без учета сезонного фактора. Добиться чисто экономическими методами. Чтобы удержать, например, цены на хлеб – вдвое увеличили объем городского продовольственного фонда, приобрели мельницу. Закупаемое в продовольственный фонд по оптовым ценам зерно, более 30% городской потребности, превращается на собственной мельнице в муку и практически без всякой наценки поступает хлебопекам. Они, сохраняя минимальный уровень рентабельности (а без этого они обанкротятся!), производят хлеб, в цене которого отсутствуют промежуточные оптовые наценки. Остальные производители в конкурентной среде вынуждены ориентироваться на эту цену. Результат – сегодня в городе большинство социальных сортов хлебобулочных изделий не дороже, а дешевле, чем в прошлом, докризисном году.

– Одной из главных проблем предприятий в кризис стала невозможность получения кредитных средств. В рамках антикризисной программы Вы работали с банками?

– Да, проблема с банками очевидна. Но ее не так просто разрешить. Дело в том, что любой экономический кризис – это, в первую очередь, кризис доверия. Так было всегда. Вспомните даже советское время, когда на слухах, на сарафанном радио возникало волна недоверия, люди скупали в неимоверных количествах соль, спички, мыло… А банки в кризис наиболее уязвимы. Надо понимать, что банки дают клиентам не свои, а привлеченные средства, деньги вкладчиков. А значит, банк должен быть уверен в возможности предприятия-заемщика вернуть эти деньги. Поэтому задача – создание ситуации, более-менее комфортной для банков. Например, в оборонном комплексе – привлечение предприятиями-заемщиками крупных и долгосрочных заказов. Для выправления ситуации с малым бизнесом – правительством города создан фонд кредитования малого бизнеса, куда город перечислил почти 1,5 млрд.рублей. Мы не выдаем эти деньги предпринимателям. Средствами фонда мы гарантируем банкам возврат долгов малых предпринимателей. Опыт показывает, что банкам это комфортно, а предпринимателям – удобно. При этом активы фонда не разбазариваются, не расходятся, как этого опасались финансисты Смольного, на погашение долгов обанкротившихся “малых бизнесменов”. 95% предпринимателей успешно возвращают займы. Фактически на погашение всех издержек фонда до настоящего момента хватало процентов по депозитам, которые зарабатывает фонд, размещая свои средства.

– Ваш первый публичный доклад о состоянии экономики в самый разгар кризиса был очень оптимистичным. Почему Вы решили выступить вразрез с общей информацией, которая несла совсем другой посыл?

– Это был важный психологический момент. Я считал, что нагнетать панику не нужно. Наоборот, требовалось создать нормальный климат в обществе, чтобы люди продолжали спокойно жить, работать, а не сходили с ума, читая страшилки. Конечно, я мог бы не идти против тренда общественных тревожных настроений. Попричитать, поскулить о тяжелых временах, “нагнать пурги” о неясных перспективах – и был бы любим всеми кликушами. Да и проще это было – никакого анализа не надо! Но я был “главным экономистом” города (и ощущал себя им!), находился на определенной позиции в этом самом общественном создании. От моих оценок, слов, я уверен, тоже многое зависело. И взял неблагодарную роль “оптимиста”, ответственность на себя – и за взвешенную оценку ситуации, и за план преодоления кризиса. Я должен был послать сигнал нашему населению, что – да, есть проблемы, но они естественные, преодолимые, ситуация взята под контроль и не предполагает необратимых тяжелых последствий. Тем более, что никаких оснований для паники не было. Во-первых, у экономики города был очень приличный запас прочности. Во-вторых, анализ показал, что мы можем существенно лучше перенести кризис, чем другие регионы, главное – вовремя предпринять правильные меры, большая часть которых может быть реализована на локальном уровне. Поскольку к этому моменту, как я сказал, уже появилось понимание, какие это будут меры и какой от них будет эффект, мне было совершенно ясно, что ничего драматического не произойдет. Об этом я и сказал – ни больше, ни меньше.

Я не ожидал, правда, что на меня обрушится такой поток критики. После первых выступлений в правительстве и ЗакСе меня некоторые “специалисты”, депутаты, да и ваш брат – журналисты начали подозревать в надуманном оптимизме, стали говорить, что весь мой антикризисный план плох и никуда не годится. Хотя эти люди зачастую даже не читали документ. Чем закончилась эта критика? В последний день моей работы в комитете экономики вице-губернатор Михаил Осеевский публично сообщил, что петербургский план занял абсолютно первое место среди регионов России на федеральном конкурсе, “и это – лучшая оценка работы Бодрунова”. Антикризисный план оценивали не “доморощенные” критики, а весьма известные в стране и мире экономисты – М.Дмитриев, В.Мау и др. Наш способ выхода из кризиса признан самым удачным в России, а результаты говорят сами за себя. Я оказался прав и в анализе реальной ситуации, и в прогнозе ее развития. Так что критика критике рознь. И вообще, зачастую критика свидетельствует не столько о качестве критикуемого явления, сколько о квалификации критика – я всегда оцениваю критику именно с этой поправкой. Помните, у Грибоедова, – “а судьи кто?”. Где сегодня эти критиканы, куда попрятались?

– Сергей Дмитриевич, Вас беспокоило информационное давление? В чем была основная проблема? Почему не возникло понимание?

– Проблем было три. Первая – дикий цейтнот. За все время моей работы у меня не было времени, чтобы активно общаться со СМИ. Даже в отпуске, который мне пришлось взять в связи с ухудшившимся состоянием здоровья и трагическими событиями в семье, я постоянно сидел на телефоне, в интернете, дважды вылетал в Москву по делам оборонного комплекса. Мне просто не хватало времени объяснить все, что я делаю, заинтересованным людям, в том числе представителям СМИ. Во-вторых, я недооценивал силу СМИ, постоянно отказывался от контактов с журналистами, полагал эту часть работы второстепенной. Кроме того, далеко не все, что планировалось сделать, допускало публичное обсуждение. Например, гособоронзаказ. Его ведь фактически перераспределили в пользу Петербурга, а какой губернатор, узнав, что у его предприятий планируют снизить заказ в пользу другого региона, остался бы безучастным наблюдателем? Так что от раскрытия информации, кроме вреда для дела, в большинстве случаев ничего хорошего бы не было. Были и другие “секретки”. Да и стиль моей предыдущей бизнес-деятельности, ее планирования, осуществления операций предполагал все-таки серьезное ограничение публичности.

Конечно, я понимал, что в какой-то мере лишаю городские СМИ привычного потока информации, что это вызовет раздражение и негатив. Но другого выхода у меня не было.

В результате я стал объектом информационной обструкции части СМИ, в 99% несправедливой. В некоторых СМИ, а чаще в блогах, мои действия старались преподнести с самой невыгодной стороны – так, как в отсутствие реальной информации понимались ими мои действия. А иногда и вообще мне приписывали многое, ко мне не относящееся.

– Например?

– Например, меня долго “клеймили” за ситуацию, сложившуюся у могилы поэтессы Анны Ахматовой на Комаровском кладбище. Я с удивлением узнал, что, оказывается, я виновен в том, что кладбище, на котором находится могила, затопляется, а само место захоронения изменено до неузнаваемости.

Я выехал на место, чтобы посмотреть, что происходит на самом деле. Кладбище находилось в запущенном состоянии, расположено практически в болоте. А рядом проложили дорогу. Она оказалась выше, и вода начала подтекать на захоронения. А старый дренаж – канавки на расстоянии около полуметра от могил, в которые собиралась вода, во многих местах обвалился, там начали скапливаться листья, мусор. Это, разумеется, нехорошо, вода после дождей стала застаиваться. Поэтому было принято решение увеличить и благоустроить кладбище. Мусор убрали, проложили дренажную трубу, сделали добротный металлический забор, ворота, положили асфальт. Единственное, в чем была ошибка, так это в том, что работы не согласовали с КГИОПом. Т.е. описанных ужасов с разрушением могилы на самом деле не было – похоже, кое-кто из защитников памятника своими глазами ничего не видел. Как говорится, не видел, но осуждаю. 

Самое смешное оказалось в том, что все эти работы были сделаны еще в прошлом году. Я пришел работать в феврале этого года, но был обвинен лично.

– А что все-таки произошло в студии “Пятого канала”?

– Ничего особенного. В моем понимании – обычный рабочий момент, вполне понятный, если знать реальные обстоятельства. Я старался работать на пределе возможностей, быстро. У меня было мало времени, иногда не хватало минуты, чтобы объяснить все, что я делаю, даже сотрудникам комитета. Подобное случилось и в эфире. Представьте, с Вами мы беседуем несколько часов, и у Вас сложилось только общее представление об антикризисном плане. Потому что это действительно очень емкий и сложный документ. Там же мне дали считанные минуты на объяснение этого материала. А потом, те корреспонденты, которые меня интервьюировали, изначально имели различное с моим представление о ситуации в экономике. Им казалось, что все плохо, поэтому мои слова о том, что все в принципе нормально, вызвали у них раздражение, а давать аргументы в защиту своей позиции времени мне не хватало.

 Сложность состояла в том, что мне фактически не давали высказаться. Изначально ведь предполагалось, что я выступлю с речью, в которой изложу некоторые принципы плана. После этого мне должны были задать вопросы. Однако за десять минут до начала передачи мне сказали, что ее формат изменился, что это будет шоу, вопросы-ответы. В итоге получилось, что все началось с вопросов. Но и на них меня попросили отвечать односложно, чтобы вписаться в краткий формат передачи. Не представляю, кто бы мог в таком формате за такое краткое время разъяснить хоть что-нибудь о таких сложных предметах, как особенности экономического кризиса в нашем городе, пути его купирования, антикризисный план. Это была просто несостыковка моего и их представлений о формате подачи материала. И всё!

Я очень сожалею о том, что так сложилась эта передача. До сих пор уверен, что мне надо было отказаться от эфира – формат ее не подходил для разъяснения принципов антикризисного плана.

Когда закончилось “шоу”, я попрощался и ушел. Уже за пределами студии меня догнал ведущий передачи, спросил о впечатлении. Инициатива разговора была не моя, беседовали мы вдвоем и без свидетелей, и ничего особенного в этой беседе не было. Я примерно ответил так, что передача мне не понравилась, что я, старый профессор, поставил бы себе за свой рассказ “неуд”, но не потому, что не знаю предмет, а потому что не смог толком даже приступить к рассказу. Для меня ведь это было не шоу, а возможность разъяснить людям важность ключевого на тот момент документа. И я тратил на это время – свое и зрителей. А рассказать как раз и не удалось.

– Говорят, Вы нехорошо ругались на журналистов.

– Это неправда. О петербургских журналистах, петербуржцах я вообще не говорил. И не “набрасывался” ни на кого. И телеканал, как потом писали, покупать не собирался, и увольнять кого бы то ни было. На вопрос моего визави – как можно повлиять на улучшение качества передачи, я ответил, что в сегодняшней позиции госслужащего я это сделать никак не могу, это дело руководства канала, максимум – я мог бы с ними поговорить. А если бы я оставался предпринимателем и купил, например, какой-то актив, то тогда мог бы повлиять так, как допускает закон, вплоть до замены кадров. Согласитесь, это ведь вовсе не то, что писали некоторые СМИ. И никаких крепких выражений и, тем паче, оскорблений, которые мне потом пытались приписать, естественно, не использовал. Да, говорил свысока, по-директорски – я ведь не чиновник, не политик, я менеджер приличного уровня, 25 лет отруководил коллективами и привык неправильные в моем понимании вещи называть своими именами, делая замечания, добиваясь улучшения ситуации. В конце концов, я просто дико устал. В этот день у меня было полуторачасовое выступление в ЗАКСе по антикризисному плану, две пресс-конференции, и мы за час до начала передачи наконец сдали в Смольный окончательно сверстанный проект плана – мы его готовили напряженно, я почти двое суток не спал. К концу передачи был как выжатый лимон. И в этот момент, каюсь, говорил раздраженно и менторски, о чем действительно сожалею и за что официально принес свои извинения. Но никакой брани – по крайней мере, в моем “исполнении”, не было. Не могу сейчас процитировать свою речь дословно, записи не вел, но смысл моего спича был абсолютно гумилевским, противоположным тому, что позже мне приписали в блогах и повторили затем некоторые СМИ, – что не нужно пишущим людям впадать в соблазн быть пастырями народов, искать упрощенные, “народные” формы подачи материала, идти на поводу у наименее квалифицированной части потребителей информации.

Говорят, что якобы есть запись нашего личного разговора. Но мне ее не предоставили. А комиссии Смольного, разбиравшей по моей просьбе ситуацию с передачей и не установившей факта моего “неадекватного поведения”, сказали, что записи нет.

Вообще вся эта история достаточно странная. Мне кажется, разговор на пятом канале и некое подобие спора, даже допустим, горячего, эмоционального, – это одно. А использование его некоторыми блогами и СМИ, раздувание до скандала – это совсем другое. Ведь сообщения в прессе начались только через неделю после, так сказать, “события”, что вообще-то удивительно, если бы “событие” было. Кроме того, не скрою, накануне первых сообщений мне вдруг были сделаны определенные предложения со стороны третьих лиц, очевидно, никак не связанных с пятым каналом и его журналистами, по “сопровождению” моего имиджа, недопущению негатива и т.п. Я отказался – никогда не шел на поводу у таких “помощников”. Так что дальнейшее “использование темы”, информационные “наезды” очень смахивали на кампанию с определенным кругом участников – их можно было легко вычислить при желании. Желания у меня отбиваться от их комариных укусов никакого не было – слишком много было более важных дел.

Удивляет и другое. Некоторые СМИ, ничего не проверив, не дождавшись результатов расследования инцидента, ту же перепечатали то, что появилось в блогах, соревнуясь – кто быстрее донесет “новость”. В свое время я был членом Союза журналистов СССР, много писал сам. Так вот – ни одни материал без серьезной проверки фактов в печать не шел. А сейчас – диву даешься иной раз. Лепится “ситуация”, затем – “образ”, провоцирующий какую-то часть общества, причем чем страшнее – тем лучше, и понеслась волна – оценки, дебаты… Сегодня это уже – явление, и ничего общего с журналистикой, кроме использования информационного ресурса, оно не имеет. Известный американский аналитик Марк Боуден окрестил его постжурнализмом. И “конфликт” у меня вышел не с журналистами – их, талантливых, честных, думающих – в городе большинство, и я с пиететом отношусь к ним, как к любым профессионалам, даже если их точка зрения, позиция не совпадает с моей. Здесь же была, очевидно, совсем другая ситуация.

– Она как-то повлияла на Ваше решение уйти из Правительства?

– Нет. Даже мысли не было. Хотя меня к ней некоторые “доброжелатели” подталкивали. А некоторые даже с плакатами ходили, домой названивали – требовали отставки. Но меня поддержали коллеги, друзья, семья, губернатор, наконец!

Мой переход к следующему этапу моей деятельности, еще раз подчеркну, связан только с тем, о чем я сказал – с нынешним состоянием городской экономики и с моими личными планами. Я свою задачу выполнил.

– Если вы ушли, значит, кризиса уже нет?

– В моем понимании сейчас острая фаза кризиса закончилась. У нас уже несколько месяцев идет рост. С этих позиций могу сказать, что момент моего возвращения в бизнес уже даже несколько перезрел. Я должен был уйти из комитета пару месяцев назад. Но, с другой стороны, нам нужно было обязательно закончить программу создания Промышленного совета Санкт-Петербурга, которым мне поручено заниматься постановлением городского правительства.

– Чем будет заниматься Промышленный совет?

– Совет хорош тем, что его деятельность опирается на закон. Закон о промышленной политике, который мы выпустили летом. Это еще одно очень важное направление, которым занимался комитет параллельно с борьбой с кризисом. Закон впервые императивно потребовал проведения в городе промышленной политики, определил, что это такое, прописал механизмы ее реализации. Важнейший элемент этого механизма – Промышленный совет. Это не консультативный орган, прислушиваться к мнению которого не обязательно. Основной смысл закона – привлечь промышленную общественность к решению актуальных проблем. Большинство предложений промышленников имеют под собой реальную экономическую основу, они должны реально учитываться при разработке планов развития промышленности. А решения власти, которые касаются промышленного развития, могут его поддержать либо ему помешать,   должны теперь проходить обязательную экспертизу Промышленного совета.

– В Смольном все были “за” эту идею?

– Многие выступали против принятия этого закона. Юристы, например, говорили, что совет свяжет правительству руки, не даст принимать решения самостоятельно, без участия совета. Готовилось даже вето на принятие закона. Но мне удалось убедить губернатора, что так не случится, что мы, наоборот, развяжем инициативу промышленников. И закон был принят. Я считаю, что принимать решения, которые связывают кому-то руки, вообще нельзя. Решения должны всем руки освобождать. Чтобы все могли работать.

– Как Вы оцениваете состояние петербургской промышленности? Пациент скорее жив, или скорее мертв?

– Пациент не просто жив, а очень неплохо себя чувствует. У нас есть крепкая ось в виде предприятий оборонной промышленности. Совсем мало заводов, нуждающихся в санации. Модернизации подлежит больше, но это естественный процесс. Есть достаточно большое количество новой промышленности. И это не только автомобилестроение, но и наши перерабатывающие производства, пищевые концерны.

Другое дело, что необходима серьезная структурная перестройка нашей промышленности, развитие современных механизмов управления ею. Например, давно назрела необходимость реального перехода от отраслевой к кластерной системе локализации промышленности. Необходима серьезная активизация процессов бизнес-инкубирования промышленного сектора, его инновационной компоненты. Определенные процессы сейчас начаты. Задача – серьезно их ускорить.

– Вы будете председательствовать в совете и остаетесь советником губернатора. Эти должности тоже не позволят Вам заниматься бизнесом?

– Советником губернатора я пробуду недолго. Мой бизнес сейчас проходит реструктуризацию. После этого я определюсь с формой управления им и параллельно, видимо, приму одно из поступивших предложений из смежных бизнес-структур. Думаю сейчас над этим. А председательство в Промсовете заниматься бизнесом не запрещает, в совете я планирую задержаться лишь до тех пор, пока мы не сформируем окончательно концепцию промышленной политики. На анализ отведен ноябрь-декабрь. Первый квартал будущего года – на формирование концепции промышленной политики и, затем, – новой программы развития промышленности в соответствии с этой концепцией. Валентина Матвиенко твердо пообещала, что деньги на программу развития промышленности при таких условиях могут начать поступать уже с середины следующего года. Это будет, я бы сказал, революционный шаг, ведь до этого в адресной инвестиционной программе города даже раздела такого не было. Предполагалось, что в основном средства на развитие промышленности должны вкладывать сами предприятия из собственных доходов. Сейчас же будет четко определена граница, водораздел – что и сколько вкладывает город, например, в инфраструктуру, сети, дороги, подготовку промышленных территорий, а что – конкретное предприятие, инвестор. Это будет, надеюсь, очень конкретный, адресный план. Рассчитываю на помощь отраслевых промышленных ассоциаций, Союза промышленников и предпринимателей, Ассоциации промпредприятий, Совета по малому предпринимательству. И, конечно, на поддержку коллег из комитета экономики, особенно в части формирования новой целевой программы развития промышленности.

Кстати, еще одно важное дело, довольно емкое по трудозатратам и далеко идущее по последствиям, мы в комитете сделали в этом году – разработали и провели через правительство новый порядок формирования городских целевых программ. Пакет нормативных документов превысил триста страниц. Смысл этой работы – в концентрации решений по затратам ресурсов на реализацию разнообразных программ в одном месте – в межведомственном совете при комитете экономики. До этого программы разрабатывали комитеты-исполнители, особой координации не было, часто вопросы дублировались, что-то выпадало, ресурсы тратились не особенно эффективно. В условиях кризиса эта проблема встала во весь рост. И мы пошли на очень непопулярный у многих, но очень необходимый шаг. Зато теперь у Промсовета есть четкий инструмент реализации концепции развития промышленности, находящийся в руках комитета экономики. Поэтому, уверен, удастся сформировать добротную и эффективную программу.

– А как Вам преемник на посту главы КЭРППиТа? Есть взаимопонимание?

– Я отношусь к Максиму Соколову с большим уважением. Мы давно знакомы, и я считаю, что на данном этапе, когда мы перешли к стадии возрождения инвестиционных процессов в реальном секторе, его навыки, полученные в КИСПе, сыграют на руку городу. Сегодня его назначение – это лучший вариант, и ровно это я сказал по вопросу о преемнике нашему губернатору. Надеюсь, совместная работа в рамках Промышленного совета у нас получится.

– Получается, Вы остаетесь в системе, только переходите на другую работу?

– Жизнь такая непредсказуемая. Кто знает, что может случиться завтра. Валентина Ивановна сказала, что я остаюсь членом команды. Я с благодарностью себя им ощущаю. Для меня это ценность – быть членом команды, хотя по натуре я лидер и готов брать на себя ответственность, в т.ч. и за то, чтобы команду не подвести.

– Сергей Дмитриевич, а что Вы вообще больше всего цените в людях?

– Ум. Быстрый и глубокий. Для меня любой человек красив, если он умен. Я женился на своей супруге, с которой счастливо прожил всю жизнь, не столько потому, что она была самой красивой девушкой на курсе, сколько за ее умение быстро все схватывать. Она была умной. Это было самое важное. У меня умницы-дочери. Старшая – с отличием закончила два ВУЗа, наш университет и в Лондоне, кандидат политических наук, ваша коллега, работает в университете на факультете журналистики, много и умно пишет. Младшая – будущий экономист, заканчивает СпбГУ. Надеюсь, будет помогать мне в бизнесе.

– Но Вы пока не дедушка?

– Нет, пока не радуют. Замужем пока только старшая, говорит, не до этого. Зять – военный врач, собирается защищать кандидатскую диссертацию. Работает над изучением стволовых клеток. А тут и у дочери докторская подоспеет. У молодежи свои планы.      

Досье:   Сергей Бодрунов           родился 25 августа 1958 года в Белоруссии. В 1980 году окончил с отличием Гомельский госуниверситет им. Ф. Скорины, специальность – математика; в 1990 году – аспирантуру Московского института народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, специальность – экономика народного хозяйства и его отраслей; в 1990 году – Международную школу бизнеса ЕЭС, Брюссельский университет.  Трудовая деятельность: инженер, науч. сотр. госуниверситета (1980 – 1985 гг.), директор ЦНТИ (1986 – 1987 гг.), гендиректор Белорусского агентства научно-технической и деловой информации (1988 – 1990 гг.), пред. правления СП “Инфотех” (1991 – 1993 гг.), гендиректор ОАО “Пирометр”, СПб (1994 – 1997 гг.), гендиректор ОАО “Объединенный авиаприборостроительный консорциум” (ОАО “ОАК”), СПб (1998 – 1999 гг.), гендиректор ОАО “Корпорация “Аэрокосмическое оборудование”” (ОАО “КАО”), СПб (2000 – 2009 гг.).  Бизнес-деятельность: Основной / мажоритарный владелец (акционер) бизнес-групп: – в авиаприборостроении (ОАО “ОАК”, ОАО “Пирометр”, ОАО “ТЭМП”, ОАО “Прогресс”, ОАО “НКБ ВС”, ОАО “Гидроагрегат”, ОАО “2-й Московский приборостроительный завод” и др., всего ок. 60 активов (РФ, Украина, Белоруссия)); общий объем продаж за 2008 год – 760 млн долл. США, основные рынки – Россия, Индия, Малайзия, КНР, Вьетнам, Венесуэла, Алжир, Индонезия, Израиль, Украина; – в автомобилестроении (ОАО “Автоэлектроника”, ОАО “КАРЗ”, ОАО “Сатурн-Авто”, холдинг “АДП” и др., всего св. 15 активов (РФ, Хорватия, Румыния, Германия, Белоруссия)); общий объем продаж за 2008 год – св. 300 млн долл. США, основные рынки – Германия, Франция, Россия, Румыния, Хорватия, Сербия, Босния; – в сфере IT (доли в платежных и информационных системах PayCash, Яндекс, Мобильные Платежные Системы, Moneta-Express и др., всего св. 20 активов (РФ, США, Украина, Армения, Латвия)); – в сфере управления недвижимостью (бизнес-центры общ. пл. 1,5 млн кв. м (Москва, СПб, обл. центры РФ); промплощадки и технопарки общ. пл. св. 120 га (Москва, СПб, Калуга, Лен. обл.); гостиницы, ок. 25 тыс. кв. м (Москва, СПб и др.), рекреационные зоны и базы отдыха, ок. 65 га (Истринское водохранилище, Одинцово, Байкал, Валдай, Крым, Сочи и др.); с/х угодья, ок. 500 га (Центрально-черноземная зона РФ); – в сфере финансовых услуг (ИК “СПб инвестиционная компания”, ИК “Петербургский инновационный капитал”, банк СБИ, УК “Орион”, НПФ ОПК России, доли в др. банках, УК и ИК, активы на фондовых рынках РФ и Европы); – в медиа (доли, в т.ч. – контрольные, в ряде федеральных и региональных (в т.ч. – СПб) изданий). миноритарный акционер – в авиапромышленности (49% акций КАО (крупнейший авиаприборостроительный холдинг РФ, входит в TOP-5 крупнейших компаний авиапрома РФ, TOP-10 крупнейших компаний ОПК РФ, ТOP-100 мирового рейтинга производителей вооружений (SIPRI) и др.); сфере торговли (СПб, Москва, Минск); нефтегазовой отрасли; традиционной и нетрадиционной энергетики и др.  Научная, экспертная и учебная деятельность: к.э.н. (МИНХ им. Г. В. Плеханова, 1990 г.), д.э.н. (Российская экономическая академия (РЭА) им. Г. В. Плеханова, 1995 г.); проф. (СПбГУАП); автор 196 научных работ, в т.ч.: 12 монографий, 6 учебников для студентов вузов; гл. науч. ред-р энциклопедии “Авионика России” и ряда професс. изданий, член редколлегии энциклопедии “Инженеры России”; член научных советов по защите докторских диссертаций (РГПУ им. Герцена, РЭА им. Г. В. Плеханова); член Экспертного совета по вопросам ОПК при председателе Совета Федерации Федерального собрания РФ, представитель России в экспертной группе Всемирной конференции по авионике (США), член НТС ГК “Рособоронэкспорт”.  Общественная деятельность: председатель Совета Национальной ассоциации авиаприборостроителей России (НААП), почетный председатель СПбАПАК, вице-президент Российского совета по сотрудничеству с Индией при ТПП РФ (РССИ), член правления РСПП, первый вице-президент СПП СПб, президент Межрегиональной организации Санкт-Петербурга и Ленинградской области Вольного экономического общества (ВЭО) России.  Благотворительность: материальная поддержка граждан из личных доходов по направлениям: РПЦ (содержание и восст. храмов, содержание монастырей, церковных школ, церковных приютов для сирот); благотвор. организации, работающие с детьми-инвалидами и сиротами; дет. дома (в т.ч. – семейные); мед. учреждения (на операции неимущим); учреждения культуры (на проведение конкурсов, концертов, издание литературы и др.); ветеранские организации; жертвы катастроф и терроризма (АПЛ “Курск”, Беслан и др.); всего св. 4,5 тыс. лиц.  Личные данные  Женат единственным браком с 1980 года, две дочери. (Старшая – кандидат политических наук, работает на факультете журналистики СПбГУ. Младшая – учится на пятом курсе СПбГУ.) Основное место жительства – Санкт-Петербург.