То, что Россия – явление во многом иррациональное и «непрактичное» уже давно ни для кого не секрет. Яркой иллюстрацией может служить ежегодный главный российский февральский праздник. Он называется “День защитников Отечества”.
В школах 23-го числа ко всем мальчикам, независимо от успеваемости, относятся как к именинникам. Девочки дарят им подарки и говорят разные приятные слова. Со стороны может даже показаться, будто все они на самом деле уверены, что для любого мужчины важнее всего в жизни – стать солдатом.
Однако, вырастая, девочки, превратившиеся в мам и бабушек, всеми силами пытаются спасти уже своих детей от той почетной обязанности, с очередной годовщиной которой они так трогательно поздравляли одноклассников.
И противоречие это символично. Жизнь всегда, таким образом, наказывает за насилие над истиной. А именно эти действия заложены в фундамент нашего основного милитаристского праздника. В чем очень легко убедится. Достаточно бегло отследить историю его рождения.
Для начала полюбопытствуем, как выглядит официальное объяснение того, что торжественным днем оказалось объявлено именно 23 февраля, а не какая-нибудь другая дата.
Советская военная энциклопедия дает такой ответ: “Всенародный праздник… войска германских империалистов 18 февраля 1918 года предприняли широкое наступление против Советской России и создали угрозу Петрограду. Через четыре дня был опубликован декрет-воззвание “Социалистическое отечество в опасности”, подписанный Лениным. На этот призыв трудящиеся откликнулись массовым вступлением в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии (РККА), ускоренным формированием ее отрядов и частей. 23 февраля это движение приобрело наиболее широкий, массовый характер. Только в Петрограде на отпор врагу поднялись десятки тысяч добровольцев, а также многие матросы старой русской армии и флота. Вновь сформированные части РККА сразу же вступили в бой против германских войск, оказывая им решительное сопротивление, и остановили их продвижение под Псковом и Нарвой, а также на ряде направлений в Белоруссии и на Украине”.
- Картина художника Н. Овечкина «Декрет о Красной Армии»
Говоря проще, полтора миллиона вооруженных до зубов немцев были разбиты менее чем сотней тысяч необученных мужиков, имевших одну винтовку на троих. О чем до 1991 года было снято множество кинофильмов, написано неисчислимое количество книг и нарисована тьма картин.
- В. Дмитриевский, И. Евстигнеев, Г. Прокопинский «Рождение Красной Армии»
Но в реальной жизни таких чудес, конечно, не случается. Поэтому на деле все было проще и страшнее. Германские войска действительно начали 18 февраля 1918 года наступление. На Восточном (Русском) фронте тогда у них находилось 74 дивизии. Конечно, для огромной территории от Балтики до Черного моря это не бог весть какие силы. Да и по составу далеко не элитные. Лучшие войска Берлин уже перекинул на Запад. А в России остались главным образом так называемые ландверные (набранные из солдат старших возрастов) части. Однако для того чтобы остановить ландвер тоже требовалось как минимум столько же не хуже обученных и снаряженных воинских соединений.
Но взять их было неоткуда. Хотя официально Россия еще из Первой мировой войны не вышла, царская армия под влиянием большевистской пропаганды в течение 1917 года разбежалась (приватизировав попутно казенные винтовки).
Поэтому вскоре после захвата власти большевики вынуждены были озаботиться созданием каких-то новых воинских частей. 28 января Совет Народных Комиссаров издал декрет “О создании Добровольческой Красной Армии”. Однако уставшее от трех с половиной лет Первой мировой войны население не спешило откликаться на призыв. В результате под ружьем у советской власти к концу зимы имелось всего несколько тысяч красноармейцев.
Не говоря уж о том, что их боеспособность представлялась весьма сомнительной. Вот как спустя небольшое время описал состояние одного из подразделений известный революционер М. Д. Бонч-Бруевич: “Отряд Дыбенко был переполнен подозрительными “братишками” и не внушал мне доверия: достаточно было глянуть на эту матросскую вольницу с нашитыми на широченные клеши перламутровыми пуговичками, чтобы понять, что они драться с регулярными немецкими частями не смогут. И уж никак нельзя было предположить, что такая “братва” будет выполнять приказы. Мои опасения оправдались. Вместо борьбы с немцами солдаты занялись раздобытой в пути бочкой со спиртом.”
Аналогичную оценку можно прочитать и в воспоминаниях (также написанных по горячим следам) не менее крупного революционера-большевика В. А. Антонова-Овсеенко: “И немцы легко преодолевали наше нестойкое сопротивление. Сводные отряды в значительной части оказались недееспособны, дали большой процент дезертирства, ослушания. Отряды Красной гвардии обнаружили, в общем, слабую выносливость, плохую маневренность и боеспособность.”
И уж чтобы совсем не оставалось сомнений в том, как обстояли дела в реальности, можно процитировать и такого авторитетного персонажа той исторической драмы, как Ульянов (Ленин). Вот его слова из “Политического отчета Центрального комитета 7 марта 1918 года”: “Мы предполагали, что Петроград будет потерян нами в несколько дней, когда подходящие к нам немецкие войска находились на расстоянии нескольких переходов от него, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины”.
Откровеннее не скажешь. В том же убеждает и хронология событий – 21 февраля немцы заняли Ревель, 24-го Псков, а 3 марта Нарву.
Как акт отчаяния большевиками был в те дни издан декрет “Социалистическое отечество в опасности”, о котором уже упоминалось в энциклопедической цитате. Но на него также мало кто откликнулся. Народ в это время занимался куда более интересными делами. Делил помещичьи земли и грабил барские усадьбы. Поэтому вскоре новой власти и пришлось вводить принудительную мобилизацию в Красную Армию. Но мало-мальски серьезную силу большевистские войска стали представлять собой только к концу осени.
А кто же тогда остановил немцев? Да никто! Сами остановились, когда советское правительство согласилось на все условия их ультиматума, предъявленного, кстати, именно 23 февраля. Согласно его статьям от России отторгались Польша, Литва, Белоруссия, Латвия, Эстония, Финляндия, Украина, Закавказье. Страна обязывалась провести полную демобилизацию, выплатить разорительную контрибуцию в шесть миллиардов марок золотом и предоставить Германии громадные односторонние торгово-экономические льготы.
Это и есть тот самый “похабный” (по определению Ленина) Брестский мир. Даже этот договор Германия нарушала, когда хотела. Свидетели тому – оккупированные в мае донские казачьи области и Крым. А также частью захваченный, а частью, потопленный Черноморский флот. И это при том, что к концу весны Берлин оставил на Востоке всего 29 дивизий ландвера.
- Территориальные потери России в результате Брестского мира
Уму непостижимо, почему советская пропаганда решила выбрать для своего главного патриотического праздника именно этот день. Если бы не поражение Германии на Западном фронте и обусловленная этим капитуляция кайзера в ноябре 1918 года перед бывшими союзниками России по Первой мировой войне, то независимость того государственного образования, которое еще оставалось под властью большевиков, оказалось бы под очень сильным вопросом.
Потом, естественно, февральскую войну с немцами успешно перевоевали на бумаге. Первый пробный шаг к фальсификации сделали в 1923 году, когда жило и здравствовало множество непосредственных участников и свидетелей революционно-красноармейской эпопеи. Тем не менее к пятилетней годовщине «новорожденной» в журнале «Военная мысль и революция» во вступительной редакционной статье было указано, что якобы именно 23 февраля сформировали первую регулярную часть только что учрежденной советским правительством Красной Армии. Которая к тому же еще и будто бы приняла участие в борьбе с германскими войсками.
А уже на следующий год в журнале «Военный вестник» № 7 в тексте передовой статьи, посвященной смерти Ленина, вновь опубликовали фотографию упоминавшегося выше декрета от 28 января 1918 года – только со смазанной датой. А в комментарии указали, что декрет был издан… 23 февраля. После чего подобные публикации повалили сплошняком.
Окончательную точку поставил товарищ Сталин, когда в “Кратком курсе истории ВКП (б)” (изданном в конце 30-х годов) недвусмысленно дал понять, что это дело положено считать нашей великой победой. С тех пор в подобном духе и воспитываются все последующие поколения на подвластных Москве территориях.
Ну а теперь расставим точки над “i”. То, что советские учебники истории были полны лжи и многие выдумки до сих пор не развенчаны, сейчас, наверное, ни для кого уже не секрет. Однако в данном случае складывается уж очень пикантная – «гиперабсурдная» ситуация. Советского Союза и Советской Армии давно нет. Россия устами своего высшего начальства декларирует восстановление исторической традиции, которую насильственно прервали большевики. И, тем не менее, продолжает отмечать праздник, являвшийся одним из главных идеологических столпов коммунистического режима, сделавшего, кажется, все возможное для уничтожения боеспособности русской национальной армии! Но этого мало. Он отмечается в память того времени, когда противнику даже сопротивления оказано не было. Более того – праздник защитников отечества празднуется именно в ту дату, когда стране был предъявлен (и принят правительством) самый унизительный ультиматум за всю ее историю!
К сожалению приходится констатировать факт, что достаточно простая мысль о том, что вообще-то российская армия родилась не 1918 году, а гораздо раньше, оказалась интеллектуально неподъемной для российских политиков и широких слоев общественности.
Кстати, забавно, что в теме «победоносного рождения» советские художники чаще всего отдавали предпочтение не гегемону-пролетариату, а братишкам-матросикам, как правило, «высасывая из пальца» сюжеты. Вот, например.
- М. Соколов «В Смольном»
Вместо приложения
Отрывок из мемуаров германского генерала Макса фон Хоффмана, служившего в 1918 году на должности начальника штаба Восточного фронта и являвшегося главой немецкой делегации на переговорах с представителями Советской России о мире.
“Русская комиссия состояла из никому не знакомых зятя Троцкого Каменева, Иоффе, Сокольникова, а также госпожи Биценко, уже получившей некоторую известность за счет убийства какого-то министра. Еще в нее входили унтер-офицер, матрос, рабочий и крестьянин. Это все были члены имевшие право голоса. В качестве советников присутствовало некоторое количество офицеров генерального штаба и адмирал Альтфатер, не имевшие права голоса. Так как главные члены делегации обедали с нами, то мы имели возможность познакомиться с ними поближе.
Я никогда не забуду первой трапезы с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, нынешним комиссаром финансов. Против меня расположился рабочий, которому множество приборов на столе доставляло видимые затруднения. Он пытался так или иначе употребить их в дело, но, в конце концов, воспользовался только вилкой для того, чтобы поковырять ею в зубах. Наискось от меня рядом с князем Гогенлоэ сидела госпожа Биценко, с другой стороны которой поместился крестьянин – типично русская фигура с длинными седыми кудрями и большой косматой бородой. Он вызвал улыбку у прислуживающего денщика, когда на вопрос, какого вина он желает, красного или белого, ответил, что выберет то, которое покрепче.
Иоффе, Каменев, Сокольников производили впечатление чрезвычайно интеллигентных людей. С большим воодушевлением говорили они о лежащей перед ними задаче возвести русский пролетариат на вершину счастья. Все трое ни минуты не сомневались, что так оно и будет, если они начнут управлять страной, руководствуясь учением Маркса. Самое меньшее, о чем мечтали эти люди – чтобы всему человечеству жилось хорошо. Но поскольку сразу этого сделать нельзя, то в данный момент некоторым, среди которых они явно числили и себя, жить все же должно было лучше, чем прочим.
Во время этих разговоров у меня в первый раз появились сомнения – правильно ли было то, что мы вошли в переговоры с большевиками. Они обещали народу мир. Если им теперь удастся добыть его, то их положение в глазах широких масс, годами ждавших конца войны, сильно упрочится. Русский колосс в течение ста лет в политическом отношении оказывал такое давление на Германию, что нельзя было не испытывать известного чувства облегчения при мысли о том, что русское могущество на некоторое время уничтожено большевистским хозяйничаньем. Но чем больше до меня доходило сведений об их делах, тем сильней я склонялся к тому, чтобы пересмотреть мое отношение к этому вопросу. По-моему, порядочный человек не мог спокойно и безучастно наблюдать, как избивают целый народ.
Поэтому с весны 1918 года я стал на ту точку зрения, что правильнее было бы отказаться от мира. Пойти походом на Москву, создать какое-нибудь новое правительство, предложить ему лучшие условия мира и заключить с ним союз. Майор Шуберт, наш новый военный атташе в Москве, первым высказавший подобную идею, полагал, что двух батальонов для наведения порядка в русской столице было бы вполне достаточно. Хотя я и считал его точку зрения слишком оптимистической, но все-таки тоже был уверен, что нам хватило бы с избытком для этого начинания тех немногих дивизий, которыми мы располагали. В то время власть Ленина и Троцкого опиралась всего лишь на несколько латышских батальонов и вооруженных китайцев, которых они употребляли главным образом в качестве палачей. Мы легко бы смели большевиков, продвинувшись на линию Смоленск-Петербург. И заняв ее, образовали бы новое русское правительство, избавив эту страну от невыразимых страданий и предотвратив смерть миллионов людей. Однако в Берлине все внимание было уже сосредоточено на Западном фронте. И наше предложение сочли лишней дополнительной обузой”.
Вячеслав Красиков
