В прокат вышли премированные в Венеции и Абу-Даби «Овсянки» Алексея Федорченко. Обласканный на чужбине сын отечества вернулся домой и не нашел понимания у обозревателя «Города 812»
Сюжет “Овсянок” прост до примитивности – неподалеку от Костромы, в маленьком провинциальном городе Нея, у директора бумажного комбината умирает молодая жена Танюша. Отчего и почему, не объясняется. А жаль – тогда из “Овсянок” можно было бы сделать неплохой детективчик. Тем более что начало картины не лишено саспенса. Вдовец-директор, унылый мужчина в исполнении Юрия Цурило, к врачам не обращается, свидетельство о смерти не берет, а вызывает в свой кабинет фабричного фотографа с диковинным именем Аист (Игорь Сергеев). Вместе они обмывают покойницу (у играющей мертвую жену актрисы Юлии Ауг на крупном плане от холода явственно сжимаются соски, что дает критикам основания написать, что играет она не мертвую, а живую), заворачивают ее в одеяло и везут на берег Оки, чтобы там сжечь.
Однако надежду на крепкую жанровую историю сразу же разбивает фотограф Аист, который рассказывает за кадром историю про маленькое финское племя меря, которое когда-то жило в этих края, пока не растворилось “среди славян лет четыреста назад”. А герои картины – все, что от них осталось.
То, что происходит дальше, можно определить как видеоматериал по этнографии, но уж не как не самоценную кинематографическую историю. Грустным голосом Аист рассказывает про то, как меря любятся, женятся и хоронят своих покойников. Визуальный ряд послушно иллюстрирует его рассказ. Вот перед свадьбой подружки невесты вплетают ей в лобковые волосы цветные ниточки (крупный план задранного свадебного платья и кружевных чулок между которым снуют проворные девичьи руки). Эти ниточки потом снимет жених.
Вот обряжают покойницу – та же процедура с привязыванием ниточек только теперь с участием вдовца и фотографа (слава богу, никаких крупных планов!). Вот покойницу везут к месту последнего успокоения (машину с мертвым телом на заднем сиденье останавливает милиционер, но тут же отпускает, услышав загадочное “веретенницу везем”). Пред сожжением про покойника полагается рассказывать всякие интимные вещи. Например, как и каким образом мужчина любил женщину. Это у меря называется “дымить”. Все глупые стеснения во время “дыма” следует оставить. Тем более что половая распущенность у меря, того… на высоком уровне. Язычники же. В подтверждение распущенности и язычества на экране голая Юлия Ауг, которую Юрий Цурило зачем-то поливает водкой.
Похоронный обряд тоже языческий – покойницу укладывают на постамент из черенков для лопат, поливают керосином и поджигают. Потом то, что осталось, собирают в мешок и выбрасывают в реку. И не важно, что в традиционных мифологиях вода и огонь, как правило, враждебные друг другу стихии – в мифологии “Овсянок” они участвуют одинаково. Правда, наивысшим счастьем для меря считается не сгореть, а утонуть. И как вершина этой мифологической чехарды – оказывается, у язычников меря нет богов. Только любовь. Ради нее и живут. Но чаще умирают.
“Первые на Луне” – картина, которой режиссер Алексей Федорченко привлек к себе внимание, была снята в неосвоенном на нашей почве жанре мокументари и рассказывала про то, как советские космонавты побывали на Луне задолго до американцев. В этом замечательном своей гомерической серьезностью фильме Федорченко оперировал одним из тех универсальных мифов, которые совсем недавно прекрасно работали на объединение огромной страны и даже сейчас не успел себя дискредитировать.
Других подобных идей на горизонте пока не обнаружилось, поэтому Федорченко извлек из глубины веков было извлечено языческое племя меря. Незлобивое и кроткое, но демонстрирующее очень устойчивую ролевую модель. Вместо глобалистских врак о всеобщем равенстве оно (с подачи Алексея Федорченко и сценариста Дениса Осокина), предложило обратиться к корням. А вместо интеллигентских комплексов – идею любви мужчины и женщины. Любви такой сильной, что перед ней забывается навеянный культурой стыд. А тот, кто неспособен забыть – ханжа и дурак.
Конечно, это очень интересно – вспомнить, какими мы были до принятия христианства. И неплохо было бы, вместо того чтобы вступать в ВТО, разбежаться по отдельным этническим коморкам. Предавшись там языческой страсти. Одна проблема – язычество у Федорченко получается какое-то нехаризматичное. Мало того что премированный на Венецианском фестивале оператор “Овсянок” Михаил Кричман всю дорогу снимает героев в серо-голубой гамме, а от мысли как холодно лежать голой Юлии Ауг на промозглом речном берегу хочется надеть на себя что-нибудь потеплее. И сама любовь выходит в “Овсянках” слякотно-жухлой. Давящей как тот серый осенний день, когда герой Цурило занимается любовью со своей женой. Вернее, любовью занимается она – испуганно поглядывая на мужа, гладит себя между ног, а он не сводит с нее тяжелого взгляда. Получается невыносимо стыдной, как откровения вдовца, по дороге рассказывающего, что “все три дырочки были у Танюши рабочие, и откупорил их именно я”.
Заодно выясняется, почему директор выбрал Аиста в спутники. Оказывается, покойнице Аист нравился. В подтверждение этому в картине несколько красивых флэш-беков, в которых Танюша и Аист нежно улыбаются друг другу. Тут уж не до детективных интриг – умерла Танюша из-за беспросветной жизни и нелюбимого мужа. Задавил он ее своей языческой страстью.
Но после того как “Овсянкам” в Венеции хлопал сам Тарантино, Федорченко до этого похоже нет никакого дела.
