Эту пьесу молодой Ярослав Ивашкевич (известный в России не столько своими стихами и прозой, сколько сценариями фильмов «Барышни из Вилько» и «Мать Иоанна от ангелов») написал в 1924 году. Вещица ранняя, незрелая, однако не безделка. В самой Польше она известна с начала 80-х, а Юрий Лоттин перевел ее на русский специально для спектакля БДТ.
Фабула безумствует. В квартиру одного пана Поручика как-то залез пан Вор. В самый ответственный момент его спугнул пан Банкир, так что украсть удалось только пачку любовных писем. И до конца пьесы пан Вор пытается убедить нас, что именно этого он и хотел. Особенно ему необходимо убедить в этом автора писем, пани Ренату, Рену. И – главный трюк пьесы – ему это удается.
Сюжет витийствует. В пани Рену влюблены и Поручик, и Банкир, и Вор. Пани тоскует. Банкир читает ей стихи (французских символистов), Поручик… что может делать поручик?.. – импозантно шевелит усами, – пани продолжает тосковать (да, в любовниках у пани состоит и тот, и другой, и тоска тут ни при чем). Но Вор крадет ее письма – ради них самих, ради заключенной в них любви и тоски, – и пани перестает тосковать. Вор поистине идеален. “Шут был вор – он крал минуты…” – сказано было другим поэтом. Вор признается в любви к пани и предлагает бежать, пани признается в любви к вору… и никуда не бежит. Этой пани не нужно замуж за поэта, ей всего лишь нужно знать, что поэзия – существует.
Что от этой пьесы нужно Григорию Дитятковскому – очевидно. Здесь – перекресток его излюбленных тем: ностальгия по утерянному раю (на сей раз ответственным за нее назначен маленький оркестрик под управлением некоего Плутона, человека от театра, поющего конферансье), несмелые мольбы о “парочке подержанных идеалов”, “потерянные в звездах” сокровенные мечты героев, попытка бегства (“dahin, dahin!” – “туда, туда!” звучало в спектакле “Отец”) в идеальный мир. И чтение французских символистов тут кстати, и рассуждения на тему “воровства как образа жизни”, и Прекрасная Дама, вечно ожидающая своего рыцаря…
Результат более чем скромен. Невозможность воплощения идеала оказывается в последних спектаклях Дитятковского едва ли не единственным свидетельством веры в эти идеалы. Впрочем, в театре эта “недовоплощенность” неотличима от профанации. Оригинальность и сила режиссерского почерка Дитятковского всегда заключалась в отсутствии иронии – он отдавался “прекрасному и высокому” с трогательным, заразительным простодушием. Удачно пошутить ему удалось как раз там, где шутить было опаснее всего – в истории про десять тысяч презервативов (золотомасочные “Потерянные в звездах”). Дитятковский превратил презерватив в стихотворение – и выиграл. Теперь, кажется, он пытается осуществить обратную операцию.
Вне зависимости от того плохо или хорошо сыграны роли, игра актеров взрывает этот спектакль изнутри – не от того ли выбиты стекла в декорации Эмиля Капелюша? Уместен в пьесе Ивашкевича, пожалуй, лишь Банкир Федора Лаврова – тихий, интеллигентный представитель “второго поколения” банкирского дома, потомственный финансист, “выродившийся” в любителя французской поэзии: она надежно, как в банке, хранится в его библиотеке, только что дивидендов не дает. Если бы к материальным ценностям прибавить еще и нематериальные… А рядом с ним, сыгранным в стиле тонкого, подробного психологизма, – пан Поручик (Алексей Винников) – ненароком забредший в эту позднесимволистскую пьесу герой польского водевиля “Дамы и гусары”.
Пани Рена, какой ее играет блистательная Марина Игнатова, – воплощенная ирония, антропоморфный поэтический троп. Она законченная буржуазка, дама здравомыслящая, трезвая (и шампанское тут не помеха!), не по сюжету умная и лишенная всяческих иллюзий – в том числе в отношении собственной персоны. Вместе с иллюзиями она лишена и надежд – и только к концу спектакля она выяснит, что это не одно и то же. Иметь двух любовников одновременно вовсе не противоречит ее убеждениям (с чего бы?), убеждена она лишь в одном: “Вы знаете, – доверительно сообщает она собеседнику, – мы все умрем”. И он, бедняга, думает, что она изрекла банальность. “Все умрем”, – поэтому Рена “ворует” помногу, жадно, без разбора.
Усы Поручика ценны не менее и не более, чем стихи Банкира, красивые платья, модные (а по-моему, нелепые) шляпки, возможность манипулировать мужчинами, вино… и что там в этом мире есть еще? – так вот это тоже надо. Она сидит на подоконнике и болтает ногами, томно мурлычет и громко хохочет: своим титулом Прекрасной Дамы Рена наслаждается всласть – и его красотой, и его нелепостью. Быть женщиной – это бесконечно смешно. “Когда я надену это платье, взойдет Солнце!” – с мрачным комизмом обещает она (в интонации перед фразой звучит: “Значит так…”). “А когда сниму – Луна померкнет!” – все, взрыв хохота перегибает Прекрасную Даму пополам, и сосредоточенной, уморительно тяжеловесной рысью она ускакивает за кулисы.
Пани шутит – именно потому что “все умрем”, потому что в этом мире нет ничего прочного, настоящего, реального – ТО ЕСТЬ идеального. За душой у пани не много – те самые письма, написанные, конечно же, не из любви к Поручику, их адресату, а из любви к искусству, от неизбывной тоски по идеальной любви. То, что молодой вор, бунтарь, авантюрист и немножечко поэт признает эти письма необыкновенной ценностью, дает Рене надежду на существование иного, идеального мира: “Он украл их!” – ликует она в финале (когда Вору пришлось сделать это во второй раз).
Вора играет молодой артист Степан Пивкин. Но, к сожалению, играет он не в спектакле “Идеальный вор”, а в спектакле “Превосходный карманник”. Он читает стихи про “инфанту в золотом наряде”, признается в любви, произносит философские монологи о метафизике “воровства”… как? – громко! И наверняка может это делать еще громче, как в классическом актерском анекдоте. Между идеальным и воплощенным Вором разница примерно та же, как между словами “cher ami” и “шаромыжник”. Уместно также вспомнить тонкие различия в терминах “пройдоха”, “проходимец”, “прощелыга”, “прохвост”. Уловившая эти нюансы дальновидная Рена, кажется, всего лишь счастливо избежала участи жертвы брачного афериста. “Но ведь это бред! – как говорила героиня Марины Игнатовой в “Чайке”, – ну бред же!” И с ней в очередной раз очень трудно не согласиться.
Лилия Шитенбург
