«Суррогаты» про комфорт и глянец

История про то, что видимая реальность сомнительна, а подлинная прячется от глаз, почти так же стара, как мир. И примерно так же потасканна. Но что делать: чем активнее развиваются цифровые технологии, чем бесплотнее становятся носители чего бы то ни было (информации, денег, еды, души), тем чаще эту историю вытаскивают на киноэкраны.

 

    Однако, нещадно эксплуатируя тему “виртуальной реальности”, большинство авторов словно не замечают простейшего парадокса, который сами же и создают. Поставленные на поток, их фильмы в последние годы стали неотъемлемой частью той самой “видимой реальности”, к сомнению в которой они же и призывают. И возникает подозрение, что есть, есть-таки где-то еще и иные фильмы – подлинные; а те, что мы видим в кинотеатрах и по телевидению, – лишь тень, бегущая от их дыма. Копии, фантомы, дубликаты. Суррогаты.

К одноименному фильму (“Суррогаты”), вышедшему недавно в российский прокат, это определение относится в полной мере. Пожалуй, лишь приснопамятная комедия “Даже не думай” столь же исчерпывающе описывала своим названием самое себя. История-то, казалось бы, простая: в некоем будущем (не слишком, судя по всему, отдаленном) люди заменяют себя суррогатами – антропоморфными механизмами, обученными исполнять все основные человеческие функции. Суррогаты ходят по улицам, работают, общаются, делают покупки, – а те, кого они заменяют, месяцами лежат себе в комнате на кушетке, надежно защищенные от инфекций, ДТП, уличных хулиганов, плохой погоды и прочих повседневных опасностей.

Правда, от подобного образа жизни пользователи быстро дряхлеют, их мышцы атрофируются, а кожа принимает вид и вовсе нетоварный – но что за беда, их самих-то никто не видит, даже родные и близкие, а их суррогаты между тем пребывают неизменно энергичными, молодыми и обаятельными. Если же, случись что, попортятся – их всегда можно заменить другим экземпляром. В общем, нехитрая антиутопия про комфорт и глянец. Шедевра из нее, пожалуй, выжать не удастся; но для “чистого жанра” хватает обычно и одной “крепкой” идеи.

Однако режиссеру “Суррогатов”, которого зовут Джонатан Мостоу (хотя, казалось бы, совершенно очевидно, что ни одного приличного режиссера так звать не могут), этой идеи не хватило. Чтобы в одном небольшом фильме наворотить столько нелепостей всех сортов – это и впрямь нужно быть законченным суррогатом.

Не монтаж и не повороты фабулы определяют ритм этого фильма – он складывается из чередования провалов: в логике сюжета, в логике характеров, наконец, в логике самого “антиутопического” мира, созданного режиссером. Не просмотр – чистая джигитовка. Ничто не стыкуется ни с чем; живую нитку, на которую сметан сюжет, можно было бы назвать белой, если бы она не была такой гнилой; растерянный Брюс Уиллис перелетает с одной оборванной сюжетной линии на другую, как Тарзан по лианам; венчается же все это действо торжеством традиционных семейных ценностей. О которых, впрочем, Джонатан Мостоу также не имеет никакого представления, бедняга.

Обитатели интернета, едва “Суррогаты” вышли в прокат, абсолютно справедливо – и единодушно – отметили: название нелепо и старомодно, правильно было бы назвать фильм “Аватары”. Уже одного этого несложного умозаключения хватает для того, чтобы приметить добрый десяток упущенных режиссером возможностей, одна другой краше.

В его фильме все суррогаты срисованы с обложек глянцевых журналов: женщины – выразительно декольтированные блондинки, мужчины – мускулистые мачо с выпуклой косой мышцей живота. Якобы все поголовно хотят выглядеть именно так. (Единственный симпатичный гэг в фильме – суррогат Брюса Уиллиса, омоложенный до возраста первого “Крепкого орешка”, но с отвратительно нахлобученным рыжеватым паричком, и щекастый, как Леонардо ди Каприо.) Но достаточно пробежаться по аватаркам в любой — ну или почти любой – сколько-нибудь объемной фрэндленте, чтобы убедиться: суррогатные герои Мостоу в реальной виртуальной реальности не встречаются.

Анонимность обладателя “виртуального образа” – которая в “Суррогатах” также обыгрывается, хотя и исключительно в шпионско-криминальном ключе, – как раз и позволяет уйти из-под ига унифицированного глянца, навязываемого прессой и телерекламой. Даже если ограничиться одними лишь антропоморфными образами, исключив из рассмотрения всех драконов, мышек и сусликов-цуррикатов, – люди на улицах изображенного Мостоу города выглядели бы совершенно иначе. Зря, что ли, журнал Esquire уже который год печатает на обложках гиперфактурные фотографии всеобщих кумиров – с морщинами, мешками под глазами, а то и старческой пигментацией?..

Стандартизация и обезличенность суррогатов у Мостоу – всего лишь стародавний штамп, восходящий к “Степфордским женам”, придуманным как раз на заре телеэры. В обществе, каким его рисует Мостоу, те, кто посмышленее (или просто потемпераментнее), стремились бы, напротив, максимально индивидуализировать своих “представителей”: у индуистов они были бы восьмирукими, у готов – покрытыми шрамами, у пианистов – с растяжкой на три октавы. Те же, кто попроще, избирали бы себе суррогатов по готовым, канонизированным образцам; и Брюсу Уиллису пришлось бы продираться сквозь сотни Мэрилин Монро и десятки докторов Хаусов, – чтобы оказаться в пивной в компании нескольких Брюсов Уиллисов.

И в одном можно быть уверенным точно: суррогата, похожего на Джонатана Мостоу, он бы там не встретил. Правда, я не знаю, как тот выглядит. Но, судя по его фильму, этим вопросом никто никогда так и не заинтересуется.