Главная ценность научного слоя заключается не в том, что он производит, но в том, что он любит, к чему стремится. И потому научное сообщество должно разве лишь для виду соглашаться, но в душе глубоко презирать все авторитеты, которые ему навязывают сильные мира сего: верховенство материального производства, верховенство рынка или какое бы то ни было иное верховенство, кроме собственного бескорыстного стремления к знанию.
Еще в девяносто втором, когда либеральная пошлость только начала доставать своей самоупоенной убежденностью, что рынок есть высшее мерило красоты, истины и добра, — еще тогда я опубликовал в журнале «Нева» статью «Ученые или обреченные?», где пытался внушить новым господам, что наука не просто собрание отдельных, хотя бы и выдающихся, ученых, но это целый жизненный уклад, роль которого в жизни общества неизмеримо важнее любой «продукции». Я пытался тронуть сердца «демократов» тем, что именно в научной среде преобладают демократические убеждения, и это, пожалуй, главное, что сегодня в моих глазах перестало быть достоинством.
Потому что ученым пристали не демократические, но аристократические убеждения, убежденность в том, что не менеджеры и не трудящиеся и торгующие массы, но именно они, ученые, суть соль земли и украшенье мира. Рынок и демократия вообще ведут к диктатуре убожества, если им не противостоит аристократия — общественный слой, взирающей на сегодняшний день с точки зрения вечности, предпочитающий «долготу» ― «широте», ставящий перед собой не тот вопрос, который сегодня считается главным: «Насколько широкого круга людей это касается?» ― но вопрос, сегодня слишком уж непопулярный: «Многих ли это будет волновать через одно ― два ― три ― десять поколений?»
Те, кого действительно ужасает стон «Россия погибает!», должны признать первейшей национальной задачей развитие национальной аристократии, расширение круга людей, мечтающих оставить след в памяти потомков. И ученые могли бы сделаться ядром не очередной «демократической», но качественно новой Аристократической партии.
Такая партия жизненно необходима сегодняшней России, ибо из всего национального наследия — территория, хозяйство и прочая, и прочая — для исторического выживания нации наибольшую ценность представляет именно аристократия. В античные времена еврейский народ полностью утратил территорию, но сохранил духовную аристократию, хранительницу грез, — и через две тысячи лет возродил государство на прежнем месте. Меньше века назад, уничтожив аристократию — духовную, интеллектуальную, — большевики почти превратили Россию в другую страну. Нужно ли продолжать их дело демократическими методами?
Кто, скажем, уважает Италию за ее средней руки достаток? Ее чтут за Леонардо, Микеланджело, Ферми. А мы уже век проедаем авторитет Толстого, Достоевского, Мусоргского, Чайковского, Менделеева, Ляпунова…
Иссякание гениев более всего и должно беспокоить Аристократическую партию, ибо один национальный гений защищает свой народ от ощущения мизерности и никчемности лучше, чем двести дивизий и миллион миллиардеров. А потому Аристократическая партия и есть самая народная.
И не нужно думать, что для нее не хватит кадров: если их собрать по всей России, романтиков, мечтающих причаститься какому-то бессмертию, числом их выйдет целая Финляндия. Целый малый народ, составляющий незримое сердце большого народа.
Есть такая партия. Осталось лишь, как выражались еще недавно, сплотить ее ряды. И, кроме ученых, я не вижу ни одной хоть сколько-нибудь влиятельной и организованной социальной силы, которой бы это было по плечу и по уму, которая уже была бы столь близка и к осознанию своей особой миссии, и к аристократическому мироощущению. Осталось только признаться в нем самим себе: да, мы соль земли, мы украшенье мира.
Так начинался гимн моего любимого аристократического матмеха. Надеюсь, он сохранился и до сих пор.
Меня не раз спрашивали, почему бы мне самому не заняться организацией этой самой Аристократической партии. Отвечаю: это дело слишком легко дискредитировать, а уж если я за что-то возьмусь, это гарантия провала.
А что еще более важно – формальная организация такой партии невозможна. Никто, кроме самого человека, не знает, что ему по-настоящему дорого – работа на вечность или личная корысть. Поэтому пусть каждый без всяких проверок лично себя причисляет к этому движению и тем самым дает право обратиться к нему за поддержкой, когда она потребуется для чего-то прекрасного и бесполезного для злобы дня. А он после этого попросит о том же каких-то своих друзей, которым доверяет. Возможно, цепочки таких личных связей и могут создать некое подобие организации.
Александр Мелихов
